Хемингуэй

На станции готовились к приезду генерала. Всё вокруг блестело, полы вымыты с мылом, протёрты от пыли стойки с аппаратурой. Чистота и порядок поддерживались постоянно, командир части плохо разбирался в радиоаппаратуре, поэтому делал акцент на то, что знал очень хорошо. Было ему за 40, высокий, широкоплечий, по комплекции напоминающий Илью Муромца с картины Васнецова – Кирнов Фёдор Васильевич. За глаза, подчинённые называли его «Федя». Когда-то, после военного училища, ещё лейтенантом, он стал командиром подразделения, копавшего траншеи под прокладку кабеля. По этой части Федя дослужился до подполковника, но за какую-то провинность, переведён на Север, командиром тропосферной радиорелейной станции со звучным названием «Юкатан».
 Итак, в техническом здании наведён последний глянец. Слышно как хлопнула входная дверь, подполковника ещё не видно, но по его любимому словечку – «бардак», мы узнаём, что пришёл командир.
 - Почему нет таблички, в зале передатчиков?
 Тут я вспоминаю – когда протирали стойки, забыли, по запарке, повесить назад надпись с названием направления.
 Выключив частотомер, я почти бегом, иду устранять «неисправность». Пока вешаю злосчастную табличку, слышно как Федя расхаживает по станции в поисках, хоть какого-нибудь изъяна. Тщетно. Впрочем, даже если пропадёт связь в одном из направлений, а их у нас три, и стойки заполыхают красными светодиодами, он вряд ли это заметит. Зато, увидит любую пылинку на верху двухметровой стойки.
 Я возвращаюсь на свой пост, Фёдор Васильевич, поочерёдно выдвигает ящики на пульте контроля станции. Всё в идеальном порядке, документы лежат там, где и должны быть. Вдруг подполковник видит книгу в тёмно-синей обложке, название золотым тиснением, бьет ему в глаза – Эрнест Хемингуэй, «Прощай оружие», «Фиеста».
 - Это что такое! – глаза командира сверкают. По инструкции, запрещается читать во время дежурства. Кстати, об инструкции, написана она в годах 50-60х, под лозунгом «Болтун – находка для шпиона». В ней сказано, что на дежурстве запрещается: спать, читать, слушать радио. О телевидении, в те года уже знали но, по-видимому, не предполагали, что телевизоры появятся на станциях. Наш TV сейчас, тщательно спрятан, в междуполовом пространстве, сразу за неприкосновенным запасом.
 - Я вам покажу, Хемингуэя! – свирепствует Федя. – Чтобы ни одной книги, я больше не видел в тех. здании. Развели здесь бардак. Пыли кругом…
 Подполковник оглядывается, взгляд его беспомощно скользит по стойкам, напичканным аппаратурой, и падает на сиротливо приютившуюся между ними радиостанцию ВВС. На своём родном месте, где-нибудь, возле аэродрома она вращается вокруг своей оси. Но здесь, внутри тех. здания, ей это ни к чему, поворотный механизм закрыт швеллерами.
 - Под этой станцией убирали? – задаёт сакраментальный вопрос Федор Васильевич.
 - Она ведь, не поворачивается – пытается робко возразить старший лейтенант, начальник расчёта.
 - Должна!
 Мы втроём: я, механик дальней связи и радист ВВС, пытаемся повернуть станцию. Размером она, чуть больше пассажирской «газели», к тому же, не вращалась со времени установки. Сапоги скользят по полу, бесполезно.
 - Понабрали, слабаков – злится Федя – а ну, отойдите.
 Мы отходим в сторону, подполковник хватается за угол станции, и кажется, даже немного приподнимает её. Лицо его багровеет от натуги, после пары рывков, радиостанция с жалобным скрипом и надрывным скрежетом поворачивается на полметра. Надо ли говорить, что пустое пространство забито пылью, ведь такой «подвиг» совершается, наверное, впервые.
 - Бардак – выдыхает Фёдор Васильевич.
 Визит генерала проходит гладко, без сучка и задоринки. Я видел его мельком и единственное, что мне запомнилось, в облике этого высокого начальника – генеральская папаха и широкие красные лампасы на брюках.
 На следующий день, жизнь входит в свою колею, начинаются обычные будни. Нас сменяет расчёт начальника смены, старлея Лисицына. Любимая его фишка – это заставить провинившегося солдата учить наизусть, какой-нибудь раздел общевойскового устава. Например: обязанности часового, дневального и т. д.
 Вот и сейчас, за какую-то провинность механик ДС оставлен на зубрёжку.
 - Куда же, делся устав? – озадаченно вопрошает Лисицын, роясь в ящиках.- Ладно, уж иди, а я чайку попью с морозца.
 Старлей отпускает дальника и идёт споласкивать свой стакан. Вдруг в тех. здании раздаётся громкий звук, похожий на крик смертельно раненого шакала. В проходе, между стойками, появляется Лисицын, держа двумя пальцами, за корешок устав. Книга мокрая с прилипшей к обложке заваркой.
 - Кто выбросил устав, в мусорное ведро?
 - Это приказ командира части, чтобы никаких книг в тех. здании.
 Мы дружно пожимаем плечами. В это время, художественная литература благополучно лежит в ленинской комнате, в казарме.