Бремя славы

Всё началось с того, что супруг вдруг стал по ночам пропадать с семейного ложа, старенького раскладного скрипучего дивана, подаренного чете Откосовых ещё на свадьбу и верно прослужившего не один десяток лет. То, что муж поздно ложится, к этому Ирина Ивановна привыкла, хотя и не одобряла страсть своей второй половины, столь не похожей на первую, к чтению. Да и зачем, скажите на милость, страницами пыльными шелестеть, когда столько сериалов замечательных. Конечно, когда человек читает хорошие книги про любовь или, на худой конец, детективы, это ещё куда ни шло. Но, скажите на милость, какая такая необходимость грузчику читать о банковском деле, даже если у него и высшее экономическое образование? Он, видите ли, должен быть в курсе происходящей жизни. Только совсем непонятно перед кем это он должен или может быть кому. Ну, хорошо, недостаёт новостей человеку по телевизору, а вы сами понимаете, что не может слабая женщина уступить место перед экраном ради его «последних известий», где всё об одном и том же талдычат, так читай газеты, которые сейчас во все ящики чуть ли не ежедневно бросают. Тут тебе чего, чего только нет. И где чего продаётся, и где чего покупается, и кто что предлагает, какие услуги. Вся наша жизнь, в общем, во всей полноте и худобе, или худосочности, это уж вам самим решать. Как бы там ни было, но газеты эти бесплатные полезнее во всех отношениях и не только потому, что там объявлений несравненно больше, но и потому, что благодаря такой информированности, они гораздо ближе народу. А уж курс там всегда печатают. Сколько стоит рубль, на сколько доллар подорожал. Пожалуйста. Только зачем, опять же, это ему нужно? Всё равно ведь инвалюты в доме никогда не было и нет. Так что ни его заумных книжек, ни даже буханки хлеба на доллар этот всё равно никак не купишь. Всё это блажь, если ты не в банке работаешь. Да хоть бы и работал. Всё равно, зачем себе голову засорять? Тут цены то не упомнишь, скачут как угорелые, просто галопом. А книги начнёшь читать, так вообще дураком станешь. Да что за примером далеко ходить. Вон свекровь моя, маменька то есть Сашули моего, никогда ни одной книжки в жизни не прочитала, образование семь классов, а работает бухгалтером, уважением пользуется. А ведь даже курсов не кончала. Практик. Хотя он, сынок то есть или мой муженёк, который сейчас грузчик дипломированный, и говорит, что у его матушки знаний на уровне обезьяны, что она за десятки то лет просто запомнила этот, как его, э… алгоритм и как машина заполняет клеточки на протяжении всей жизни, не понимая сути. Мол, она даже что такое баланс объяснить словами не может. А зачем они ей слова то? Свекровь что, на работе роман пишет. Да и в банке тоже песен не поют, там люди, поди, все серьёзные сидят. А его, муженька моего, видите ли возмущает, что человек, «считающийся экономистом», вы только обратите внимание, как он про свою мать выражается, объясняет термины, во как, «методом коловорота». Не слышали про такой метод. А муженёк мне хорошо объяснил. Это когда человеку задают вопрос, что такое коловорот, например, а гражданин начинает руками крутить и говорит при этом, что это «вот, вот и вот». На пальцах, в общем, объясняет. Не подумайте, что я маменьку обсмеиваю. Это супруг мой шибко грамотный. Когда мастером то на заводе работал, всё штудировал о менед… менед… тьфу, чёрт, и не выговоришь. Ну, наверное, вы слышали. Сейчас это словечко везде толдычат, рекламного агента и то им обзывают, чтобы привлечь. Умные все такие стали, просто плюнуть некуда, чтобы не попасть в умника. Это тогда это словечко внове было, когда мой супруг, грамотей, эти книжонки читал. Теперь они у него в шкафу пылятся, а его, умного, первого и сократили. Потому что никто слишком грамотных не любит. Да и дело ли это, образование начальства быть. Вот и дорассуждался, вот и результат. Кто и техникумов не имеет, да и выпить не дурак, те и остались. И правильно, скажу я вам, потому как у дурака и гонору поменьше, да и тот тщательно скрывается. Да даже если и есть гонор у такого человека, который всё своей головой, без книжек достиг, лишь благодаря примеру старших, то ведь причины для этого вполне обоснованные. Шуточное ли дело, всё своим умом, не заглядывая в книги, а лишь глядя на умных людей, знаний поднакопить, умения нахвататься. Пусть даже и не понимая для чего и к чему что делается. С книжками любой знаний нахватается. А вот вы попробуйте знаний поднабраться за счёт подхода к людям, чтобы они тебя учили. Не каждый ведь будет обучать ближнего своего. Ведь тот, кто умеет и знает даже столько же, сколько ты сам, уже конкурент, которого и