Молчание

Елена вернулась с похорон друга Алика - Жени. Они вместе играли рок - лет десять - может, больше. Курили травку. Женя подсел на тяжёлые наркотики. Финал наступил через год. Он был самым талантливым. Вся группа держалась на его композициях. Похороны Евгения были и похоронами коллектива. Что-то в них надорвалось. И уже навсегда.
Когда-то у Елены был бурный и жестокий роман с Женей. У неё был даже от Женички один аборт, о котором история стыдливо замалчивает. Но появился Алик. Лене казалось, что Женя их простил. Скорее всего, именно так и было. Их с Аликом сына они назвали Евгением. Почему-то Жене это не понравилось. Но отношения были дипломатичными. А группа Женичку обожала. Он был душой ансамбля. Алик был духом коллектива. Иногда - злым духом.
Елена нашла на антресолях старый, пыльный альбом, вытащила оттуда пару фотографий и письмо от Жени. Единственное. После их разрыва.
«Уже молчание. От переизбытка слов, распирающих естество, захотелось освободиться, улечься в тишину, чтобы из её холодной, свинцовой воды не обжигаться звуками твоего голоса. Старые ожоги скоро сойдут, рубцы татуировками на душе будут уводить с прямой дороги, и возвращать в ту пучину, которая давно поглотила саму себя, чуть не растворив и меня с головой в неоднозначной эйфории вскрытых венами чувств. Всё ушло. Как это лето, растасканное на сюжеты памятью: на слова, возгласы, осколки разбитых витражей беглого, клипового, новомодного сознания. Меня уже нет там. Как, впрочем, и нет здесь. Я заблудился, перескакивая из прошлого - в грядущее, не задерживаясь в настоящем. Оно меня не словило, хотя пыталось.
Я - острый и осколочный. Ты - неправдоподобна - даже для самой себя. Я не буду говорить о тебе, не верящей ни одному моему слову.
Моя правда - это то, во что я верю сейчас. И это - сейчас - такое болезненно невыносимое для тебя. О тебе лучше молчать. И так было всегда. Слушать тишину ночи - и молчать. Как молчат звёзды. Бессловесна мгла потустороннего пространства, забытая временным ходом. Сейчас наше время стоит на месте. И даже - если я передвигаюсь в нём мелкими перебежками затихнувшей души - оно меня не замечает. Я такой маленький в его поглощающей вседозволенности. И - коль движение -  это жизнь, то что такое - покой? А мнимый покой? Может ли ступор быть покоем, отравленный отрешенностью? Обездвиженность внутри мало заметна. Но куда более предсказуема и опасна. Она высасывает внутреннее видение. Боль сознания не так опасна, как боль подсознания. Зрачки перестают реагировать на свет. Да и свет - уже не раздражитель. А повод томления по мгле.
 Самое значимое в музыке - паузы. Самое насыщенное в словах - молчание. Учусь слушать тишину - давно. И не всегда успешно. Не оформился слух - а он должен быть безупречным - на отсутствие звука.
Вибрация молчания - это эротика отношений в чистом виде. Всё обнажено до предела, всё наизнанку - и уже некуда спрятаться. Разве что в слова. Иногда - такие вульгарные - в контексте тишины.
И тогда - разрушение, осквернение голосом, прерванный полёт, аборт беззвучия. Выдох - тоже прегрешение, когда наступает великая пауза тишины. Безликое погружение на дно своего молчания.
Я знаю все оттенки своих молчаний.  Или замалчиваний. Или нежеланий говорить. Или скрытую трусость произносить то, что сам в себе давно и безуспешно глушишь. Это всё - разное. Оттенками.
Я хорошо слышу всё то, что за кадром, что вне тебя - сжатые выдохи, разжатые модуляции, предательски вырвавшиеся из тайных глубин твоей потусторонней сути. Я коллекционирую их в засушенном виде прошлых, ничем незапятнанных дней. Когда их можно было и не собирать так тщательно - в надежде, что у них есть будущее. Не вышло.
Будущее не свершилось, не возникло материализации чувств.
Поэтому - память вновь и вновь выуживает то, что никогда не обретёт достойное место в отношениях, которых нет. Возможно, их уже не было, когда они ещё были - звук ушедшего в темноту туннеля поезда, а может, свет звезды, которая превратилась в пепел Вселенной тысячу лет тому назад. И дело даже не во времени. А в том, что восприятие тишины у всех разное. А тебе, как всегда, не хватило смелости погрузиться на глубину моего молчания. Я не настаивал - страшно было за тебя. Мне почему-то всегда страшно за тебя. Ты так неопытна, так уязвима, так прозрачно глупа - в попытках стать мудрой. Ты ныряешь с закрытыми глазами - и сразу резь. Сквозь всё прошлое, ушедшее в будущее, без обретения настоящего. Профессиональная болезнь всех ныряльщиков. Никогда не ведаешь истинной глубины погружения - эхолокатор души часто даёт сбой. Да и сама душа - инструмент для опытных музыкантов.
Интуиция без любви - мало что стоит. Как, впрочем, и всё остальное.
 А ты так боишься боли, взрывающей тебя изнутри волной моего молчания, как единственной реальностью этой Вселенной - любовью.
 Я не причиню тебе вреда. Я безобиден - принадлежу тишине, из которой каждое мгновение рождается ноты. Как день произрастает из ночи - светом потусторонней мглы. Звучи! Ты не умеешь молчать. Я буду молчать за двоих, любовь моя, музыкой…».
Перечитав письмо ещё раз, Елена с грустью подумала:
- Он действительно был гением. Потому что - такие строчки мог написать только сумасшедший. Как хорошо, что я свою судьбу связала с Аликом, а не с Женей. Гениальность так тяжело нести на плечах. А какого было его близким, которые тоже - заложники Женькиного таланта? Позвоню его маме - утешу. Женя был единственным у неё.