Прыжок

Сколько она себя помнила, она играла. Это было не призвание и не попытка раскрасить свою жизнь всеми цветами радуги. Это было её сутью, вечной природой, её второй, а скорее, первой кожей, которую она никогда не сбрасывала, не забывала в транспорте, не развешивала вместе с бельём просушиваться на верёвке. Она играла во взрослую, понимающую, опытную, слегка уставшую от жизни, женщину - когда была ещё ребёнком - и в маленькую девочку, когда стала уже совсем зрелой и нудной леди. Она играла мудрость и зрелость, наивность и беспомощность, силу и слабость, огонь и лёд, страсть и равнодушие, истину и коварство, боль и стойкость, бесцеремонность и тактичность.
И ей верили. Почти всегда. У неё не было корыстных мотиваций. Её игра была не по ситуации, которыми переполнено существование любой женщины, а по внутреннему наитию, чему-то незримому, во время и бегло подсказывающему ей все её роли. Она не знала своей истинной природы. Да это ей было и не нужно - зачем? Это актёрство и было её устоявшейся, давно оперившейся сутью. Той сутью, какая глубже и выше инстинктов и желания быть просто счастливой.
Никогда в театральные учебные заведения она не поступала. Там учат быть актрисами. А её учить не надо было. Ведь невозможно птицу научить летать, а воду быть текучей, мокрой и прозрачной. Она жила в своей игре, сроднившись с этим состоянием. Это был её чистый воздух.
И это было так естественно, что когда она попадала на свадьбу, а в этот день ей хотелось быть матерью Гамлета или Леди Макбет, то декорации свадьбы были неестественно пошлыми, как бы не к месту. Она могла своим азартом переиграть любой праздник. Или любые похороны. Жизнь уже играла под неё. А её игра - высший класс! - заставляла гостей забыть о счастливых молодожёнах и проникнуться трагичностью судеб стойких средневековых дам их художественных произведений. А повисшее в воздухе, но не произнесённое вслух: быть или не быть? - перевешивало по значимости бравое: горько! Никто не мог понять - в чём тут дело, но жгучий ком сдержанного рыдания подымался в горле безудержным всхлипом. Свадьба распадалась на глазах, гости страдали, молодые были, как всегда, заняты друг другом и подсчётом подаренных им денег, а она стойко несла на себе тяжесть исторического момента и игру избранных, реально достойных аплодисментов, но таких одиноких.
Что б её тяготило это одиночество, так это не так. Она знала, что таких, как она встретить трудно - таких вообще не бывает. Почти. Поэтому она обречена на непонимание, удивление, восторг и зависть окружающих.
Как глубинная рыба, плывущая в полном одиночестве судьбы, давления вод, темноты и страха, который другие мелкие рыбёшки осилить не могут. У них иные задачи по жизни и океану. Им так нужен свет.
Настроения клоунов в её сценках быстро переплавлялись в дурачливость трагиков, а игра в святость заполнялась немедленным лунным приливом вседозволенности. Её маски-лица висели на всех стенах очень чистой, маленькой квартирки. Они смотрели на мир фотографиями - смеялись и рыдали, вздыхали, вспоминали, охали, ахали, надеялись, обожествляли, проклинали, звали - почти, как в жизни. Явь им была не нужна.
Палитра была безграничной - от полутонов до густых, сочных мазков, где часто всё утрировалось, как того требовала незатейливая роль. А ей-то что? Она подчинялась, как рядовой на войне.
Даже любовь для неё - опасная игра - игра без правил, но всё же игра! В этом она актёрствовала самозабвенно, ибо на кон были поставлены свежие, живые чувства. Это её возбуждало. Её вдохновение кормилось флюидами истинных эмоций - чужих, неподдельных и разных. Она радовалась, как ребёнок, получивший в подарок долгожданную куклу. Она нянчилась с этим состоянием, не оставляла его без присмотра, оберегала от посторонних глаз, грустила над ним, плакала, завлекала, присыпала бдительность чужих, недостойных её любви. Она никогда не уставала, была всегда в форме. Её глаза блестели - и в них зажигался неестественно фиолетовый огонёк. Это была западня для тех, кто ещё верил в любовь, особенно случайную, с первого взгляда или звука голоса, например. Таких было мало. Но они были - не вымерли всё ещё.
- Не читки требует с актёра, а полной гибели, всерьёз - повторяла часто она сама себе строчки Б.Пастернака, проваливаясь в безудержный секс, как в невесомость. Стихи её выручали не раз. Как молитва - ритм слова.
