Нытик

В разгар лета Сугробиха встречает очередной праздник. День прохлады.

з города привозят машину мороженого, и  на завтрак во всех домах оно – главное. Правда, приправы разные: где – малина, где – смородина, где-то – брусника или черника. Кто как придумает...

А после завтрака сугробихинцы начинают бороться с жарой. Тоже – кто как выдумает.

Венька заранее приготовился к замечательному празднику. Изогнул медную трубку. Залил туда немного свинца. Кривой гвоздь, подобранный за сараем, Венька вставил в отверстие трубки и закрепил резинкой.

Получилось грозное оружие марки “Пугач”.

Сыпнешь в трубку серу от спичек – и оружие готово к бою.

Шваркнет гвоздь по сере – сразу дым и грохот!

После завтрака зарядил Венька пугач. Натянул шапку. Накинул на голое тело шубу. И пошел по улице. По самому солнцепеку.

Идет – озирается, кто какую прохладу себе нашел.

Человек двадцать в пруду барахтаются – прохлаждаются. По самому легкому пути пошли.
Кузнец дядя Паша изобретательнее оказался. Вынес из кузницы мехи, которыми горн раздувают, и на себя струю воздуха направил.

Кто – с веером... Кто – под садовым шлангом... Кто в тень деревьев забрался...

У конюшни Венька встретил Антона Овесыча. Тот стоял в тазике с водой, обернувшись в мокрую простынку. А на кобыле Простушке – мокрая попона.
 
 – Куда ты, Венька? – удивленно спросил Овесыч. – Почему в шубе?
 
 – На Север двинул, – пояснил Венька. – Там такая прохлада, что обморозиться можно.
 
 – Не, и там жара! – предупредил конюх. – Я на севере коней пасу, поэтому знаю. Ты лучше в простынку завернись, как я.

Но Венька знал, как лучше.

Он спешил на Север, потому что к северу от Сугробихи лежат Лизунцы.

Лизунцы – это огромные глыбы каменной соли. А называются они из-за коров. Когда стадо возвращается с лугов, пастух дядя Семен делает у Лизунцов привал. Коровы, которым наскучила пресная трава, с удовольствием облизывают солоноватые глыбы.

Бока Лизунцов гладко-гладко отполированы. И похожи Лизунцы на айсберги, нечаянно попавшие на зеленую опушку леса.

Посмотришь на них, чуть-чуть пофантазируешь – и будто в Арктику попал. Мороз по коже!

... Вышел Венька за деревню. Луг цветет. Пчелы летают, гудят, как перезревшие дыни. Сладко пахнет гречиха.

Но Веньке некогда любоваться летом. Среди ольховых деревьев уже забелели Лизунцы. Венька прищурил глаза, чтобы кроме них ничего не видеть.

Сразу стало похоже, будто кругом ледяные торосы. Завывает снежный ветер. Нарты сломались. Собаки сбежали. И отважный путешественник остался один на один с опасностями.

Только бы добраться до Лизунцов! Там пурга потише. Может, удастся развести костер. Высушить шубу, подбитую пухом гагары, валенки и шапку-ушанку.

А вдруг среди Лизунцов – белый медведь? Злой и коварный! Тоже от пурги прячется.
Венька надвинул на лоб шапку. Выхватил из-за пояса пугач. Пошел помедленнее.

Все ближе ледяные утес. Ну-ка, нет ли медвежьих следов на снегу? Не слышно ли злого рычания?

Венька прислушался.
 
 – Мне жарко! – раздалось вдруг вместо рычания.

Суровый Север сразу исчез.

Вместо поземки колыхались ромашки. Вместо льдов серебрилась кристалликами соль под ольховыми деревьями. А вместо медведя...

Вместо медведя жаловался на жару ... Пугач.
 
 – Жарко... – плаксиво протянул Пугач. – В водичку бы окунуться. Или лимонадика!..
 
