Остаточная совесть

Я умею общаться с негодяями. Пусть я приспособленец и недостаточно принципиален, некоторые брезгливо отмахнутся от негодяя, руки ему не подадут, но я не таков.  Если по долгу службы или по какой другой нужде негодяй неизбежен, так и быть, буду делать вид что он обычный человек, а не негодяй, и правду ему скажу только в крайнем случае. Мой товарищ всегда сообщает негодяям, кто они есть, живется ему тяжело, но я его уважаю, я бы так не смог. Даже нашему любимому научному руководителю, который вовсе не негодяй, а даже совсем наоборот, он говорит горькую правду.
-  Андрей, -  говорит Руководитель, - напишите к среде статью в Терапевтический архив, мне надо номер в печать отдавать, а ваш друг доцент Кабардинов, меня подвел, статью так и не написал.
- Нет, не буду писать – настроения нет, - говорит мой товарищ, и, действительно, не пишет.
Я же не могу отказать Руководителю и пишу статью.  Но другой раз он меня попросит войти в оргкомитет конгресса или написать рецензию на диссертацию из Глушьзадольского университета я говорю да-да, конечно. И ничего не делаю. А там, глядишь, Руководитель и забудет, о чем просил. Он меня однажды даже поблагодарил :
- Вы, в отличие от Андрея, никогда не игнорируете мои просьбы, я благодарен вам.
- Но, к сожалению, - меня обуяло раскаяние, - я не всегда выполняю их.
- Знаю, - вздохнул Руководитель, - но мне все равно приятно, что вы мне не перечите.
*****
Но это  лирическое отступление. Вернемся к нашим негодяям. Итак, я общаюсь с ними. Но как при этом не пострадать самому морально или физически? Я рассчитываю степень негодяйства по формуле. Беру все негодяйские, известные мне поступки, умножаю на степень моей неприязни к данному негодяю,  прибавляю его высокомерие, отнимаю подобострастие и вычитаю из результата остатки совести. На полученное число делю все сказанное негодяем и живу спокойно.
Так я поступал и с профессором Козловым – известным в наших краях негодяем. В  пору моего знакомства с ним я заведовал кардиологическим отделением в небольшой чистенькой ведомственной больнице. Козлов сразу меня невзлюбил, пытался строить козни, но я его всегда обсчитывал по моей формуле, и тот оставался с носом.
Но вот однажды стала меня беспокоить одна проходившая лечение в отделении больная - во снах являться и показательно там, во снах, умирать от различных фатальных осложнений. И болезнь у нее какая-то пустяковая и лечащий врач редкий профессионал, так  зачем являться и умирать? Но всё равно являлась и умирала. Пришлось пойти на обход в ее палату. Так. Гипертоническая болезнь, лечению поддается хорошо, но отягчающие обстоятельства:  она главный бухгалтер в климаксе и под следствием, и неизвестно, что еще её больше беспокоит. Угрозы здоровью явной нет, просто нервная она какая-то, дерганая, дышит тяжело, но в легких все спокойно, хрипы не выслушиваются. Назначаю ей реланиум и  иду домой спокойно спать.  А она, зараза, опять за свое, бьется в отеке легких и очередной раз  умирает.  Думаю, может мне уже самому реланиум пора? Прихожу на работу, слушаю утренний доклад: больная Гноюкова переведена в реанимацию в связи с затяжным приступом удушья и развитием астматического статуса. Вот оно. Хоть не зря снилась. Но откуда статус? У нее не только астмы, но и бронхита пустякового нет. Иду в реанимацию.  Там слышу голос Козлова :
- Погубили! Две недели в кардиологии и не могли астму определить! А вчера реланиум дали и добили! Что? Нет, жива пока, но состояние крайне тяжелое, думаем к аппарату искусственной вентиляции подключать. – Явно, товарищ профессор главврачу звонит. Пусть звонит, а я пока на Гноюкову погляжу.
И что вы думаете? Лежит Гноюкова пластом и хрипит, лицом страшна, с сизым отливом. Явно чем-то болеет, но ежику понятно, что не астмой – астматики-то сидят в приступе с полунаклоном вперед, и не хрипят так натужно, а посвистывают на все лады да покашливают. Беру трубку, слушаю – положенных при астме сухих хрипов или того хуже, скорбной тишины над перераздутым легким нет и в помине, а откуда-то сверху, от голосовых связок, хриплое завывание доносится. Бывает такое при крупе, чаше у детей, и особенно в рассказах Чехова и Булгакова, но у пятидесятилетней бухгалтерши и нашей чистенькой больнице? Маловероятно, но ЛОРа вызовем, гортань проверить надо.
- Владимир Иванович, - спрашиваю у завреанимацией, - это астма, это статус!?
- Да какой, в п…….у, статус, тут астмой и не пахнет.
Сам знаю, что не пахнет, но продолжаю спрашивать:
- Так чем, говорите, она болеет?
- А х…., его знает чем! Профессор сказал, что астмой и отравление от реланиума, так и записали.
- Так значит все-таки астмой?
- Ну, по истории, получается астмой. А так, может  вы мне скажете, чем на самом-то деле?
Скажу. Отчего не сказать:
- Истерией и психогенной одышкой. Мало реланиума назначил, виноват. Вызовите психиатра и ЛОРа, на всякий случай.
Иду к Козлову. Посмотреть в честные негодяйские глаза.
- Ну что, Анатолий Петрович, говорите астма у нее?
- А что же еще? Студенческий случай! Как можно такое было пропустить! Да за это диплома лишать!
- Хорошо, лишите как-нибудь. А почему лежит низко, нет хрипов, «немого легкого», дыхание стридорозное, как при крупе? И вы считаете, что это астма?
- Ну не астма, тогда что? – Занервничал профессор.
- Психогенная одышка и истерия.
-  Ну может быть, может быть, - почесал лысину Козлов.
- Так вы со мной согласны? Тогда запишите это в историю болезни.
- Да-да. Сейчас. И убежал.
Через несколько минут заходит  завреанимацией:
- Был психиатр, действительно, психогенная одышка, назначили реланиум в вену и нейролептики, уже нормально дышит. Да, только что главврач вас просил зайти.

*****
- Сергей Иванович, я, конечно, уважаю вас как специалиста, вы знаете, я всегда в сложных случаях спрашиваю вашего мнения, но не может быть так, чтобы все врачи ошибались и только вы были правы. Признайтесь, что пропустили астму. Откуда эта странная идея с психогенной одышкой? Скажите, хотя бы один врач согласился с этой концепцией?
- Да. Например,  Анатолий Петрович Козлов.
Главврач был начальник опытный, немало повидавший в жизни. Но тут и он снял очки, протер их фланелью и аккуратно уложил в очечник – я знал, что у этого уравновешенного и спокойного человека такие действия отражают крайнее душевное волнение.
- Но это же он мне на вас и донес минуту назад!
Тут пришла моя очередь удивиться. Я знал, что Козлов негодяй, но не до такой же степени! Где-то в формуле ошибка. Позднее я понял, её суть  и даже сформулировал закон: величина остаточной совести обратнопропорциональна количеству негодяйских дел.
Но пока я этого еще не понял,  мы с главврачом сидим, глядя друг на друга, в изумлении разинув рот.