Полина

                Полина.

       Полина гордилась своим именем. Гладкое, текучее, зеленое, как диван, на который она откладывала деньги уже два года. Она еще не выбрала, но уже знала каким он должен быть, примеряла к стене напротив телевизора. Полине оставался год до пенсии, и она ждала ее терпеливо, подсчитывая время по дням зарплаты на заводе, где она работала уборщицей. 
       Каждое утро Поля в полпятого сонная  оглядывала свою старенькую скрипучую кровать, на которой досыпала еще час ее единственная дочь, и, попив пустого чая, шла на завод. 
       Очень полная, она с завистью смотрела на стройных людей всех возрастов и думала про себя: «Выгодно быть худым, материала на одежду мало надо, желудок маленький – есть мало просит, опять же – экономия какая, да и худой человек быстро в двери пройдет, а полный задержится». Трамвай пропускал мимо себя улицы и Полина медленно приближалась к пенсии.
     Она уже месяц работала не только на заводе, ей посчастливилось устроиться к одинокой женщине, помогать по хозяйству. Приходила раз в неделю, любовалась беспорядком и, улыбаясь кошке полными глазами, приступала к уборке. Послушные грубые руки втирали хлористые порошки в жесткие раковины, Полина с жадностью вдыхала любимые запахи моющих средств и в перерывах почитывала к ним аннотации. Кошка по имени Муха всегда заговорщески смотрела на Полю, и женщине казалось, что она все знает про зеленый диван.
      Марина, хозяйка квартиры, всегда оставляла на столе гостинец для Полины Гавриловны: рассыпчатые печенья, мягкую булочку или кусочек торта. Поля аккуратно заворачивала это в газету и уносила всегда дочери, так повелось еще тридцать пять лет назад, с самого ее рождения. Сидя у кого-нибудь в гостях или на чаепитии законные кусочки Поли всегда приносились домой. Все это знали и давали двойную порцию Полине, но и вторые куски так же надежно уносились дочери. Она не видела в ней особого будущего, она не знало что это, не искала его в завтрашнем дне, не ждала внуков, чуть заикаясь, она только ждала пенсии и зеленого мягко-подлокотного дивана. С нежностью Полина думала о пенсионных льготах на коммунальные услуги и бесплатном проезде в общественном транспорте.
       Тяжело вздохнув тучным телом, она благоговеюще посмотрела на хозяйскую кошку и пошла гладить белье. «Какая у Марины простыня широкая. И кровать. А живет одна. – Думала она. –  И все у нее хорошее, все хорошее в дом покупает: и утюг, и доска гладильная, а машинка – сама стирает, умнее человека. Буду получать пенсию, уйду с завода, пенсионерам одежды не надо, за телефон платят мало, будем с дочкой смотреть новости, вязать на новом диване, уж немного осталось». Полина кругло зевнула и кошка, играя, попятилась боком, чем вспугнула Полинин зевок. «Ты чего? – Засмеялась она, – Глупая. Вот собаки намного умнее кошек и все понимают, странно, оба ведь животные». Полина оглядела скучную чистую квартиру и довольная пошла домой.
      Дома бисквитный треугольник кратко лежал маленькой роскошью на тонком блюдечке. Дочь вымыла  круглые руки и медленно села по обыкновению за гостинец. У нее тоже были полные глаза и она тоже со своей работы на швейной фирме откладывала на диван. Денег уже могло бы  хватить и на кресло, но она также ждала той границы времени у жизни, когда мать принесет свою пенсионную книжку. 
     Через неделю Полина вновь пришла в Маринину квартиру и кошка слишком заговорщески на нее посмотрела. «Ты что? Голодная что ли опять? Я тебе мяска парного принесла, иди, кушай». – Она любила беседовать с животным, так не одиноко в чужом доме и безопасней чем телевизор, а то вдруг взорвется, чужая вещь.
