Паромщик Виктор

Время топорщилось, сдвигалось в сторону, расходилось кругами, сжимаясь у горла в самый неподходящий момент, и выкатываясь наружу
солёными горошинами слёз. В нём было всё - что-то от памяти, что-то от ощущения незыблемости грядущего, а что-то - от осязаемости параллельной реальности. Время - это река, которая впускает в свои тайны и бурлящие воды опытных пловцов, чтобы выплюнуть их на неизвестном берегу - поседевшими, измождёнными, поскучневшими, потускневшими, не преодолевшими ни пяди течения, но зато - осмыслившими простую истину жизни: нельзя сопротивляться течению, нужно растворяться в его напоре, прессинге, движении - целиком, без остатка: телом, духом, душою, судьбой. И только так можно выжить.
 Эта история о другом. Время здесь значимо, как и всюду - но не более. Эта история, скорей, о паромщике, перевозящем на тот, иной
берег, куда добраться вплавь невозможно. Жизнь столкнула меня с этим человеком в очень трудный для меня период - основные опоры из-под моих ног были выбиты, меня предали все, кому не лень, и я зачастила на кладбище, провожая в последний путь самых близких. Как говорится, судьба била меня под дых, не предупреждая и со всей силой. Помня, что не по силам нагрузок не дают, я просто пыталась выжить, слабо представляя, что всё-таки со мной происходит, потихоньку впадая в психологический ступор. Я часами разглядывала узоры на обоях, пересчитывала клеточки кафеля на кухне - квадратики былого благополучия, стабильная завершённость домашнего очага. И в это же время хотелось только одного: что б меня наконец-то не стало. Совсем.
Я уже не выдерживала той боли, что пульсировала внутри. И уже не раз- делила себя с ней, ибо стала сама - чёрной ночной бабочкой ужаса. Мёртвая голова концентрированной боли в чистом виде. Эдгар По - отдыхает. Посмертно, естественно. Кстати, а там есть отдых?
   Он представился знакомым моего старого друга, мотнувшего на ПМЖ в Америку, лет десять тому назад, в поисках синей - или хотя бы посиневшей - птицы. У Америки на моего приятеля были совсем иные планы, поэтому до раздачи синих птиц дело не дошло. А синими цыплятами накормили вдоволь - цивилизация всё-таки!
   Если бы он представился знакомым Санта Клауса или Римского Папы,
Мне бы было одинаково всё равно. Я уже е верила, что кто-то сможет вытянуть меня из кокона навалившегося горя. И я смогу расправить крылья лёгкой, прозрачной лимонницы или капустницы.
- Хотите кофе? - спросил он меня - Здесь есть замечательное место, где кофе варят на любой вкус. Даже испорченный.
- Хочу - ответила я. Не хотелось оставаться с собою наедине.
- Меня зовут Виктор - сказал он. Хотя я это пропустила мимо ушей.
- Нет, нет, пожалуйста, запомните моё имя. Мы долго будем разговаривать. Оно вам пригодится - как бы читая мои мысли, сказал он.
 - О чём? - тихо спросила я.
 - Обо всём: о вас, обо мне, о жизни, о смерти. Да мало ли куда нас бросит река общения?! - горячо промолвил мой странный собеседник.
 - А с чего вы решили, что я в этом нуждаюсь? Я была резка и смешна в этой резкости одновременно.
 - Иначе я бы к вам не подошёл. Меня приводят только к тому человеку, кто во мне нуждается. Впрочем, как и я в нём. Он смотрел сквозь меня и говорил тихо. Он смотрел и сквозь себя тоже. Взгляд в никуда с неоткуда. Так смотрят, когда уже всё было. И не оставило никаких следов - выжженное поле, космос без обратной связи. Человек, не нуждающийся в других людях. У него за спиной был только Бог.
 - Я не хочу ни о чём говорить. Я не хочу резать по живому то, что пытаюсь так долго заживить. Я хочу покоя. И хочу, чтобы меня не было! - прокричала я быстро, но он не отреагировал.
- Знаете, ваш вопль сотрясает воздух - и всё! Не нарушайте просто так тишину. В ней ведь - души умерших, и ещё не рождённых. А им нужен покой. Не тревожьте их, там ведь и ваши близкие - он говорил не мне, а куда-то в сторону, скорее, даже обращаясь к тем, о ком он только что говорил - печально, настойчиво, тихо и по-домашнему привычно.
- Вы - сумасшедший, я не пойду пить с вами кофе - отрезала я.