оставить могут при сокращении. Для того, чтобы с тобой люди знанием делились надо не только глупее учителя уметь выглядеть, чтобы он в тебе опасности не видел, но еще и подход к человеку подобрать. Правильно говорит моя свекровь, что «ласковый телёнок две матки сосёт». Пусть она и не читала книжек, а жизнь то знает. Вот это и есть ум. Конечно, такой человек на таких, как мой супруг дражайший, завсегда с превосходством, пусть и не выдавая этого, смотреть будет. И уж, конечно, супротив начальства не то, что не пойдёт, но и слова лишнего не скажет. Вот поэтому то я своему суженному всегда и говорила, чтобы попусту денег то на книги не тратил. Купи, говорю, бутылочку лучше, да и посиди с нужным человеком. Вот тебя и не уволят. Как такого выгонишь? И дело здесь даже не в том, что не одно ведро вместе выпито, а в том, что отношения товарищества и доверия друг к другу завязываются прочно. А правду-матку и за бутылкой не режь в глаза, а иначе чёрта с два и советом поделятся, научат чему. Такой-то человек самый удобный. Но ведь что интересно. Всё-то мой муженёк понимает. И что? Научила его жизнь? Нет. Так по-прежнему и читает. Оно, конечно, хорошо, с одной стороны, когда муж трезвый. А с другой стороны взглянем. Вон он гору книг перечитал. И что? В министры выбился? Бери больше, тащи дальше под старость лет. Вот и вся наука. Но настырный, жуть, какой. Всё читает. Даже иной раз среди ночи встаёт и идёт в маленькую комнату. А в последнее время вообще постоянно пропадает в маленькой комнате. Я, разумеется, понимаю его. Дочка то у нас, со своим шоферюгой, который завербовался на север, уехала к чёрту на куличики. Дёрнула его нелёгкая, моего зятька, на этот север податься. Посмотрим, каким он миллионером оттуда приедет. А Сашуля теперь тоскует. Может, даже, с ума стал сходить.
Вот так рассуждала почтенная Ирина Ивановна, лёжа одна на старом скрипучем диване. Женщина не привыкла к строгости мышления и, если ей приходилось думать о чём-то, то делала она это с кем-то, рассуждая. Этот кто-то мог быть и простой воображаемой абстракцией, но легче рассуждать с воображением, чем ни с кем. Вот так и Ирина Ивановна рассуждала одна одинёшенька, будучи не в состоянии заснуть. Но, может быть и заснула бы, убаюканная своими не совсем весёлыми мыслями, если бы не это ужасное предположение о начинающемся сумасшествии супруга, которая сразу же напугало её настолько, что прогнало напрочь остатки сна с располневшего тела.
- А что, всё ведь может быть, - продолжила свою страшную мысль Ирина Ивановна, ощущая от такой догадки жгучий приступ страха, даже более сильный, чем от нелюбимых ею «жутиков» по телевизору. На цыпочках, не одевая халата, а как есть в ночной белой рубашке, наподобие состарившейся Офелии, она подкралась к двери маленькой комнаты и осторожно заглянула в проём. Муж, в одних трусах и майке, сидел за письменным столом, по которому были разбросаны листы писчей бумаги и что-то быстро строчил. Он был так сосредоточен, что совершенно не почувствовал появления жены, соляным столбом застывшей в проёме двери от несказанного удивления. Читать, куда ни шло, но чтобы писать, да ещё по ночам. Это не укладывалось  в умудрённое жизнью сознание.
- Сашуля, ты что делаешь? – испуганным шёпотом спросила она супруга и тут же добавила, - Заболел что ли?
Услышал супруг или нет, Ирина Ивановна не знала, так как тот продолжал своё писание. Вторично задать свои вопросы удивлённа женщина почему то не решилась, хотя никогда не испытывала к супругу робости. А тот всё писал и писал. Ирина Ивановна собралась уж было с духом, чтобы ещё раз обратится к супругу, но тот, наконец, сам оторвался от бумаг и, словно только сейчас заметив жену, рассеянно пробормотал:
- А, Ириша.
Издав это короткое восклицание, он посмотрел на супругу совершенно без всякого выражения. Казалось, супруг и вовсе не слышал обращённых к нему вопросов. Но это было не так, потому что Александр Анатольевич ответил таки жене:
- Нет, не заболел.
- Что же ты делаешь тут один ночью? – вопросила изумлённая Ирина Ивановна.
И опять прошло некоторое время, прежде чем супруг ответил своей второй половине:
- Пишу.
Ирина Ивановна и сама видела, что её дражайший муженёк пишет и поэтому этот ответ совсем не внёс ясности в её сумбур, творившийся как в голове, так и в душе. И с упорством, совершенно не свойственном её мягкой натуре, она опять задала бессмысленный вопрос:
- Пишешь?
Видя, что супруг вовсе и не собирается отвечать, Ирина Ивановна жалобно залепетала:
- Сашуля, ты же никогда кляузником не был, зачем же на старости то лет.
Из глаз супруги мутноватым жемчугом покатились невольные слезинки.
