Ответы на вопросы

Что-то трогательное, неуловимо детское, беззащитно  бескожее в каждом  тихом вопросе. И страх, что ответ будет не тот, на который ты надеешься. Иным - разрушающим, жестким. Как приговор без права на обжалование. Как сводки с фронта о давно проигранной войне. Как оглашение апокалипсиса под ужас от ожидания в паузе между вопросом и ответом на него. Томление паузы. Её очевидность - бестактная, упрямая и несговорчиво злая.
- Белла, ты что-то сказала? - голос Лавра был преданным и вкрадчивым, как обычно. Другими интонациями он просто не пользовался. Казалось даже, что он слышит девушку - повтори, пожалуйста. Мы сегодня увидимся, милая?
- Ничего особенного, не стоит и слушать подобную ересь - Белла давно играла в свою игру - увидимся, дорогой, как обычно после работы.
Белла уколола по центру маленького туловища булавкой мелкую, чуть живую бабочку, с расплывшимися, невзрачными крылышками - глазами. Бабочка агонировала, испуская флюиды неожиданной смерти на весь застывший от грубости мир. Мир не сопереживал бабочке. Белла - тем более. В её голове звучал голос:
- Ты меня раздробил на эти паузы, выволок наружу, как полудохлую, уже ненужную даже воспоминаниям рыбу, соскользнувшую на берег очевидного: мы завершились. Она всё ещё спазмами глотает спёртый воздух, брызжет слюной, вибрирует плавниками - не хочет умирать. И уже не может жить по-старому. Твердь для нее - слишком не надёжная почва. Ее свобода - в обволакивании себя тягучей и мягкой средой, какой является вода, давшая жизнь ей, рыбе, как и всему живому на планете Земля. В ней самой больше воды, а значит и жизни, чем в её твёрдом страхе не быть.
Ты боишься думать обо мне. Просто тихо сходишь с ума. Нарушаются причинно – следственные связи. Твой мозг закипает. Сознание перемалывается в мозаичный фарш, теряется целостность восприятия мира. А ты - поборник целостности. И всех встречных - любимых, нелюбимых, недолюбленных и отлюбленных и заживо забытых - опускаешь в прокрустово ложе этой мертвящей целостности. И лишнее отторгаешь. Как будто бы его никогда и не было. Целостность - самый надёжный консервант в мёртвой среде суррогатов. А ты давно и навеки вечные провозгласил себя королём целостности - как способ выживания в чужеродной среде.
Сознание – этот маленький гаденький ценитель рамок твоего мировосприятия - всегда всё упорядочивает, разрушая иных. Всё-таки своеобразная забота палача о своей жертве. Трогательно и попахивает гуманизмом. Правда, с оттенком нафталина. Новое - как давно забытое старое. Или забитое старое – так тоже можно. До нечленораздельных криков о помощи. Которая никогда не приходит без мотивации. Я не задаю тебе вопросов, на которые не знаю ответов. Чтобы не быть четвертованной и заколоченной крест на крест в надгробные рамки твоей целостности. Я всё ещё живая. Я слишком живая, чтобы ты справился со мной. Постарайся не думать обо мне. Мне больно, когда ты это делаешь.
Мысль материальна. Не направляй её на меня. Я уже с трудом держу атаки твоих целостных мыслей. Хочу на волю. Это рабство не по плечу мне. Отпусти с Богом – мы с ним не для отсечения хаоса из стройного порядка. Я не из этой сказки. Где спорное добро планомерно побеждает ещё более нечёткое зло.
Я - вне добра в маске упорядоченного для рассудка -  зла. И зло тоже - не моя стихия. Сейчас время подмен. А когда было иное время? Не помню…
И они оба - добро и зло - составляют единую мозаику, плавно перетекая друг в друга. Закон отрицания отрицания. Вся эволюция кормится из его ладоней.
Белла была профессиональным энтомологом. Редкая профессия для женщины. Да и для мужчины - тоже. К её консультациям прислушивались многие, кто собирал огромные, редкие коллекции летающих насекомых - прекрасных, ярких, лёгких и вдохновляющих на растущее - без рамок и догм - воображение.
- Странное у тебя увлечение, как у В.Набокова - говорил ей Лавр, который и сам познакомился с Беллой, когда принёс ей пару тропических мутантов, купленных за дикие деньги, выращенных в нашей средней полосе и не оправдавших надежд коллекционера. Лавра явно надули. А Белла сглаживала его неудачу собой.
Когда у девушки возникала новая неожиданная связь с мужчиной, она пришпиливала очередную блеклую или яркую бабочку в свою собственную - не для широкого круга - коллекцию, наблюдая за ней с не меньшим интересом, чем за событиями реальной жизни. Вылинявших бабочек Белла любила больше - они были естественнее и лаконичней, как сама жизнь. И что есть реальность жизни вообще?
Нынешняя была похожа на моль, только большую. Она умирала долго. Она почти не жила. Но удивительное дело - в природе они живут ещё меньше. Сама смерть продлила ей цикл жизни. Такое тоже бывает. Через месяц бабочка окончательно завершила свой жизненный путь, стихла, перестав реагировать на свет, боль или иглу в брюшке. Как и любовь Беллы с Лавром, она попросту преставилась, приказав долго жить ещё какой-нибудь новой, последующей летающей блуднице.
- Белла, не молчи - Лавр был не спокоен - я люблю твою тишину, но не до такой же степени. А то я буду думать, что ты превратилась в куколку.
- Милый, я слушаю. Ты говоришь так, будто бабочка бьётся крыльями о стекло, ищет выход, пленённая светом. И не находит. Ей уже не больно. Она просто нацелена на инстинкт поиска света. Даже перед смертью.
- Белла, у тебя странные сравнения - голос Лавра напрягся - твои метафоры меня пугают. Наши отношения ещё живы? Мы не окуклились окончательно, дорогая?
- Я не знаю - девушка не лгала - я ничего не знаю. Наша бабочка уже завершилась. Это знак свыше. Скорее всего, что и мы - тоже.
- Какая бабочка? - Лавр негодовал - ты с ума не сошла? Не пугай меня, милая.
Белла молчала. Её пауза длилась и длилась, переплавляясь в нечто органичное и живое. Более живое, чем этот мир - мир без бабочек. Они в нём - лишь на мгновение, на маленький всплеск, на шорох прозрачных крыльев, на детство, проносящееся мгновенно, чтобы потом всю жизнь вспоминался его лучезарный и мозаично-яркий, небесный отблеск. В её молчании звучало:
 - Отпусти меня совсем. Из мыслей, из памяти из боли. Без всепрощение ответов на казнь вопросов. Мне не нужны твои заскорузлые рамки. Пускай целостность прочной тюрьмы рассасывается в молочно-кремовом тумане рассвета, который сам – промежуток между ночью и днём, между жизнью и смертью, между стихами и прозой. Я дарю тебе эту паузу. И поверь мне, она стоит дорогого. Как моя любовь - свободная и живая бабочка среди твоей поминальной коллекции ярких трупиков.