- А мы уже пришли. И что значит - сумасшедший? Вы сейчас не сходите сами с ума? - не унимался он. И мне это не нравилось.
- Виктор, я прошу вас, очень. Мне сейчас трудно, как никогда, давайте прекратим нашу беседу и разойдёмся по домам - взмолилась я.
- А я вас никуда не отпущу. И не спрашивайте, почему. Я - паромщик. Я буду с вами до тех пор, пока не перевезу на другой берег. Иначе вы утоните - затянет водоворот. Хотя я и сейчас не уверен, что смогу дотянуть вас до суши в целости и сохранности. Многие тонут, хотя имели все шансы выжить. Тут ещё очень важно хотеть самому.
Глаза его блестели. Он был очень серьёзен и даже озабочен.
- А кофе здесь - так себе, горчит сверх меры, подгоревший. Я ему не доверяю - не тот вкус, слишком выпендривается, что - совершенен: жар и горечь преисподней с пенкой не прощённых грехов!
- Не имеет значения - не унимался Виктор. Он перешёл почти на шепот.
- Мне не нужно на другой берег. Мне вообще ничего не нужно. Я хочу только покоя, душевного покоя, если можно - настаивала я.
- О, покой! Что б его получить, нужно заплатить одну из самых больших цен, которые мы постоянно платим за всякую всячину: успех, женщины, семья, работа, деньги, друзья. Покой так дорог - нужно отдать почти всё. Хотя и это - не гарантия. Покой стоит ближе всего к счастью. Только покой - это постоянная величина, а счастье - переменная.
- А что для вас Бог? - как-то неожиданно спросил он.
- Не знаю, это то, что внутри. Возможно, это и есть тот покой, о котором мечтается всю жизнь - я говорила медленно, вслушиваясь в каждый шорох, неуловимый звук собственных слов.
- Нет, нет! Бог - это всё! - опять его лихорадило - Понимаете, и этот кофе, и наша встреча, и то, что у вас в жизни было до этой встречи, и это небо с тучами, и даже ноготь на правом мизинце ноги, и все ваши страдания, и ожидания покоя - всё это Бог! Хотя я говорю глупо, косноязычно, всё равно хочу, чтобы вы меня услышали. Нет ничего плохого и ничего хорошего. Плохое - обязано быть, чтобы оттенять хорошее. Вечный маятник: от хорошего - к плохому. И наоборот. Эволюция. Даже в деградации. Чтобы появилось новое, должно раз - рушиться старое. К тому же, всё положительное - рано или поздно -становится отрицательным. Нужно научиться жить во всём. Тогда можно преодолевать реку времени. Нельзя сопротивляться - ни плохому, ни хорошему. Всё так быстротечно. Страдания очищают душу. Она становится лёгкой и может преодолеть пороги, которые приготовила ей судьба. Это и есть труд души - стараться быть невесомым.
    Его несло стремительно куда-то вперёд. И я не успевала за ним.
- Вы говорите банальности - решила остановить его я - Всё христианство этим перенасыщено. Уже навевает тоску под блюзы грехопадений.
- Может быть. Но в религиях ещё много ссылок на денницу - или лукавого. Запугивание обязательно. И мало кто пугается. Не то время.
Мы сами несём в себе зло. Но любое зло - это повод для развития.  И зло в руках Господа ведёт к храму. Все дороги туда ведут, но не все это знают - не хотят знать, так удобнее. Тонуть всегда легче, чем выплывать.
Ничего на свете, кроме любви, не существует. А Бог есмь любовь.
- Виктор, ваш кофе остыл. Я подумаю над этим. Вам заказать новый? -
Я спрашивала того, кого со мной рядом не было. Он был в своём мире -
очень одиноким и тихим.
- Да, да, спасибо! Только думать вам уже не надо. У вас на это нет зазора - ни секунды, ни миллиметра. Я же вас предупреждал, что некоторых мне не удалось доставить до берега в целости и сохранности.
Они очень долго думали. Лукавый ум, привычки, грехи, нежелание испытывать боль - всё это отяжеляет душу, тянет ко дну. И это абсолютно ваш выбор. Иногда легче умереть, чем отказаться от собственных привычек. Как мы влюблены в самих себя, порой! И даже не в себя, а в свои привычки и мифы о себе.
    Он улыбнулся. И я увидела, что улыбка его очень красит. Он не был сумасшедшим. Глаза - серые, с голубым оттенком, волосы - тёмно-русые
Скулы были широкими, мышцы на лице - подвижными, подбородок - без мужественной прямоугольности. Ему было лет тридцать, не более.