- Причём здесь кляуза, Ириша?
Александр повернулся всем корпусом к жене. На лице его вместе с недоумением промелькнула лёгкая усмешка. Сочувственно покачав головой, он снисходительно пояснил:
- Да я не кляузу, а прозу пишу.
Круглые серые глаза Ирины Ивановны, промытые слезами, с немым изумлением взирали на мужа, который вдруг оказался столь загадочным и непонятным. До Ирины Ивановны никак не доходило, зачем это нужно её супругу. И она так, напрямки, и спросила без всяких выкрутасов:
- Зачем?
Вопрос этот, столь короткий и недвусмысленный, однако пришёлся явно не по душе супругу и он, нахмурив свои густые брови, от которых дражайшая Ирина Ивановна всю жизнь была просто в восторге, сухо и столь же коротко ответил:
- Не зачем, а что.
- Что, что? – не поняла Ирина Ивановна.
Её вопрос, согласитесь, в данном случае прозвучал весьма замысловато и даже несколько невразумительно. Но ведь и ответ был не лучше.
- Рассказы, повесть, - глубоко вздыхая, ответствовал супруг.
И опять Ирину Ивановну обуял страх. Если говорить откровенно, то у неё в тот момент возник вполне резонный вопрос, а не сошёл ли её супруг на старости то лет немножечко с ума. А иначе, с какой это стати он вдарился вдруг в литературу? Александр же, посмотрев на испуганное лицо жены, просто вспылил, чем ещё больше напугал кроткую, в общем-то, Ирину Ивановну.
- Ну что ты так испуганно смотришь на меня? Что непонятного то? Пишу. – И после этого еще несколько раз повторил, - Литературным трудом, в общем, занимаюсь. 
- Зачем? – опять невольно вырвалось у Ирины Ивановны.
- Что значит зачем, Ирина?
- А то и зачем? – продолжала настойчиво супруга, - Могу и по-другому сказать. С чего бы это ты вдруг за перо то взялся?
- Ну не совсем вдруг, - почему-то несколько засмущавшись и усмехаясь, промолвил Александр. – Видишь ли, писать то я давно пробовал, ещё после школы.
- Да мало ли чего у кого в молодости то было, - с некоторым облегчением воскликнула Ирина Ивановна. - Но ведь ты же до этого не пытался писать то.
- Как не пытался? – удивился супруг, - А тетради эти помнишь, - и Александр показал кипу тетрадей.
Ирина Ивановна с подозрением посмотрела на разложенные вокруг мужа общие тетради, которые ей, несомненно, что-то напоминали.
- Сашуля, это не те ли, что я когда-то хотела выкинуть, чтобы место в доме не занимали?
- Они самые, - ухмыляясь, подтвердил Александр.
- Аааа, - заулыбалась Ирина Ивановна. А потом, вдруг сразу посерьёзнела, - Да ведь их у тебя нигде не печатали.
- Не печатали, - охотно согласился Александр, - Но ведь сейчас вроде у нас эра гласности да демократии пошла, как говорят, вот я и хочу попробовать.
- Что? – хотя и догадываясь об ответе, но, тем не менее, желая услышать его от супруга, спросила Ирина Ивановна.
- Да проверить наших говорунов на вшивость. В принципе то вещи неплохие.
- Но ведь их же не печатали.
- Конечно, но дело, я думаю, не в моей прозе, а в моей родословной.
- А что, у тебя графья в роду были? – пошутила супруга.
- Нет, у меня прадед был, погибший в тюрьме НКВД, матери в своё время десятку давали, бабушка, хотя и проработала всю войну в речном порту грузчицей, разгружая баржи, но, тем не менее, была дезертиром трудового фронта, которая сбежала с военного завода.
- Ты думаешь, из-за этого тебя и к литературе не подпускали, - с сомнением в голосе спросила супруга.
- А у нас с такой родословной вообще никуда не подпускали, кроме как к станку, ну и ещё что-нибудь в этом роде.
- А теперь что, появилась уверенность, что напечатают? – с интересом в голосе поинтересовалась Ирина Ивановна.
- Уверенности нет, но есть надежда. – И поворачиваясь всем корпусом к жене, спросил, - знаешь, какая самая любимая песня у меня?
- Какая? – вопросом на вопрос спросила Ирина Ивановна.
- Песня Анны Герман. – И Александр тут же негромко напел, - Надежда, твой голос земной, а удача награда за смелость…
Ирина Ивановна, наклонив голову, слушала супруга, а потом заботливо проворковала:
- Это всё, конечно, хорошо, но изнурять-то себя зачем?
- Ничего, с меня не убудет, успокоил Александр супругу, - но попытаться стоит. Да и потом, того образа жизни, который я веду сейчас, мне просто мало. И если раньше я был как бы при деле. Работа на заводе пусть и без должности, но всё же хорошо оплачиваемая и требующая определённой грамотности, умения. А сейчас, когда кроме работы грузчика ничего не мог найти, это уже нечто совсем другое.
