Осознанная необходимость

  Историю,  саму по себе, преподавать было невозможно, а вот  историю классовых побед, нанизанных на линию партии, то есть, подлинную, по материалам съездов, классикам марксизма-ленинизма, напротив, совершенно необходимо. Луиза Петровна.
  В десятом прибавилось обществоведение, где вгонялись основы материалистической философии,  причем так, что на вопрос о первичности, ученики сразу, без запинки или притворства, восклицали, - материя. Эрнест Иванович.
  Рьяные комсомольцы-общественники не вызывали у них никакого восторга. Наоборот, ставя  вынужденную пятерку, непроизвольно, жестом,  ироничным словом, давали понять, что не разделяют ни пафоса, ни восторга, которые ученик демонстрировал, произнося фразы о партии, Ленине или социализме.

  Например. Записная комсомолка, с придыханием, восторгом и подобострастием, барабанит газетную правду вперемежку с "истинно-верным" и "единственно-подлинным".  Аж, филейная часть полыхает. Вдруг Луиза ее тормозит, поднимает меня и просит продолжить.
  Естественно, как человек ничего не учивший, начинаю лихорадочно выкручиваться. Склеиваю партийные штампы в человекоподобную череду фраз, добавляю от себя пару примеров из новостей, гневно негодую против империалистического ига, и плавно выхожу на финал, в котором содержится еще в посылке заложенный вывод.
  Луиза Петровна счастливо улыбается. Отличница на этот раз получает "хорошо", тогда как мне дают "отлично".
  Ученица в недоумении, ведь она все правильно ответила, на что Луиза, жмурясь от удовольствия, поясняет:
- Милая, правильного недостаточно, необходимо собственное отношение выразить, а вы как-то по казенному, без души.
  Потом, уже перед самым выпуском, вместо урока повела в парк. И там, в приватной беседе, сказала:
- Молодой человек, в дальнейшем поосторожней. В институте  будут совсем другие люди, поэтому  наглое незнание, нахальный треп и самонадеянность могут быть истолкованы совсем иначе, и не в вашу пользу.
  К счастью, опасения оказались напрасными.
 
  Первый курс начался с истории партии, который читала мадам Заикина, славящаяся строгостью и требовательностью. Однако наши отношения скорее напоминали роман в стихах или поэму в прозе, поскольку усвоенная в школе фигура вывода, сидящего в посылке, сработала на сто двадцать процентов.
  Мадам Заикина испытывала истинное блаженство, слушая разглагольствования по поводу апрельских тезисов, рабкрина или государства с революцией. И когда парой цитат намекнул, что готовясь к семинарам, штудирую не только лекции, но и такие  первоисточники, как "философские тетради" или  "эмпириокритицизм", не смогла скрыть чувств - со слезами благодарности вкатила "автомат".
  Мало того, спасла меня на госе по научному коммунизму, который принимала комиссия с ее участием.
 
  Прошли годы, грянула перестройка, вылезла  демократия.
  На одном из майских, повстречал колонну, в которой вместе с молодыми шел Эрнест Иванович - сосредоточенный, подтянутый, прямой. Военно-морской.
  Сразу узнал, обрадовался и потащил в сторону.
- Хорошо, вас встретил, надо поговорить. Хочу просить прощения.
- Господи помилуй, за что...
- За то, что учил истории, которой не было.
   
  Дорогой, любимый, Эрнест Иванович. Вы учили гораздо более важным вещам  - мужеству и достоинству, поэтому мои уважение, восхищение и благодарность безмерны и непреходящи.