- А когда вы решили, что вы - паромщик? - спросила я Виктора.
- Я не решил, мне так сказали.
- Кто? - не унималась я.
- Они - ответил он и посмотрел с грустью на небо.
- А вы их видели?
- Да, как вас. Нам кажется, что мы - сами по себе. Тонкий мир нас опекает. Он невидимо за нами следит - так, что мы этого даже не чувствуем. А к тем, кто знает это наверняка, относимся с иронией.
- Нет, нет! Я вам верю! - как-то быстро и неуверенно пролепетала я.
- Вернее, хотела бы верить - подумала я про себя.
- Мне не нужно верить - это ни к чему. Я только хочу перевезти вас на другой берег - упрямо бубнил он.
- Дался вам тот другой берег - протестовала я.
- А вы иначе не выживете, у вас уже нет зазора. Меня присылают только к тому, у кого шансов нет. И то - далеко не к каждому.
- Утешили - покорно сказала я - и что же нам делать?
- Ничего, принять этот мир таким, какой он есть. Целиком, без остатка.
Он переполнен любовью. Но мы этого не хотим видеть. Потому что давно пытаемся Бога приспособить под свои нужды. Иуда тоже хотел навязать Богу свою позицию. Пётр трижды предал Христа. Но покаялся.
И  без навязывания своих моделей мира. Всё-таки принимал волю Творца изначально. И мы всё пытаемся со своей колокольни трезвонить: всё плохо, мир несовершенен, нас надули ещё с рождения. И где доказательства того, что душа - вечна? А это такая чушь! Мы несовершенны, а мир вокруг таков, какие мы. Поэтому и не видно просвета. А самому меняться как-то не с руки - лучше заняться старинной русской забавой - поиски виноватого.
- Но это так трудно: никого не обвинять, включая и себя. Прощение - удел святых - пролепетала я.
- Трудно - согласился со мной Виктор - я же сразу сказал, что иногда легче умереть. Хотя и смерть мало что решает. И сейчас не об этом.
- Я хочу домой. Я устала, отпустите меня, пожалуйста - взмолилась я.
- Отпущу. Иначе, вы уснёте прямо тут. Но завтра я вас увижу снова.
- Да, да - согласилась я, не зная смогу ли продолжить беседу.
- Сможете - сказал он - и это меня уже не удивило - Я буду с вами до тех пор - пока…
- Знаю, знаю - резко прервала его я - пока не переплывём бурлящее русло реки времени.
   Когда он отошёл от моего подъезда, я обернулась. Мне всё казалось, что на его спине я увижу крылья. Но ничего такого не было. Была мед- ленная походка уставшего человека. На плечи ему давила невидимая тяжесть, на ногах его были неподъёмные кандалы. Он повернул за угол и исчез. Мне стало его жалко. Мои беды меня измочалили. Но у меня было моё прошлое, прошедшее, увядшее, окаменевшее, уснувшее. Я не знала, что у меня будет в будущем, но знала, что оно у меня тоже будет.
Я знала, что переживу все потери, горести, боли, ночные полнолуния, одиночества. Мне помогут всё это пережить. Поводыри не приходят случайно. А кто поможет ему, у которого ничего не было в прошлом - и было ли прошлое вообще? - нет в настоящем, и вряд ли будет в будущем.
Его миссия - перевозить иных на другой берег, что послужит им новым отсчётом, надёжной опорой, пропитанной любовью неба.
    И только паромщику не дадут ступить на тот берег - за какие такие грехи? Что это за испытание? Почему он так одинок в своём заплыве?
Вопросы роились у меня в голове. Я засыпала и думала о нём. Ночью мне приснился Виктор в виде ангела. Он кружился над душами и выхватывал их из несущего в бездну потока. Душ было много. А Виктор был один. От победителя у него было только имя. А сам он казался слабым, беспомощным и почти прозрачным. Он шёл по воде. Как мало среди нас тех, кто умеет это делать профессионально. И ещё меньше тех, кто хотел бы этому научиться. Цена пугает, грехи не пускают, да и не у кого учиться. Время ушло безвозвратно, волхвы в запое на тысячелетие вперёд, а свет от звезды - иллюзорен. Её уже нет давно, только отблески.
Космический кинематограф. Мир - лишь луч от лика друга, всё иное - тень его…Будь стойким, Виктор! Я поверила в тебя. Я верю тебе. Я научусь верить себе. Главное, идти на зов неба. Даже, когда этого уже не слышишь, по наитию, на свет - пусть даже не существующей звезды.