- Ну, конечно, зарплата не Бог весть какая, но нам то вдвоём хватает на скромное житьё бытьё, - попыталась успокоить супруга Ирина Ивановна.
- Да дело даже не в деньгах, - отмахнулся Александр, - а в самоуважении.
- Сашуля, но ведь я тебя уважаю и всегда уважала. И совсем неважно, кем ты там сейчас работаешь.
Александр опять усмехнулся и повторил:
- Я же говорю, в самоуважении ещё дело.
- Экий ты гордый, рассердилась Ирина Ивановна.
- Уж не знаю, насколько я гордый, но хочется чего-то большего от себя. И даже не в этом дело, но просто так вот жить между погрузкой, разгрузкой, тасканием тяжестей и смотрением дома телевизора я не могу.
- Не могу, не могу, - пробурчала Ирина Ивановна и только теперь проходя в комнату, где она подошла наконец к супругу, обняв того за плечи. Тяжко вздохнув, Ирина Ивановна миролюбиво заметила:
- Но ведь ты совсем не писатель, Саша.
Услышав такое замечание, Александр ухмыльнулся и с сарказмом заметил:
- Вот в последние несколько дней я купил несколько местных газет, за которые ты меня ругала.
- Ну? – сразу насторожилась Ирина Ивановна.
- Правильно ругала.
Супруга при такой самокритике заулыбалась довольно и победоносно резюмировала:
- А то.
При этом замечание Александр опять усмехнулся и согласно закивал головой:
- Вот, вот. И, знаешь, на что я внимание обратил в нашей прессе?
- Ну? – поощряя супруга и мимикой и кивком головы, спросила Ирина Ивановна.
- Да ни черта у нас никакой литературы в нашей местной прессе нет. Так, низкий литературный уровень. В основном, - поправился Александр, вероятно ценя всё же объективность.
- Ну и не покупай больше, - с готовностью согласилась Ирина Ивановна.
- Да я не о том, - с некой отрешённой задумчивостью произнёс супруг.
- А о чём же? – живо спросила Ирина Ивановна.
- О чём? – вопросом на вопрос ответствовал Александр, - Да о том, что я в себе чувствую большой потенциал.
- Потенциал? – в полной растерянности, словно близкое эхо, повторила Ирина, - Это ты начитавшись охаянной тобой прессы, так решил? Решил, что ты тоже так можешь писать?
- Господи! – в ужасе воскликнул Александр, - Да ни за что на свете. Не дай Бог. Лучше совсем не писать, чем так то.
- Вот и я о том же, - радостно вскричала Ирина Ивановна, - незачем этой пачкотной работой вообще заниматься. Зачем? Ты ведь не писатель.
Несомненно, доводы дражайшей супруги были очень и очень резонны, но на Александра они произвели совершенно неожиданный эффект. Он помрачнел лицом и сухо возразил:
- Мало ли кто был не писателем, но книги писал.  - И тут же привёл пример, - Даниэль Дефо, знаешь, кем был?
- Сашуля, ты думаешь, я знаю, кто этот Даниэль?
- Это тот, кто написал Робинзона Крузо. Ты же позавчера фильм смотрела.
- Сашуля, так он писатель.
- Ну, да, - согласился Александр и тут же высказал и опровержение, - хобби это его, увлечение.
- Ну?
Ирина Ивановна смотрела на супруга с явным недоверием. Потом её осенило:
- Поэтому этот Даниэль всего одну книгу и написал, что не писатель.
- Не одну он книгу написал, не одну, - ещё более нахмурившись, пробурчал недовольно супруг.
- Да, ну? – не столько с недоверием, сколько в некоторой растерянности ответствовала супруга, чем ещё больше рассердила своего упрямого мужа.
- Что ты занукала, Ирина. Иди лучше спать, не мешай.
Ирина Ивановна уходила хотя и несколько обиженная, но успокоенная и даже  с чувством растущей гордости. Ведь согласитесь, далеко не у каждой женщины муж пишет книги.
А супруг продолжал работать как каторжный. Днём работа, после небольшой отдых у телевизора, перед которым он зачастую попросту засыпал, даже не убрав из под спинки дивана подушку. Проспав же два или три часа, упорный супруг исчезал в маленькой комнате. Впрочем, справедливости ради, следует сказать, что Александр Анатольевич не только исписывал горы бумаги, зачастую переписывая одно и тоже по нескольку раз ради того, чтобы добавить в серёдку текста всего пару строчек, но и как прилежный студент штудировал теорию по литературоведению, покупая толстенные фолианты с мудрённейшими названиями. Ирина Ивановна с ужасом и скорбью рассматривала обложки с непонятнейшими названиями, где встречались слова типа постмодернизм, постструктурализм, субъективная парадигма, рецептивная эстетика и прочая другая непонятная дребедень, на которую к сожалению уходили немалые деньги, что приводило дражайшую половину не только в неописуемый ужас, но и во вполне праведный гнев.
