Картинка

  Город Сочи. Сочинский рынок. Пожалуй, в такую жару только он и живет интенсивной жизнью. Народ суетится, что-то нюхает, что-то жует, что-то покупает, что-то не хочет покупать, хотя продавец изо всех сил пытается навялить свой товар, естественно самый лучший на всем рынке. Люди торгуются и, как правило, находят компромиссы, устраивающие и продавца и покупателя. Покупатель радостный уносит покупку, которую только что хаял, на чем свет стоит, дабы сбить цену, а теперь рад лишнему отторгованному рублю. Продавец тоже рад. Завысив цену с расчетом на отдыхающего «лоха» он, в торге с профессионалом, все-таки не остался в накладе. Торговаться на рынке принято, это некий ритуал, нарушать который нежелательно. Я часто наблюдал, как тускнеет продавец, получая за свой товар названную сумму. Пусть даже он получает баснословный навар, но при этом теряет азарт торга, от которого кипит кровь и время летит быстрее. И как не расхвалить товар, который выращен собственными руками. Я быстро устаю от суеты, гама, толчеи рынка и покидаю его. За его стенами идет совсем другая ленивая жизнь, как будто кто-то затормозил пленку некоего фильма. Я закурил и встал в тень под дерево, как раз напротив выхода с рынка. И от нечего делать стал глазеть на прохожих. С наружной стороны тоже шла торговля, правда, не такая бойкая как на рынке. Здесь сидели, со своим немногочисленным товаром, в основном пожилые люди, скорее, для того чтобы скоротать время, нежели заработать на жизнь. Чуть в стороне от меня сидели две пожилые женщины со своим немудреным ассортиментом овощей и фруктов. Перед каждой лежали несколько пучков зелени, пара небольших дынек и еще что-то. Одеты они были одинаково в черные длинные платья, головы повязаны черными платками, глубоко закрывающими лоб. Сидели неподвижно, как мумии, по-турецки, только по движению глаз можно было догадаться, что они живые. Вдруг из ворот рынка выбежал невысокий, всклоченный мужичок этак лет пятидесяти пяти, с пустой авоськой в руке. По всей видимости, он еще не отошел от споров с продавцами рынка, причем неудачных, судя по пустой авоське. Пробегая мимо сидящих женщин, он словно споткнулся и, встал как вкопанный. Обведя взором, товар каждой, сделав свободной рукой, витиеватый жест, означающий не весть что, мужичок заголосил высоким противным голосом:
- Где ты взяла такие дыни? Их даром ни кто не возьмет! А это зелень да?! Это же сено, его верблюд есть не будет! Как тебе совесть позволяет здесь сидеть?! Тебе перед своими детьми не стыдно?!…
 Монолог мужичка, на повышенных тонах, продолжался минуты полторы, как минимум. Женщина сидела, подняв голову с интересом наблюдая за мужичком, при этом, не проронив ни слова, когда она поняла, что ничего интересного не услышит, то вновь опустила голову и приняла облик мумии. Мужичок видимо осознал, что диалога здесь не получится, переключился на ее соседку. Эффект был абсолютно тем же. Он визжал минут пять, обращаясь, то к одной, то к другой, но ответа так и не получил. Исчерпав, словесный запас, мужичок затопал ногами, в сердцах плюнул на асфальт и сделав, поворот на каблуках  быстрым шагом покинул место предполагаемой словесной баталии, не получив ни какой сатисфакции. Некоторое время товарки сидели молча, затем одна, чуть повернув голову к соседке, спокойным голосом промолвила, именно промолвила, а не сказала:
- Брэхливый.
 Вторая не повернувшись, лишь слегка кивнув, ответила:
- Угу.
 И на этом их разговор закончился.
 Я стоял, ждал друзей еще минут пятнадцать, и за это время их позы не изменились, и не было произнесено ни единого слова, как будто не было бешеного мужичка, которому так и не удалось «спустить пары», как будто нет вокруг других людей, нет этой жары и ничего нет! Они как из другого времени и мира, они где-то там, где у них все есть и больше никого и ничего не надо. Я так и не понял, зачем они здесь, сидят среди толпы, со своими дыньками и зеленью, оставаясь по ту сторону этой жизни.