Совсем другие берега

- «Ах, как хочется быть красивой, такой вот худенькой и маленькой, - думала она, листая глянцевые журналы. - Всё, решено, сяду на диету!»
Первый и самый простой вариант – немного поголодать. Но одной голодать крайне скучно. В городе ее - не маленьком и не большом - имелось и общество голодающих среди прочих обществ и сект. Вот туда-то и пошла Люба, чтобы посмотреть, как живут люди без сладкого, острого и соленого.
И ведь живут же! И не только сладкого, но иной раз  совсем ничего не едят.
– «Все, сегодня разгрузочный день!» - объявляют - и не едят!  И даже улыбаются! Хотя не очень-то они и худые! Но решила посещать общество голодающих, и вскоре стала невольным свидетелем курьезного случая. Одна  из почтенных дам, вхожих в общество голодающих чуть ли не с самого его появления на свет,  объявила разгрузочный день и отправилась в прачечную, которая была  на нулевом этаже. И вот тут-то память не подвела Любу – она вспомнила, что в прошлое свое дежурство в прачечной оставила там часы. Спустившись по лестнице, она прислушалась к необычному хрусту, раздававшемуся внизу.  Сняв туфли и сгорая от любопытства, Люба тихо прокралась вниз и заглянула в прачечную. Мадам «Разгрузочный день» громко … нет, не ела,  жрала огромный гамбургер с картошкой фри – она-то и хрустела так предательски! С  обществом голодающих  было покончено!
Другой вариант – примкнуть  к спортсменам и начать заниматься каким-нибудь фитнесом. Но и здесь культа красоты тела не наблюдалось. Назанимавшись до изнеможения, девчонки бежали в закусочную или за пивом, чем обращали свои занятия в пыль, набирая все «сброшенные»  килограммы за один вечер.
Был еще третий вариант… Нужно было найти философию в  своем желании похудеть. Ведь всё, что делают люди, они подгоняют под какие-нибудь сложнейшие философские учения, или – если сильно умные – создают эти учения сами. «Если хочешь разбогатеть, создай свою религию» - сказал Алистер Кроули.
Она искала и нашла домик на окраине ее не маленького и не большого города, где было много комнат с  запертыми дверьми. А еще там был он – высокий кареглазый красавец, который никогда не улыбался и  отвечал на вопросы, не отвечая на них.
Сначала было жутко интересно спросить, что там – за этими многочисленными дверками и дверцами. А они были разными – двух и одностворчатыми, широкими и узкими. Она спросила. Он ответил что-то: много и пространно, как обычно. не сказав при этом практически ничего.  У нее было теперь время подумать обо всем, и она поняла, что там – тоже люди.  Они были молчаливы и не подавали   признаков жизни. Временами, когда она лежала неподвижно на кровати, уже не мучаясь голодом, она начинала сомневаться, есть ли они – люди за теми дверьми.  Он сказал, что совершенство возможно, но из него нет выхода. Она не поверила сначала, но потом, чертя пальцем на  безликой белой стене черточки  – количество проведенных здесь дней - она  была склонна поверить во что угодно…  И она поверила.
Черточек становилось все больше, а руки – все слабее. Было зеркало, в котором она видела свою  приближающуюся к мечте фигуру. Потом зеркало стало не нужно – она и так знала, что совершенство почти достигнуто. Почти. Он сначала приходил  и подолгу беседовал с ней обо всем и ни о чем, как всегда не отвечая на вопросы. Он говорил интересно и необычно. А потом он сказал, что больше не может ей ничего сказать – она близка к совершенству как никогда. Она   не могла встать, чтобы удержать его. Он ушел.
Волны слабости накатывали на ее исхудавшее тело, но она чувствовала уже иное. Совсем другие берега виделись ей, заоблачные горные высоты, ощущения падения и полета смешивались воедино. Она могла лететь, плыть, падать вниз с надежным парашютом за спиной. Она только не могла больше бежать – она забыла, как это бывает. Совсем другие берега виделись ей, и тускнела вся жизнь, проведенная в ненужных делах, этом постоянном беге и суете – все было бесцельно. Но вскоре и цель достичь совершенства потеряла для нее всякий смысл, важно было только одно: ей виделись совсем другие берега.
Она чувствовала, как сердце ее замирает от слабости, еле бьется в груди – гулко, как маятник старых часов  – Бомм! Бомм! Под кожу проникал приятный холодок, дрожь пробегала от локтей до кончиков пальцев и замирала на истончившихся подушечках.  Этот еле уловимый холодок блуждал по телу, и начинало казаться, как будто, совсем как в детстве, кто-то щекочет ее пёрышком… Это было незабываемо! Это длилось бесконечно долго!  Это все было как сон, как сон – не иначе. Ничто не было важно в сравнении с этим блаженством. Она ясно понимала лишь одно: она достигла теперь совершенства во всем своем теле. Но и это совершенство не нужно ей теперь! Ей нужно лишь, чтобы этот  холодок пробегал по ее телу еще и еще раз… Ей нужно было видеть совсем другие берега…
И это длилось бесконечно долго, пока она не ощутила вдруг удар, словно ее ледяной водой облили – сковывающий холод вытянул ее в единую тонкую струну, словно кто-то хотел разорвать ее на тысячи, миллионы кусочков.  Ей было больно. Она умерла  в одиночестве. Ей было 20 лет. Ее вес составлял 25 килограммов.