- Саша, ведь книги то сейчас стоят бешенных денег, - дрожащим голосом пыталась она образумить супруга, - ты бы лучше посылку внуку послал. Распашонки, пелёнки. Ну вот, что ты принёс? – держа на руках увесистый том словно кирпич, вопрошала супруга.
- Сколько это стоит? – И, словно играя в телевизионную игру, наугад называла цифру.
Пряча глаза и отворачивая лицо, Александр Анатольевич буркал что-либо очень невнятное, при этом благоразумно скащивая цену наполовину.
- Боже мой! Боже мой! – начинала в ужасе восклицать экономная Ирина Ивановна, а супруг тихо радовался тому, что с рассудительной осторожностью скостил цену наполовину.
- Нет, у людей мужья как мужья, деньги делают, а он книги пишет. – постепенно распаляясь всё больше и больше, начинала заводиться неугомонная Ирина Ивановна.
- Конечно, это хорошо и я тебе создаю все условия. Пожалуйста, пиши. Откровенно говоря, мне это даже удобно, потому что все сериалы мои. Что хочу то и смотрю.
И немного подумав, с вызовом продолжила:
- А новости твои совсем не включаю! Вот!
Супруг во время таких тирад оставался невозмутимо-отрешённым. Он вообще стал неразговорчив. Вероятно, ему было вполне достаточно того, что выплёскивал на бумагу. Зато Ирина Ивановна клокотала как вулкан.
-  Ты знаешь, что книгу ещё издать надо? И будут ли её читать? Подумай об этом. Вон их сейчас сколько на прилавках, книг то. Ты себя что, лучше американца считаешь? Ты же не какой-нибудь там Алекс Смит или Вессон, ты же просто обыкновенный русский Сашка. Поэтому как взглянут на обложку, так и пройдут мимо. Молчишь? И правильно делаешь! Ты посмотри на Ивановых. Коврами торгуют! Паркет настелили, дверь двойную металлическую поставили!
- Ну? – с недовольной отстранённостью бурчал супруг, лишь бы что-то ответить.
- Что ну? Посмотри на Тосечку!
Однако вместо того, чтобы говорить про Тосечку, заводила речь про её супруга.
- В Турцию он у неё то и дело мотается. Крутятся люди!
- Да не пойду я в торговлю. Пойми, не могу я распыляться. Тогда меня на литературу не хватит.
- И не надо, - обрадовано воскликнула супруга, но тут же осеклась, сообразив, что обижает свою половину в самых лучших чувствах. Желая исправить ситуацию, льстиво добавила, - ты же у меня вон какой здоровый. Тебя на всё хватит. Ладно, ладно, я же не заставляю тебя ничего делать. В эту субботу я даже сама всё пропылесосила, и тяжко вздохнув, присовокупила совсем ни к селу ни к городу, - Да люди даже в тюрьмах писали. Тоже мне труд!
Речь супруги стала доставать непробиваемого Александра Анатольевича, ибо когда та упомянула про тюрьму, он усмехнулся очень даже саркастически. Последнее же высказывание супруги привели его в тихую ярость, хотя это и проявилось всего одной фразой, да и то сказанной как бы про себя:
- Ну, ну. Сама-то о своей жизни ничего толком рассказать не может, так что создаётся…
Впрочем, он не стал ничего уточнять, а просто состроил непонятную рожу, вскинув бровь и произведя сложное движение губами. Сначала он их вытянул трубочкой, а потом переместил к правой щеке. Но Ирина Ивановна была не из тех женщин, которых можно сбить с толку гримасами и она продолжила свой животрепещущий монолог об удачливых знакомых.
- Тосечка себе за последний месяц пуховик купила, сапоги осенние и зимние, своему Витьке шапку, куртку сыну.
- Ну? – Александр Анатольевич опять впал как бы в спячку.
- Ну! А Петровы? Оранжерею устроили. Цветами торгуют. Клубника раньше всех у них. Редиска. А сынок машины чуркам перегоняет. А ты нукаешь и дачу забросил. Ничего делать не хочешь. Только пишешь, да пишешь, да книжки свои читаешь. Вот шиш и получаешь.
От того, что заговорила чуть ли не стихами, Ирина Ивановна на миг замолчала. Другая бы на её месте порадовалась широкой улыбкой от такого неожиданного творчества, но душа женщины была в данный момент, видимо, совсем не настроена на лирику, чтобы радоваться пустячным успехам риторики. Проза жизни явно перебарывала ростки поэтики. Поэтому продолжила она вполне буднично и серьёзно.
- Мешок сахара и то на себе в дом приволокла.
- Не знаю, чего ты его пёрла. Могла бы мне позвонить.
- Вот именно пёрла. До лифта еле дотащила.
- Да ладно…
- Нет не ладно!