Её любимый, томящийся чувствами, как верхними нотами, которые так хочется взять, но они недоступны из-за отсутствия вокальных данных, не поспевал за ней, не был настолько смелым, не умел возводить напряжение до предела, за которым жизнь кончается, а смерть не наступает. И это состояние безвременья её возбуждало больше всего. Наступал катарсис, как в молитве или пьесе, как в полной беспомощности перед лицом небытия.
Её звали Любовью. Кто ей дал такое непростое и обыкновенное имя? Уже не вспомнить. Она, как и любая женщина, всю жизнь стремилась к любви, но её стремление не заканчивалось погружением в это чувство. Наверное, когда сильно чего-то хочешь, это становится недосягаемым.
И одновременно спасает от развязки - подлой и дешёвой.
Хотя, когда она посещала неудачника-психолога, он ей пытался втолковать, что сильно хотеть - это почти иметь. Энергия желания уже запущена. Осталось малое - реализация внешнего плана.
В этот день Любовь была Матерью Терезой, поэтому психологу захотелось - ну, очень сильное желание - канонизировать её прямо на столе в кабинете. Он долго ходил вокруг неё кругами. Она рыдала горем всего недолюбленного человечества сразу.
- Почему так мало любви в этом мире? - вопрошала сама Любовь?
- Не знаю - эхом далёких, синеющих гор отзывался всезнающий психолог. А слёзы градом катились по его одутловатым и небритым - так стильно - щекам, падали на пол, затекали на иные этажи и впадали в моря вселенской скорби. Он бы рыдал так до бесконечности, но его вовремя отрезвляла - совсем неизвестно откуда взявшееся - эрекция. Он был ей даже немного рад. Хотя было и неудобно. Но секс - дело святое!
- И почему, когда надо, её - эрекцию - никогда не дождёшься? Зато, когда она не к месту, то всё в полном порядке. Может, это я такой сухой и чёрствый к боли всего человечества? - думал он мыслью вполне порядочного человека с определёнными возрастными комплексами.
Когда всё кончилось, и уже можно было переходить вполне на «ты», он всё равно, соблюдая профессиональную этику, промолвил:
-А вы приходите ещё! Мы же должны с вами докопаться, почему в мире так мало любви и так много горя. Я буду вам всегда рад.
А вообще-то попробуйте прыгнуть с «тарзанки» или парашюта. Многим помогало существенно. Может, у вас сердечная чакра - анахата - откроется. Или что-то там еще. Третий глаз, например. Хотя зачем ?
Вы и так прекрасно сложены для вашего - это бестактно - возраста!
И она сделала это. Пролетев в свободном падении секунд сорок, она сбросила с себя кожу, которая столько лет была её неподдельной сутью, приземлившись совсем иным человеком - совершенно голой, без игры и теней отца Гамлета в поволоке чёрного, рокового взгляда. Она была новой, хорошенькой и свеженькой, как младенец в свои-то годы! Тут же инструктор по прыжкам предложил ей руку, сердце, кольцо на палец и то, за которое надо дёргать, что б уцелеть и не разбиться полностью от нахлынувшего счастья и тверди под названием - земля.
Когда на свадьбе все кричали - горько! - она уже не ощущала себя ни Офелией, ни Мадам Грицацуевой. Она была Любовью. Она медленно пила шампанское и говорила сама себе тихо, но с надрывом:
- Господи, как они выдерживают? Ведь это так больно - быть собой!
И взглядом преданной собаки смотрела на избранника. У него был хороший аппетит, отменное здоровье и большие планы на будущее.
Любу он любил - надёжно и без всяких сентиментальностей, как надо!
Когда она прыгала под его чутким руководством, он всеми фибрами ощущал на себе её страх. Не потерять жизнь, нет! Это священный ужас перерождения - полного, на все воплощения. И энергия свежих эмоций выжигала даже небо. И было это новым для него, ещё непознанным, но привлекательным. К тому же своих всплесков у него давно уже не было. Он их растерял в прыжках с такой высоты. Зачем там эмоции или чувства? Там нужна только страховка и хорошая физическая форма. А то, чего нет у тебя, всегда притягивает. Ведь интересно знать, зачем оно им надо, когда и так всё классно - прыгай и радуйся. Что долетел, если долетел. Ведь многие не долетали. А она об этом ещё не знает. Любовь, одним словом! Что с неё возьмёшь, бедненькой?