 – Не до лимонада, – ответил привычный ко всему Венька. – И так зуб на зуб не попадает.

Если удастся вон под тем айсбергом костер развести – мы с тобой горячего чайку попьем...
 
 – Больно надо... – промямлил Пугач. – Я лимонадика хочу!

Венька разозлился. Где это видано, чтобы личное оружие выклянчивало лимонад?
 
 – Хотеть не вредно, – скрывая обиду, сказал Венька.

Он снова прищурил глаза и попытался погрузиться в мир льда и снега. Но противный голос снова вернул Веньку в лето.
 
 – Спрячь-ка меня в свой карман, – проныл Пугач. – Там хоть тенечек... День прохлады все-таки!

Венька возмутился:
 
 – Как же я тебя спрячу? А если медведь? Чем я отстреливаться буду?
 
 – Так еще и стрелять? – не меньше Веньки возмутился Пугач. – Больно надо... Уши заложит...

Это уже не лезло ни в какие ворота!

Венька с презрением посмотрел на Пугач, сунул его в карман шубы и зашагал к Лизунцам.

В тени Лизунцов лежал пастух дядя Семен.

 – С днем прохлады! – сказал ему Венька.

Дядя Семен тоже поздравил Веньку с праздником. И стал расспрашивать, какие способы от жары придумали односельчане.

Венька доложил, что видел.

 – А ты как жару перехитрил? – спросил пастух. – А ну, сознавайся! Шуба-то зачем?

Венька бросил шубу на траву. Рассказал о неудавшейся затее. О том, как придумал себе Север. Как почти поверил в него...

 – Из-за одного нытика все сорвалось! – горестно закончил Венька свою историю. А про нытика решил не рассказывать, чтобы не позорить его.

Но Пугач сам себя опозорил.

 – Уя! – вдруг завизжал он из кармана шубы. – Спасите! Караул! Умираю! Ой, щекотно!..
Венька поспешно выхватил Пугач из кармана.

Оказалось, что в шубу забрались муравьи. Они-то и устроили переполох. Откуда муравьям знать, что Пугач трусливее девчонки!

Венька положил оружие в выемку Лизунца. Посоветовал на всякий случай:

 – Если еще кто пристанет – не вопи, как первоклассница. Лучше бабахни для острастки!
 – Бабахни, бабахни, – плаксиво передразнил Пугач. – У тебя одно на уме. А я рожден для другого!

Венька фыркнул. И подмигнул дяде Семену:

 – Это мне-то не знать, для чего он рожден?! Для стрельбы! Для пальбы! Для опасностей!

 – Глупость! – Пугач тоже фыркнул. – Я рожден для красоты! Хочу в музей!.. В компанию золоченых сабель и старинных кортиков! Хочу, чтобы на меня смотрели и радовались!

 – Было бы на что смотреть! – развеселился Венька. – Тоже мне – Царь-пушка!

 – Царь не царь, – спокойно ответил Пугач, – но пачкаться пороховой копотью мне ни к чему. Вон как моя медь блестит!..

Пугач прогнулся в пояснице. Обернулся, чтобы полюбоваться сиянием своих боков.

И вдруг соскользнул с Лизунца.

Кувырком полетел вниз.

Ударился о землю.

Раздался оглушительный выстрел.

Бока солевых глыб озарились пламенем. Над травой повис дым.

Когда дым развеялся, Венька увидел свое личное оружие во всей красе. Покрытый копотью, Пугач сидел среди ромашек и не шевелился. Только ослабевшая резинка безвольно парусинила на ветру.

 – Что я говорил? – сдерживая смех, произнес Венька. – От себя не уйдешь!

Пугач молчал.

Венька встревожился. Эх, горе-стрелок!

 – Ты не ранен? – спросил Венька.

