отрывок

                КАРУСЕЛЬ.
ПЕРВАЯ ЧАСТЬ.
       В одно прекрасное утро я прекратил связь с прошлым, перебравшись в оное с полным собранием, хронологически точным, фантазий до данной секунды. Я помню, как впитывал через пуповину сознания происходящее, но не придавал такому дешёвому абсурду как реальность должного внимания. Ведь меня волновало происходящее. Готовясь к конкурсу «цинус-суперстар», я спалился перед отцом. Он заметил (всё-таки) бульбулятор в моих руках и неадекватно выразил удивление. Я сказал, что для более детального изучения актуального вопроса экзистенциальный опыт необходим, ибо условия эмоциональные, ритуалы и традиции должно знать, дабы рассуждать здраво и в то же время по-людски. Он сделал небольшой хап из бульбулятора и заявил, что разгневается, если не приторчит. Я был равнодушен к его угрозам, но я не хотел уничтожать своё блаженство, ведь я ослепительно накурился; поэтому я зарядил макун на 5 литров и отхапал отче усердно, чтобы он не разрушал только что поселившуюся гармонию в моих членах. Он спрашивал о моих планах, а я кормил его табаком – единственный для меня на тот период способ сбить его паранойю. Ганж долбил ему по мозгам, он потел и смеялся, когда говорил что-нибудь. Я глядел в створ раскрытого окна и через паутину марли, плохо прикреплённой к раме против сельских москитов, глядел на тучи, плывущие в стратосфере, предвещающие атмосферный фейерверк. Минут через 40 отец захотел принять пищу. Я был не против того, чтобы он скорее удалился  из моей комнаты и забыл обо всём, проявляя агрессию лишь в направлении еды. Он решил быть навязчивым и слёзно попросил принести ему воды. Было лень двигаться, но я исполнил его просьбу. Ещё через 20 минут свин всё же одолел отца окончательно. Тупой салатик, тупо жареные яички и компотик и для меня уже не выглядели дружественно, но страх перед синдромом принципиального не расставания напомнил о себе и обо мне. Я был не в себе.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
    Она выглядела не так уж плохо, пока время не сделало из неё то, чем оно стало сейчас. Она боится света, она боится прошлого, она заклеймена позором. Ей стоит быть прогрессивней, ей нужны деньги. Да, мир – джунгли, нужно иметь власть, иметь власть. Никто не должен догадаться, что в силах понять меня. Боюсь границ, боюсь реальности. Докажи, что убьёшь меня в расцвете. Она строит планы, она паразит, живущий за счёт своих мышц. Её легко узнать, ибо она хочет, чтобы её знали. Она боится грубой силы, своей животной воли и абстрагированного излома ДНК. Ошибка, ошибка. Её зомби начало дышать. Она не заботится о чистоте, она боится смысла  своих слов. С каждым годом приближая кульминацию трагедии – жизни. Ненормативная лексика, ненормированные понятия. Сформированный страх и адаптация. Слепой крот роется в моём сердце, разрывая артерии и вены, соединяющие моё сознание с окружающим меня миром, противопоставляет меня грязи и слепым теориям, отождествляя меня с оными. Никакие расчёты не удержатся долго против антитезисов, ведущих к отчаянью. Она мутирует, она в ужасе от происходящего. Сель выдаёт лишь направленье, отбрасывает радиоактивную тень. Урановые дети не видят ничего плохо в перспективе – золотые иллюзии оплодотворяют чрезмерность. Она запрограммирована, это начало гибели.

  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.
          Из наших отношений… Ладно, ты знаешь, где можно купить хорошей травы?.. Ты хочешь быть моим родителем?.. Я думаю, просто ограничить способность воспроизводить пустые жесты. Да, спасибо, ты прелестный родитель.
           Я так висну, у меня прекрасное настроение. Жизнь рушится, это её достойное состояние. Некоторое время назад я пребывал в приступе: судороги по пояс. Видимо, это нормально, если это реально. Плохая связь с солнцем, не дозвониться.
         Отцовство – это принятие факта, что есть кто-то, кто будет пробовать твои идеи на зуб; и его первое важное в жизни решение будет разоблачить отца. Я рад, что так мало разбираюсь в данном предмете.
           Долгое пребывание… с этим согласен даже старик Лунь – один из постоянных гостей в моей голове. Быть может, это самое справедливое, что приходило ему на ум. Каталепсичный маразматик временами чувствует на себе ответственность за установление границ и направлений для моей фантазии. Вообще-то он втайне любит Сель и очень не любит перемещаться с одного места на другое. Вероятно, оттого его зовут Лунь. Для сироты в отчем доме, для бесплодной матери, для заторможенного 30-тилетнего ребёнка Лунь становится отцом и усердно выполняет все параноидно-суетливые обряды, дабы сохранить упорное желание согласиться с Лунем только желанием. Наверное, иначе просто нельзя… или невозможно.
            Пьяные девки поют пьяные девичьи песни. Шлёпанье остроносых босоножек и реплики в никуда. Весело и тупо приканчивают последний день квинтилия питомцы Сели. Вот уже пробил час. Пьяные девушки-европеоиды грубо прощаются с новоиспечёнными буржуа и ремесленниками. Из густой тьмы очень близко и чётко раздаются громкие кличи со смыслом приближённым к эротическим образам и образам насилия. Банальный праздник – синь празднуют везде и все. Вот и появились первые щелчки по пьяным лицам, вот он первый топот. Улица полна жизни, жизни первобытной со своим единственным счастьем и единым набором проблем. Квинтэссенцией пинов по пьяным физиономиям является вопрос «кто прав?». После обычного для ночной синевы социального знакомства люди затевают несложную беседу, которая логично перерастает игры типа «успей ударить первым в чужой фамильный портрет» и «догонялки». Сель, ты слишком традиционна и предсказуема для меня!