- Что ты от меня хочешь? – наконец вспылил терпеливый супруг, - Чтобы я тряпками или водкой торговал? Не будет этого. Я достаточно устаю на работе, чтобы ещё где-то крутиться.
- Много тебе  платят на этой работе! И то-то ты ночами не спишь!
Супруги перешли в разные комнаты. Александр Анатольевич теперь не исчезал с супружеского ложа, основательно перебравшись на кровать дочери. А Ирина Ивановна продолжала расстраиваться, глядя, как маленькая комнатка постепенно захламляется всё больше и больше, а стол, словно в листопад, покрывается листами бумаги. Правда, не разноцветными, а исписанными его корявым подчерком. Жизнь лишь иногда омрачалась локальными конфликтами, когда супруг, верный своей привычке, приносил в дом приобретённые фолианты, что сильно выбивало супругу из душевного равновесия. Она, в такие моменты даже устраивала любимому небольшие допросы с пристрастием:
- Ну, скотина, и сколько же ты потратил в этот раз? – неизменно задавала она ему один и тот же вопрос. Впрочем вразумительного ответа прижимистая Ирина Ивановна так ни разу и не услышала от своего упорного супруга, который умел хранить свои маленькие секреты. В такие моменты он делался как бы глухим и как бы вовсе не слышал задаваемых каверзных вопросов. Может быть и довёл бы супруг супругу до инфаркта своим разорительным пристрастием и умением отмалчиваться, если повесть однажды не была закончена и он не отнёс её в газету. После чего Александр Анатольевич решил устроить себе небольшой отдых и даже опять перешёл спать на заслуженное супружеское ложе под бочок к благоверной жёнушки. А приблизительно через месяц после посещения редакции повесть увидела свет. Её начали печатать из номера в номер отдельными отрывками. Хотя не только радость принёсло это событие в семью, но и, опять же, треволнения. И дело не в том, что первый номер с началом опуса вызвал в душе восприимчивой Ирины Ивановны волнение до тремора рук и мурашей перед глазами, отчего даже пришлось выпить дозу валерьянки. Когда же супруга, не жалующая литературу настолько, что даже не соблаговолила прочитать произведение в рукописи, прочла-таки начало в газетном исполнении, то её чуть было удар не хватил, настолько она была возмущена. Чтобы утихомирить цунами своих чувств, она даже хотела выпить целый пузырёк пресловутой валерьянки, но, вовремя решив, что всё-таки не принадлежит к роду кошачьих, решила выпустить пар в яростном крике на своего беспардонного муженька. Шторм же начался с вполне безобидного вопроса, произнесенного тихим и даже задушевным голосом:
- Саша, это когда же у нас в семье такое происходило?
На что коварный автор, сделав наивное лицо, невинно и кротко воскликнул:
- Ирина Ивановна, Господь с тобой, причём здесь наша семья то?
- То есть как это? – с тихой задушевностью удивилась в свою очередь верная подруга жизни, - Разве здесь не моё имя пропечатано?
- Ирина, - не отрекаясь от наивной интонации, вкрадчиво как бы попрекнул супругу доморощенный писатель, - это же просто виртуальная реальность.
- Чего? – чувствуя, что свирепеет всё больше и больше, только и смогла произнести возмущённая Ирина Ивановна.
А коварный муж, нагло улыбаясь, начал вероломно описывать технику своей беспардонности:
- Когда я описываю какие-либо события, то представляю себе вполне конкретного человека.
- Конкретного? – только и смогла воскликнуть с неприкрытой яростью супруга. После чего уставилась возмущённым взором на своего суженного, глотая раскрытым ртом раскалённую домашнюю атмосферу, словно выброшенный на берег карп. – Значит ты меня такой дуррой видишь? Ну, спасибо муженёк! Мы с ним столько лет прожили, а я для него всего лишь какая-то реальность.
- Нет, успокойся пожалуйста. Та Ирина это не ты и ты это не она.
- Я не я и лошадь не моя! Так?
Неожиданное замечание насчёт лошади привело Александра Анатольевича в полное замешательство. И пока он рассуждал, чтобы это могло значить, ему была объявлена война в форме раздела квартирной территории и полного самообслуживания во всём:
- Всё! Будешь спать на тахте! Готовь себе сам! Стирай всё своё сам!
- А почему не на кровати? – только и сумел вымолвить сильно оробевший супруг.
Интонация, с которой Александр Анатольевич произнёс этот невинный, безобидный вопрос была не просто растерянной, но даже несколько пришибленной. Последствия же оказались самыми ужасными. Супруга расплакалась и пошла искать спасения на своей суверенной территории, успев напоследок горестно, с непередаваемым укором проговорить:
- Я для него как дурра старайся, а он меня в чёрт те какую реальность превращает.
Она уж было собиралась по всем жанрам драмы пушечно хлопнуть дверью, но, внезапно остановившись в проёме, с некой надеждой в голосе спросила:
- А сколько тебе заплатили гонорара?