       Не успела Полина закончить кухню, как раздался звонок. Длинные неродные гудки иностранного телефона  не дотягивались до выключенного автоответчика. «Почему машина не включается?» – удивилась она и, заикаясь, подняла трубку.
Аллё…
Алло, Полина Гавриловна – это Марина.
А-а-а, здравствуйте, хорошо, что вы позвонили, я хотела спросить: батарейки на столе свежие или мне их выкидывать?
Новые, новые, как там Муха?
Все хорошо, только пысает она больно много, может это из-за этих камушков в ее тазике, я могу газету постелить.
Нет, наполнитель убивает запах, я вот чего звоню, Полина Гавриловна, я покупаю новую мягкую мебель, вам не нужен мой диван? Мне даже его отдать некому, я могу  попросить человечка отвезти вам его домой. Вы же недалеко живете?
А как же…, – задыхаясь от заикания, торопилась Полина, – он же хороший еще, совсем  новый. Может, передумаете…
 Я же его на время покупала…
Да-а-а? А такой дорогой, голубенький…
Ну, так, что?
Ой, а вы разрешите…, а можно я дочери позвоню? Посоветуюсь.
Давай, перезвоню через пять минут, мне его увезти надо, а то места нет.
Поля вдруг вспомнила, что дочь на работе и осторожно начала рассматривать диван. Аккуратный, небольшой – как раз для стены напротив телевизора. Голубоватый, почти зеленый, без единой зацепки от кошачьих породистых лап, он даже еще пахнет фабрикой… или магазином. Все мечты разом сели на этот диван. Полина от счастья взяла на руки кошку, чего раньше себе никогда не позволяла, и на столько она ей показалась мила, настолько мала и добродушна, что из глаз Полины посыпались слезинки. «Муха, маленькая, – шептала она, – ты не переживай, хозяйка тебя любит, у тебя будет новый диван, еще лучше этого, а я тебе свяжу теплую подстилку на зиму, носки распущу».  Кошка вытянулась и, выпрыгнув, затряслась мелкой судорогой.   
      Следующий телефонный звонок разрешил Полине не заканчивать уборку и отправляться с подарком домой.
     Праховидную старую кровать рабочие вынесли к мусорным бакам и, получив щедрые водочные, наконец, оставили Полю наедине с голубоватой мечтой. Она долгое время не выходила из кухни: заваривала чай, без нужды переставляла тарелки на полках – ей хотелось зайти в вечернюю комнату внезапно и свежими глазами посмотреть на маленький обновленной мир. И вот, когда тянуть уже не было сил,  она вошла.
     От  одного взгляда   у нее вдруг отекли ноги и руки, и в них защемило; по позвоночнику прошла усталость и Полина, еле перебирая ногами, дошла до края дивана. Еще немного постояв на деревянных ногах, она силой села на  светлую обивку и почувствовала всем телом упругую мякоть мебели. Полина бы улыбалась, но расслабленные вконец мышцы отдали всю свою силу в грудную клетку. Там происходило странное – такое бывает, когда падает что-то стеклянное. Она  сидела на краешке, обмякшая и слабая.
    Пять минут прошли без размышлений. Полина погладила грубыми пальцами обивку и почувствовала каждую ниточку, каждый волосок. Она подумала – как теперь далеко до пенсии. Время, вся ее жизнь  провалились, растянулись. Полина вдруг смогла все увидеть. «Я ведь никогда не была на Черном море, никогда не выезжала из Москвы. Мои духи на зеркале…  Мне их подарили восьмого марта пять лет назад, я даже не знаю, как они пахнут. Я не разу не попробовала гостинец Марины, вообще гостинцы, –  приносила дочери, а ведь она позже меня родилась, у нее есть еще время…». В каждой клеточке между волокон голубоватого сукна Полина увидела многочисленные дни своей жизни и поняла для чего она жила, она поняла, зачем ей нужен был новый диван – что бы понять, что жить нужно было по-другому….

                Конец.
                24. 09. 2оо1г.