Часть2. И это мой дом?..

     В жизни Инны стало слишком мало осмысленных действий. За последние пять дней Инна почти ничего не съела. Только сидит, уставившись в стену перед собой. Наверное, опять пересчитывает эти цветочки на обоях, будто со времен прошлой ревизии могли появиться новые. Странно все это? Нет, еще не ужасно.

     Каждое утро в своей постели Инна умирает – я видела это своими глазами. Ей кажется, что она падает вниз, что кровати нет, а если и есть, то она сейчас провалится под землю вместе с матрасом, а там, внизу, - темнота. И прочее, прочее, прочее. Каждое утро в своей постели Инна умирает.

     О чем Инна думает, когда каждое утро умирает в своей постели? А о чем может думать подстреленный воробей, тяжелым комочком перьев ударяясь о черепичную крышу чьего-то дома? О чем он может думать? Ни о чем. Еще бы ему думать! И если Инну что-то и волновало, то только этот воробей и то, о чем он мечтает, умирая. Любопытно.

     Так казалось. Мерещилось. Инне. Но!

     Ее волновало еще кое-что.

     Я расскажу. О том, чего мы не понимаем. О той скале, о которую может разбиться расшатанный ранее разум.

     «Что произошло, что произошло… просто весь мир сошел с ума» - говорит Инна и выливает сама себе на голову стакан холодной воды. Стоит посредине комнаты с мокрыми волосами, граненым стаканом в дрожащей руке и каменным выражением лица. Немного легче.

     А что случилось с миром? С ним что-то вообще случилось? Ничего. Он примерно такой же, как вчера или позавчера. Мне кажется, он очень медленно меняется. Вчера, сегодня… в чем проблема?

     В наш ядерный век все очень любят читать о тотальном безумии, да и что читать – оно всегда было близко нам. Мы любим читать о безумии, правда? Любим, любим, любим! В тот век, когда все относительно, возможно… Мы допустим все.

     В сером городе, куда уехала Инна из родной деревни, люди какие-то странные. Они не замечают, что задыхаются в бетонной клетке. Они с утра до вечера, как муравьи, бегают туда-сюда. Все спешат.

     На улицах много бездомных. Каждый рассказывает свою, не принятую обществом историю. Один сказал Инне, что пришел домой – а там уже не дом. То есть там дом, но не его дом. Это очень страшно. Там живут другие люди, которых он не знает. Поэтому домой он больше не пойдет. Другой сказал, что его жену загрызли собаки. Третий просто долго смеялся, увидев Инну. Искренне и долго. Инне стало страшно: она тоже часто думала о том, что, когда возвращается домой, в свои четыре стены, это не ее дом. И она не удивилась бы, окажись там чужие люди. Все люди чужие. Весь мир сошел с ума. А сумасшедшие правы! Какое дело до того, что мир им всем не верит? Мир уже не верит ни во что, даже в самое прекрасное.

     Инне страшно одной в этом чужом городе. Но это все ничего. Один раз Инна шла домой. Вечер, прохладно, еще не темно. Но кому какое дело до природы, кроме Инны? Никого на улицах. А нет, вот кто-то стоит у фонтана в парке и чистит ботинки. Инна садится на холодный каменный бортик и трогает воду. Она склизкая и мерзкая, но все равно вода. Источник жизни на Земле. Кто это придумал, кто это сказал?

     Незнакомец не обратил никакого внимания на Инну, когда та приблизилась. Не перестал чистить ботинки в фонтане мерзкой воды. Странно. Инна  сделала еще шаг. Ноль внимания. Но уж очень хотелось с кем-то поговорить. И тогда Инна не очень громко, но так ярко, насколько могла обреченно сказала: «Меня никто не любит». Ее голос зазвучал как приглушенный металлический скрежет, и она немного застеснялась его: она уже пять дней не раскрывала рта. Не ела.  Это-то все подействовало: незнакомец обернулся и посмотрел на то, что сидело перед ним на бортике фонтана. Измученное человеческое существо, смазливое, не очень глупое, но настолько запутавшееся в жизни! Какой-то комок  из неудачных попыток и мешающих жить обстоятельств. Хм… И чего она хочет?

     Инна хотела понимания. Вот уж не повезло так не повезло…

- Здравствуйте…
- Здравствуйте.
- Зачем вы моете ботинки в этой воде? Она грязная…
«Ну что ж она пристала… Да еще именно ко мне. Вон сколько деревьев растет – к каждому подходи и хоть головой о них бейся. Спрашивай, как их зовут, как у них дела, сколько им лет, есть ли у них ботинки, чего они хотят от жизни».
- Вот сидите Вы сейчас здесь и мне мешаете. Никто не сидит, парк пуст, а Вы сидите. И здесь нет другой воды, как Вы успели заметить. Не приставайте. Сделайте что-нибудь полезное для себя и для таких, как Вы.
- А у меня никого нет…
- У меня тоже, но я от этого не страдаю. Не мешайте мне мыть ботинки. Вы что, не поняли? Да, я мою ботинки в склизкой воде, что в этом странного, плохого, неприличного? Я Вам не мешаю – Вы мне тоже, пожалуйста, не мешайте.

     Сумасшедшие и нищие правы. Правы. Правы. Весь мир сошел с ума. Дома нигде нет. Людей нигде нет. Никто ничего не видит. Никто никому ничего не говорит. Молчать. Всем. Инна медленно встала, прошептала что-то вроде «извините» или «спасибо» и медленно пошла прочь. Прочь и домой. Домой. Хотя он не ее дом. И там не менее страшно, чем здесь. Они непонятные. Все. Везде. Потому что дом – это не дом. И жену загрызли собаки. Смешно.

     Дома Инна заходит в ванну, включает душ. Приносит с кухни чайник и чашки. Садится на корточки под прохладную струю воды и наливает себе немного английского, черного. Пьет. Со временем вода из душа его разбавляет настолько, что в чашке - просто вода. А какая разница, что пить, если вода не вода, люди не люди… Инна больше не хочет жить так. Инна хочет пить чай с печеньем в стране чудес и сумасшедшего шляпника.