Услышав, что никакого гонорара не предвидится, что у газеты нет денег и, что супруг согласился на бесплатную публикацию, Ирина Ивановна, вспомнив, что она ещё ни разу с момента конфликта не всплакнула, теперь всхлипнула и гордо удалилась. В тот момент Александр Анатольевич ещё не предполагал, что его беды уже вышли за пределы их небольшой уютной квартиры. Понял он это только на следующий день. И осознавал всё лучше и лучше, по мере выхода номеров газеты. В его родном ООО «Солидарность», где он добросовестно проработал уже несколько лет коллектив, товарищи по работе и даже непосредственное начальство становятся к нему всё подозрительнее и подозрительнее и даже перестают постепенно быть товарищами. Первым не выдержал начальник. После нескольких дней игры в молчанку он неожиданно поймал своего подчинённого в безлюдном коридоре и, прижав своим мощным телом к стенке, спросил тоном Отелло, вопрошающего Дездемону насчёт молитвы на ночь:
- Ты что же, гад, меня таким Держимордой выставил?
- Я? Когда? Перед кем? – залепетал сильно перетрухнувший Александр Анатольевич.
- И он ещё спрашивает! – выкатывая глаза вскричал не любивший повышать тона начальник, - да перед всем светом!
- ?!
- Ты лаптем не прикидывайся! Думаешь я не понял, кого ты изобразил в своей так называемой повести!
- Да я…
Но слов не было. В голове судорожно мельтешили названия газет, где давались всякие объявления, особенно о приёме на работу. Начальник между тем обмяк, посерел лицом, погрузнел ещё больше и, отходя от своего заражённого литературой подчинённого, пробормотал тоном обиженного ребёнка:
- Не ожидал, не ожидал я от тебя такого, Санёк.
В эти дни Александра Анатольевича по очереди отлавливали все. Претензий у каждого накопилось более чем достаточно. И все действовали поодиночке, чтобы не срамиться перед другими. Лишь перед сном в видениях, как Макбету, все наваливались скопом. Призраки, как «мальчики кровавые в глазах», не оставляли и ночью, окружая с полной беспощадностью. Вечно корпящая над компьютером бухгалтер. Кроткая, вся седая, напоминающая белыми кудрями овцу мериноса кладовщица. Всегда всем довольная, пока в свет не вышла повесть Александра Анатольевича, помощница механика. И многие другие. И все задавали и задавали свои вопросы. Эти ночи своими кошмарами напоминали судный день.
- Что же я тебе плохого сделала? А? Саша? Всенародно писать о моих сединах. Мне же всего сорок лет Как тебе не стыдно!
- А какое тебе вообще дело, сколько у нас с Мишей в подчинении людей? Ну и что из того, что у нас с ним всего два человека. Моя штатная единица учитывает количество оборудования, а не людей. Так-то, друг любезный!
- А зачем ты меня выставил старой дуррой, помешанной на сексе?
Александр Анатольевич остервенело оправдывался, кричал с безнадёжностью грешника, попавшего в ад:
- Да эта Анька совсем на тебя не похожа!
- Однако ты понял, о ком из твоих, якобы выдуманных героях, я говорю. У неё даже и бородавка как у меня мушечка и даже на том же месте. До сих пор никто на мою мушечку и внимания не обращал, а теперь так и зырят, так и зырят. Хоть сквозь землю проваливайся!
- Это подло Александр Анатольевич здороваться с каждым из нас с невинным видом ангелочка каждое утро и при этом думать, какую карикатуру слепить из меня или из него, или из неё.
- Ловко ты устроился Александр! Ловко!
- Опасный ты оказывается человек! Ох, опасный! С тобой ухо востро держать надо.
Лишь один человек в фирме не выказал никаких претензий к новоявленному писателю. Этим человеком оказался его напарник по работе, весельчак и балагур, любитель выпить Васёк. Он один пришёл от всего этого в восхищение:
- Слушай Санёк, как это тебе удалось?
- Что? -  подозрительно вглядываясь в сияющую восторженным изумлением физиономию Васька, осторожно уточнил Александр.
- Как что? Как что? Да опередить меня.
- В чём? – не понял напарника Александр Анатольевич.
- Во всём! – не скрывая чистосердечную радость, возопил Васёк. И тут же продолжил, - Ведь ты посмотри на себя и на меня. Сравни.
Александр не мог взглянуть на себя, так как поблизости в тот момент нигде не было зеркал, но на Васька он взглянул с явной подозрительностью, ожидая подвоха. Однако тот был искренен, как расколовшийся уркаган, желающий скостить себе срок.
- Ну, кто такой я и кто такой ты? Подумай.
Ничего не отвечая, Александр взирал на напарника. А тот просто сиял от интеллектуального удовольствия.
- Вот, вот, я и говорю. Ты же всегда молчишь. На тебя посмотреть, так дурак дураком. А я?
-?
