Иное

Битое стекло прикосновений; груда разноцветного тряпья; непослушный ребенок, сотню раз оставленный в ночном трамвае на безлюдную территорию. Зыбкая почва изрыгает следы и траншеи. И каждый новый день я добавляю примечания к навязчивой, бесконечной фразе, по кусочкам распроданной на праздничной ярмарке: неустойчивое равновесие, ленивая неопределенность, болезненная пустота, больные коридоры, барокамеры…

Пока святые мученики считают синяки, а великие завоеватели пируют в возведенных народами склепах, инвалиды-самоучки рвутся в спорт, расцветая сомнениями и самоубийствами, саморасковыриваясь и самовыворачиваясь.

Серый ком в моем горле все растет, клубясь колючей проволокой изо рта. Я – в ящике-скафандре, наполненном рвотой недоумения и тоской по музыке.

В мясном дупле моего сердца улитки ждут сурового приговора зимы. Пробираясь сквозь заросший паутиной лес, протезами и костылями я ищу иное. Но мои снотворные руки касаются лишь других рук, гниющих и безответных. Толпы уродливых статуй неподвижно смеются мне вслед страшными трещинами ртов, выставляя напоказ сырое нутро объятий. Венера с отвалившимся лицом не утоляет вином и жиром мою жажду. Неказистая кукла, в спешке сделанная мной из плесени и облаков и увенчанная лавром, мною же безнадежно погребена  под ворохом имен, под кровавой подушкой, в мясе моего сердца. Бисер и глаза покрывает пыль, города молчат и равномерно душат бездомных собак и мои вены.

Вспышки света в запертой комнате, щемящий ужас космических туманностей, забытые дни, треснутые очки, настольные игры, притворные смерти…

Иного не существует.