Пугач встрепенулся. Отплевываясь обгоревшей серой, забормотал:

 – Все правильно! От себя не уйдешь. Я полностью нашел себя! Мое место не в музее, мое
место среди Лизунцов! Вы же видели, как я сумел осветить их бока?! Красота, да?!

Не дожидаясь похвалы, Пугач скомандовал:

 – Заряжай!

 – Семь пятниц на неделе! – проворчал Венька. – То его не трогай, то заряжай! – но приказ выполнил.

Начиненный серой, Пугач вернулся поближе к Лизунцам. Соскреб с них несколько кристалликов соли. Подмешал к заряду горсть сухой травы.

И протяжно выстрелил в воздух.

Ба-ба-ба-бах!

Полированные глыбы сначала зарделись густо малиновым цветом, потом коротко вспыхнули бордовым и наконец вовсю заалели.
 
 – Класс!! – ахнул дядя Семен.

И Венька согласился:

 – Что-то в этом есть...

 – Нет-нет! Это только репетиция, – предупредил Пугач. – Слишком яркие цвета! И сочетание не то... Соли надо побольше... Чуть табачных крошек подмешать. Они будут тлеть
– и свет продержится дольше. Да, еще принесите соломинку, смоченную в муравьиной...  Пусть муравьи поделятся – не зря же они меня щекотали!

Венька и дядя Семен безропотно взялись за дело. А когда выполнили все указания Пугача, тот сказал тихо и взволнованно:

 – Вот теперь готово!

Маленький, взъерошенный, он стоял в траве под громадами Лизунцов и сжимал в руке соломинку, смоченную муравьиной кислотой. Теперь это был не нытик, выклянчивающий лимонадику. И не растетеха, который сверзился с Лизунца и оглушил сам себя.

Это был артист, художник, творец!

 – Отойдите подальше, – попросил Пугач, – сядьте в траву и ждите.

Пугач исчез за глыбами соли. А Венька с дядей Семеном стали ждать.
Солнце уже исчезло за ольховыми деревьями. Перестали гудеть пчелы. Замерцала в небе первая звезда.

За Лизунцами вдруг послышался легкий гул – как от примуса. На глыбах соли запрыгали цветные пятнышки. А в воздухе вспыхнула вертикальная полоска света. Прозрачно-зеленоватая. За ней, чуть выше, робко обозначилась вторая – голубая. И сразу же развернулось еще несколько рулонов света – лазурный, фиолетовый и сиреневый...

Венька зябко поежился.

 – На что похоже? – шепотом спросил Веньку дядя Семен.

 – На северное сияние, – ответил кто-то из-за спины.

Венька оглянулся. За спиной стояли сугробихинцы. Антон Овесыч в мокрой простынке. Баба Маша в белых ботинках. Варвара Сергеевна и Валентина Павловна в купальниках. Тетя Зина, дядя Паша и все остальные.

Удивленно трясла головой кобыла Простушка. Неслышно, одна за одной, подходили коровы. Увидев северное сияние, они переставали жевать жвачку и потеснее прижимались друг к другу – как пингвины.

А северное сияние полыхало над Сугробихой широко и раздольно, как настоящее, рожденное в мире зеленоватых айсбергов, холодно-синего океана и снежных бурь. И охотно делилось с сугробихинцами прохладой.

Когда сияние погасло, дядя Семен вдруг заволновался:

 – Вы уж это... поосторожнее сегодня с молоком. Вдруг – ледяное... Как никак – само северное сияние у нас в гостях побывало! Остудило все, поди! Вы уж потерпите с молоком до завтра! А не то простынете!

Но молоко, конечно, оказалось парным. Даже после сияние Севера...

Сугробихинцы сидели у Лизунцов. Пили из глиняных кружек парное молоко. И радовались, как славно заканчивается Праздник прохлады.

А Пугач сел напротив Веньки, вытер с лица копоть и заныл:

 – Не люблю молоко!.. Лимонадика хочу! Целый день прошу лимонадика, а ты и не пошевелишься!