- У меня же язык подвешен, я же любого заболтать могу.
- ?
Ты и сейчас молчишь. А повесть написал, да ещё такую, которую напечатали, да ещё такую, где слов разных непонятных тьма тьмущая.
- ?
- Да как это у тебя получилось? И как ты сумел подслушать такую уйму разговоров? Слушай, тебе только разведчиком быть. Ну что ты молчишь? Я к чему этот разговор то затеял, ты научи меня всем этим словечкам, да как подслушивать незаметненько.
С тех пор Васёк так и не отстаёт от своего напарника, так всё и канючит:
- Научи, да научи.
Только нет педагогического таланта у грузчика Александра. Как нет теперь и спокойствия. Ибо и дома достают неожиданного литератора. И не призраки сослуживцев, товарищей и врагов по работе, а вполне конкретные родственники, которые зачастили по мере выхода номеров с главами повести. Первым пришёл дядя Юра. Человек неработающий и поэтому сильно пьющий, а может наоборот, от того и не работающий, что сильно пьющий. Моргая слезящимися глазками, на которых обильно выступали бели, он начал с воспоминаний детства Александра.
- Помнишь, как я тебя маленького спрашивал: «Ты мне друг или портянка?».
Этот назойливо повторяемый вопрос Александр не забудет до кончины. И чтобы скрыть подступающий ужас воспоминаний, он сделал восторженное лицо и с энтузиазмом завопил:
- Конечно, помню!
Пустив сентиментальную слезу и выдержав паузу, дядя Юра продолжил допрос с пристрастием:
- Ты мне что отвечал?
- Друг.
- А что же ты друг наделал?
- Что?
- Под корень ты меня подсёк! Как я теперь в глаза зятю смотреть буду?
- Зять то здесь причём, дядя Юра?
- Как?! Да ведь он же не знал, что я сидел! А ты… Эх, Саша, Саша. Портянкой ты оказался, а не другом.
И дядя Юра, так и не снявший пальто, нетвёрдой походкой, размазывая загрубевшими пальцами беспрерывно, словно Бахчисарайский фонтан, струящиеся слёзы, тихо вышел из квартиры племянника, чтобы больше никогда не придти.
- Какого человека обидел, Саша! Вот они, твои книги!
Ирина Ивановна была безутешна.
После следующего номера газеты пришёл двоюродный брат, сын другого дяди. Был он хотя и навеселе, но тоже в расстроенных чувствах.
- Что же ты, брательник, изобразил меня полудурком? Будто я из психушки не вылазею.
- Да ты-то здесь причём?
- Ладно, причём. Я что же, после большой попойки в зеркало смотрюсь, чтобы себя не узнать? Между прочим я в дурдоме всего два раза сидел и то по почётной болезни.
- К-к-к-как это?- от растерянности заикаясь, полюбопытствовал Александр.
- А так! – патетически возвысив голос, начал свои пояснения брательник, - я не какой-нибудь шизофреник. Я алкоголик! – При этом он гордо стукнул себя по впалой, но гулкой груди.
- С чего ты решил, что алкоголизм почётная болезнь? – стараясь подавить смешок, поинтересовался Александр.
- А как же! Многие великие люди и даже гении были беспробудными пьяницами.
- Ну, например?
- Что, например?
- Назови гения алкоголика.
- Да ты, да ты чё? Меня за дурака считаешь? Чё умничаешь? Не помню я, но точно знаю, что есть в наших рядах гении. А потому за обиду кровную, наливай.
- Нету.
- Нет?!
- Нет.
- Какой же ты писатель, если у тебя в доме водки нет?
Сохраняя на лице ассорти недоумения и обиды, братец, такой же нетвёрдой походкой как и дядя, ушёл. Но, правда, не навсегда. В этом Александр не сомневался, ибо не «стрелять» до получки родственник просто не мог.
В общем, хотя персонажей в повести было не так уж и много, обиженными оказались все его знакомые и вся родня. Лишь сестра не нашла сходства ни с одной героиней.
«Хорошо, что я читал ей в детстве много книг», - радостно размышлял Александр. Но, как оказалось, совсем преждевременно, ибо сестрёнка задала-таки неожиданный вопрос:
- А у кого из соседей дедушка умерь, Саш?
- Господи, ты же университет закончила, - застонал Александр, - что же ты меня спрашиваешь?
Сестрёнка понимающе закивала головой:
- Наверное, очень хороший человек был, раз ты так переживаешь.
Теперь Александр Анатольевич точно знает, почему Гоголь сжёг второй том Мёртвых душ. Его просто доконала многочисленная родня и не малая когорта любимых друзей.
Хотя, если быть объективным, то у Александра нашлись и почитатели его творчества. Так, после выхода в свет одной из глав, Александра остановили у подъезда два мальчугана, один из которых с восхищением, хотя и картавым, произнёс:
- Сексуальная сцена у Вас получилась очень хорошей. Вы, дядя Саша, несомненный талант.