Окно

                Окно.

  Каждый раз приезжая в Вену он посещал один и тот же музей. Тот, который был недалеко от гостиницы, в которой он всегда останавливался. Организация, в которой он работал, бронировала места своим работникам именно в ней, на одной из самых главных улиц Вены. В первый же свободный день каждой своей командировки ему надо было потратить всего несколько минут, чтобы пройтись пешком и оказаться на Музейной площади, расположенной напротив Кайзеровского дворца.
  Музей, который он так любил посещать, с каждым его приездом обновлял свою экспозицию. В этот раз в его залах были представлены картины австрийских художников восемнадцатого, девятнадцатого и начала двадцатого веков.
  Не спеша, он обходил зал за залом. Ему нравилась изображённая на картинах жизнь того времени, ещё не обременённая техническим прогрессом, без автомобилей и телеграфных столбов. Тонкие линии портретов и дотошные детали пейзажей. Его поражали взрослые и наделённые глубокой мудростью глаза младенцев, сидящих на коленях у святых. Он восхищался точностью цвета и форм. Сколько часов, а то и дней требовалось мастеру, чтобы так точно всё передать. Он задерживался у каждой картины и задерживал дыхание.
  Он уже обошел два этажа музея и, оказавшись на самом верхнем этаже, он почувствовал усталость в ногах. Он несколько замедлил шаг и даже присел на огромную кушетку посреди одного из залов, а затем, немного отдохнув, он встал и продолжил осмотр экспозиции музея. Работы художников конца девятнадцатого века и начала двадцатого в своём большинстве уже были написаны крупными мазками, и видеть их уже нужно было, отойдя на некоторое расстояние. Ему уже не хотелось каждый раз подходить к табличкам, висящим рядом с работами, чтобы прочитать имя автора и название работы. Впрочем, ему это было и ненужно. Со своей дальнозоркостью он умудрялся прочитывать почти всё, что на них написано, удалив с глаз очки. Ему нравились эти работы, крупные мазки, расплывчатые формы и утрированные цвета. В этих картинах чувствовалось влияние импрессионизма. На них уже изображались тени и отражения источников света. «Переняли у фотографов», - подумал он. Затем он подумал о том, куда на границе двух прошлых веков исчезла та документальная доскональность, которая была ещё в середине девятнадцатого века. И он понял, что она уже стала не нужна. Фотоаппарат справлялся с этим намного успешней любой кисти или карандаша.
  Он продолжал любоваться прекрасными картинами, пока не упёрся в тупик, заканчивающийся стеной с большим окном, выходящим на пейзаж, расстелившийся позади музея, с аккуратными линиями венских, черепичных крыш, с рельефом брусчатки дворов, с парадом открытых на распашку или закрытых ставнями окон…
  Он остановился и извлёк из большого кожаного кофра старую «Лейку».
  Откуда ни возьмись, перед ним предстала смотрительница музея.
  - Нельзя фотографировать, - сказала она по-немецки.
  - Только окно, - ответил он. - Только окно.

                Майк Эйдельберг.  Октябрь, 2005г.