Ночь и день

Утро всегда печальнее ночи. Оно воплощает в себе итог преображения света из тьмы - мучительный и неизбежный. Утро умиротворяет, слизывая последние штрихи ночи. Самокопание заканчивается, опять тянет воссоздаваться из ничего - из отблесков звёздной пыли, из воспоминаний, из шорохов листвы, из внутренних побуждений просто быть. Оказывается - лучше б этого не знать - птицы поют только для того, что бы голосом метить свою территорию. Рацио достовернее красоты. А может, красоты вообще не существует? Она и есть объективная реальность, идеализированная замутнённым сознанием, которое - в оправдание себя - во всём пытается найти красоту. А раз ищет, значит и находит. Открывается стучащему. И закрывается не увидевшему. Не успевшему увидеть. Всего лишь тема времени.
Мы все давным-давно, пройдя сквозь поиски красоты, вернулись к Творцу. Где - то там, в глубине нашей сути. Осталось немногое - повторить этот путь снаружи. И каждому свой, единственный, в поисках своей красоты. Утро красивее ночи. Зато ночь - завершённее. Утро более гармонично, ближе к жизни. А ночь - таинственней и метафизичней. Она притягивает к себе умиротворённостью и скрытой болью. Утро переполнено дорожками, тропинками, магистралями и перекрёстками. Ночь - это глухое бездорожье, неизвестность пути и щемящее одиночество. Даже вдвоём. Настолько вдвоём, что уже - неразделимо целое.
Ночь прячет в себе незыблемую истину бытия - язычество закончилось.
И выжить можно только в полном одиночестве, только в соитии с Творцом, по образу и подобию Его. И это незыблемо и глубинно. А всё, что снаружи, как множество одежд, будет перелицовываться, вымениваться  на хлеб насущный, перекраиваться в угоду моде и обстоятельствам, уцениваться, набивать себе шишки, чтобы вечно перемешиваться, утилизироваться, видоизменяться, упрощаться и усложняться, завлекать и отпугивать, обучая давно известному и навсегда пряча подальше истинно необходимое. Колокольчики шутовских колпаков будут упрощаться фраками официоза, придворные платья заменятся  на повязки стриптизёров всех рангов, а скафандры космонавтов перекроятся временем на пачки балетных див. Ничего нового…
Так было всегда. Внешние формы - самые изменчивые. День полон мозаики метаморфоз. Ночь - это постоянство, приближение к сути вещей, скрытый смысл, не подкреплённый властью тела. Поиски страхов в себе днём - комично. Зато ночью - пугает, ибо на волосок от завершенья, от разгадки вечных тайн.
Утро переполняет брызгами струящегося неба, бесконечной чистоты. Ночь высасывает пустотой отрешённости. День вклинивается в жизнь.
Ночь отнимает реальность. Многоголосье дня глушит молчание ночи.
Если часто вспарывать тишину потустороннего, то она уйдёт навсегда, оставив после себя руины пустоты. Без внутренней тишины нет и Слова. Оно рождается только тогда, когда научишься слушать и слышать, став частью тишины. И тогда вырастают крылья. А время сжимается до одной точки - звезды - и уже никуда не исчезает. Оно просто есть. Как вечность. Сейчас и всегда. Пропитанное голосом тишины, рождённой Божественной Любовью.
Она - её звали Октябриной, хотя родилась молодая женщина в феврале - за свои тридцать с хвостиком выучила одну незыблемую истину: вечером все её мужчины ложатся в кровать со своей тайной мечтой, а утром просыпаются уже с реальной женщиной. Реальность проигрывает мечте. На вторую встречу они, как правило, уже не решались. Да и Октябрина, видя их лица, не настаивала. Зачем? Разочарование не предполагает сближения.
Она работала в ночном клубе художником. Бодиарт. Новомодное течение. За небольшие деньги на вашей спине, плечах, груди или бедре - буквально за полчаса - у вас с особым художественным шиком появится алая роза со скомканными, как чувства, лепестками. Или весёлый, голубоглазый, как ваш спутник на сегодняшнюю ночь, дельфин с брызгами волн. Или надпись с задорным смыслом: хочу тебя, но уже не могу. Или курс валют на завтра. Или номер телефона, чтобы его не забыть к утру, в готическом шрифте. Или рецепт слоёного пирога, повышающего потенцию. Или маска Дракулы. Или профиль Нифертити. Или сорок пятая поза из Кама Сутры.
Воланд - в ночных клубах все имена вымышленные - не был разговорчивым. Он заказал Октябрине простую для исполнения вещь - сердце, пробитое стрелой.
- Где будем рисовать? - спросила миловидная девушка, закончившая в своё время художественный институт с отличием.
- Здесь - ответил ей Воланд и указал на свой выбритый лобок. Он любил гигиену, поэтому брился тщательно везде. Включая места скрытого и непознанного мира.
Для Октябрины это было впервые. Раньше её клиенты просили осчастливить более целомудренные зоны их плотских, художественно-эротических желаний.
- Хорошо - спокойно и с достоинством сказала Октябрина - только всё остальное, чтобы не мешало, прикройте, пожалуйста. В конце концов, её подруга пристроилась в морге расписывать трупы, чтобы выглядели поживее в день похорон. И ничего, на жизнь хватает. Работа есть работа. А клиент - всегда прав, как её учила директриса.
Воланд вёл себя вполне пристойно. Никаких пошлых намёков. Никаких эрекций. Никаких спазмов и спёртых глотаний воздуха, когда Октябрина нежно проводила кисточкой над выпуклостью в застёгнутых брюках. Он смотрел внутрь себя - и всё.
Потом они даже встречались с полгода - без секса и посещений порносеансов, на которые обычно приглашали девушку предыдущие кавалеры и посетители ночного клуба. Чинно и красиво. Романтика напрашивалась в каждый утончённый жест Воланда, в каждое его щемящее нежностью слово. Девушка начала подумывать о браке, столь серьёзно у неё всё было с Воландом. И столь желанно.
- Может, ты зайдёшь на кофе, ещё ведь не так поздно? - Октябрина не узнавала саму себя. Ей нравился Воланд. Она этого не скрывала. Она сама первой намекнула про близость с ним - пусть в такой общепринятой форме.
- Ты будешь разочарована - почему-то грустно ответил ей мужчина.
Было всё. И не было ничего. Они долго беседовали, были учтивы и тонки - в словах, в намёках, в объятиях, в лобзаниях. И даже спали вместе. Просто спали. Как брат с сестрой. Без эрекции и любых попыток на сближение. Воланд, когда служил в армии, получил контузию. Быстро поправился, вернулся домой. И забыл навсегда про стоячий в полную мужскую мощь член. Нет, желания его не угасли. Но стали ручными и послушными, как домашний, сытый, кастрированный кот, забывший о мартовском гоне навсегда. Больше они не виделись - реальность убивает мечту.