Ах, если бы!

Власть, это самый худший подарок от лукавого.
Он вредит сразу двум одновременно. Как властвующему,  так и подвластному. И почему и когда у властвующего засыпает совесть?

Она была  не узбечка, татарка, но полюбила узбека. Правда он тоже не чистокровный узбек. Его мама татарка. Но в это время мама его жила в своей половине дома, а отец  его, возненавидевший её на старости лет, отмаливал грехи в своей половине. Мама не имела доступа к мужу своему и от этого здорово страдала. И вот теперь, когда сын её женат на татарке, то и она и возымела возможность радоваться как невестке, так и внучке. Отец же не одобрив его брака перестал и  с ним общаться и с его братом, вторым сыном.

А та, о ком мне бы хотелось рассказать, была очень красивая, сероглазая, с правильными чертами лица, женщина . Аккуратный носик, пухлые губы небольшого рта, красивые тёмные  волосы, немного волнистые у лба и мочек ушей, да и на концах большими кольцами, украшали её и без того красивую голову. Хороша!  Диля было имя её. Так она представилась. Возможно Дильнара.  И вот эта красота попала в холодный дом. И всё, что касалось хозяйства легло на её неокрепшие плечи. Мне она запомнилась беременной с ребёнком на руках. Четырёхлетняя девочка восседала чуть выше огромного живота её. Это была дочка от первого  брака её мужа и они ждали их ребёнка. И когда она вернулась с сессии, где была вынуждена задержаться по состоянию здоровья, то директор совхоза отругал её, топорща усы за самоуправство, угрожая не оплатить больничный, называя его липовой бумажкой.  Она извинялась со слезами на глазах. А он наслаждаясь властью,  ещё покричав немного, сменил гнев на милость, теперь уже поглаживая усы, отослал её работать, окинув её взглядом. А она привезла диплом и была рада, и радость медленно сменилось огорчением и недоумением и глаза наполнились невыразимой мольбой.. Директор был русский, а секретарь и председатель профсоюза узбеки. И конечно она пошла бы к председателю профсоюза, ну, очень полному узбеку, но директор сгладив словами «иди работай, посмотрим», лишил её основания идти к кому бы то ни было жаловаться и она пришла ко мне, спрашивая, а как я думаю, он её простит или нет за  задержку в десять дней. «Разумеется простит», сказала я, и она пригласила меня на плов и всех работников конторы по русскому обычаю, обмыть диплом. Хотя из русских была только я. Моя подруга Зульфия, другая подруга кореянка Катя и родственники. Любители поесть вкусного плова и пообщаться председатель профсоюза  и секретарь партийной организации тоже восседали за столом.  Выпивки разумеется не было, но был удивительный плов. Такого вкусного плова мне не пришлось больше есть.  Она подошла ко мне с  пиалой полной плова, подошла тихо за спиной и наклонившись над ухом посоветовала отнести эту пиалу моей дочери, которая сказав вечером : «Гуляй мама, пока молодая» отпустила меня к  сослуживице.  Дочь обрадовалась моему возвращению, но вся была в саже, и хорошо что я вернулась. Она растапливала плиту, дым застилал всю комнату. Мне пришлось остаться дома, а позже зашла Зульфия узнать, что случилось и почему я не вернулась. Она и рассказала, что  директор не пришёл, и Диля немного расстроилась.
А утром мы узнали, что Диля умерла. Случилось просто непредвиденное. Диле стало плохо ночью, сразу же после ухода гостей. Она отекла. В районной больнице не смогли помочь, и пока довезли до Ташкента, то спасли только ребёнка. Проснулась ли у директора совесть, когда он пришёл попрощаться, вернее выразить сочувствие родным, мне не ведомо. Умерла красота.
На другой день  после похорон с утра в контору пришла Дилина мама и попросила показать ей   рабочее место покойной. Красивая женщина лет сорока пяти. Такие же огромные серые глаза. Она погладила крышку письменного стола, выдвинула и задвинула каждый шкафчик, погладила бумаги, лежавшие на столе и сказав: «Прощай дочка!»,  поблагодарила всех за  то, что они работали с ней и хорошо к ней относились ( она рассказывала раньше), и за возможность попрощаться, вышла. Не плача дошла до машины, которая  стояла у конторы. Она взялась за ручку дверцы и тотчас отпустив,  упала, уже не встав. Её взгляд, удивлённо- печальный взгляд, ещё был устремлён в небо, словно там она увидела что-то, или кого-то.