Её последняя жара

Солнце давно устало, перенасытилось кроваво-красным цветом роковых событий и сталеплавильным качеством. Оно округлилось в полнеба и покатилось за горизонт - медленно, с чувством выполненного долга.
Летняя жара огрубела, стала бесцеремонной и липкой - навязчивой, как женщина, которую разлюбили и хотят бросить. Зною уже не нужны были жертвоприношения распаренными телами. Он их получил сполна. Теперь его интересовали души - оплавившиеся, расклеенные, забывшие о вечности своего предназначения. Сковородка города вмещала всех грешников сразу.
Женщины перестали заигрывать с мужчинами. Мужчины не замечали женщин. Даже основной инстинкт - увы! - уже не срабатывал, как раньше. Размножение приостановилось до лучших времён. Жизнь замерла в надеже, что этот летаргический сон в летнюю пору когда-нибудь скоропостижно кончится. И даже дети перестали двигаться. Они засели под сенью деревьев и наблюдали за вымершей улицей. Бессовестно завидовала детям - наблюдать было нечего, кроме ускользающего в пустоту и расслаивающегося воздуха. Вечер не оправдал надежд на воскрешение плоти. Тот, кто прожил этот день и ощутил лёгкую прохладу ночи, благодарил Творца за щедрость. Хотя и скорая ночь не обещала примиряющей всех свежести. Это было подготовкой к аду, не так ли?
- Сегодня попробуем, как всегда, есть звёзды ложкой - сказал ты - их так много. Они - низко-низко. И вечно падают в стакан, разбрызгивая холодный, кисло-сладкий чай. Что с ними прикажешь делать, дорогая? - ты хотел быть нежным.
Я тебя - Савика Игоревича, милого и в меру пошлого сорокалетнего мальчика, в такую жару не очень-то и воспринимала, прости, мой друг!
- А ничего! Просто пей эту звёздную ночь, как ты пил когда-то меня - сказала я.
Я - Алика Павловна, никак не взрослеющая городская дива, с дурными наклонностями и патологическими привычками вечной содержанки.
- О, Господи, только не спрашивай - люблю ли я тебя - иначе я просто утоплюсь в этом стакане! - в твоём голосе появились нотки обычного раздражения.
- А я и не спрашиваю. Мне уже не важно. Жара выжгла желание докапываться до чего-нибудь стоящего - истины, например. Я не хочу слышать ответы, потому что не ставлю вопросов. Простая констатация - и всё.
- Ты стала невыносимой и плоской, как это небо - твоё раздражение нарастало.
- Я всегда такой была. Просто жара всё утрирует. Она делает из нас своих покорных рабов, достойных той участи, какую имеют - говорила зачем-то я.
- А тебе раньше нравилось лето, Алика - задумчиво сказал ты, вспоминая что-то далёкое, едва ощутимое в твоей памяти, с ноткой улыбки в голосе.
- Я и сейчас его люблю, Савик. Я не люблю только, когда меня обезвоживают до внутренностей, когда мои глаза пересыхают, а губы - трескаются пустыней Гоби и кровят жгучей солью Мёртвого моря. Во мне изначально было процентов восемьдесят воды. А осталось - ерунда! Пусть вернут хоть часть.
- И кто это тебе должен вернуть? - ты нервничал - языческий бог последнего зноя цивилизации?
Ладно, ты завтра поедешь со мной, встречать мою Соню - в аэропорт?
- Нет, я от неё ещё успею устать. У меня уже не осталось сил на положительные эмоции. А от Сони надо всё время радоваться. Только не сейчас!
На самом деле я очень любила его сестру, давно уехавшую с семьёй в Америку.
Я скучала по ней, мне её не хватало. Я её любила до такого состояния, что уже рядом невозможно находиться, что б не растечься по ней - от обожания, как подтаявшее мороженое. Интересно, знала ли она это? Скорее всего, что да.
Когда любишь, всегда наполняешь до краёв того, кого любишь. И здесь главное - не переусердствовать! Гармония отношений в чувстве меры - а разве такое бывает? Почему консультации психологов так далеки от жизни? - думала я.
- Мои родственники тебя никогда на самом деле не интересовали - ты включил старую шарманку о том, как не справедлив этот мир, и мне стало скучно.
- Когда-то интересовали, когда я их плохо знала - я ёрничала.
- Ты что-то имеешь против них? Я сейчас перейду на твоих близких - ты угрожал как-то вяло: правила игры - не более. Старая привычка!
- Ничего я не имею против них. Я устала - от жары, от себя в такой зной. Я просто пытаюсь выжить - и всё. У меня нет такого права?
- Когда женщина стареет, она злится на весь мир - попытался уколоть меня ты - и становится хуже мужика, учти это, милая Алика!
- Когда женщина стареет, она становится свободной от мужика, которого это злит больше всего - парировала я.
- Ты стала такой же резкой и взрывоопасной, как Соня. Вы, как всегда, споётесь - сказал ты и пошёл в спальню, чтобы вздремнуть на пару часиков. Встреча с сестрой тебя не слишком волновала. Как всегда, ты будешь избегать острых углов, проскальзывая по поверхности родственных отношений с выучкой профессионального серфингиста. А, может, так и надо жить, что б со всеми сохранять ровные, приличные связи, с холодом коктейля, никогда не забывая и о жаре градусов? Осторожность - твоя вторая натура, Савик.
Соня с мужем и двумя детьми уехала в Америку лет десять тому назад. Она помнила нашу реальность, но всё слабее и расплывчатей, как в тумане удаляющегося времени. В чём-то она нам даже завидовала, считая, что настоящая близость - лишь тогда, когда живёшь рядом, можешь забежать на пару минут, когда угодно, помочь своим присутствием. Её идеализм согревал даже меня. Она верила в то, что говорила. А это - такая редкость сейчас!
Её муж нашёл прилично оплачиваемую - по нашим да и американским меркам - работу программиста. Он был всегда благодарен Соне - за то, что она могла ему создать иллюзию собственной значимости - кормилец и глава семьи ! А Сонечке было хорошо там, где было хорошо её близким. Если б она могла, она осчастливила бы весь земной шар. Ей были дороги родственники, оставшиеся на постсоветском пространстве, потихоньку забывающие Соню и её семью. Она всем везла подарки, себя, много сплетен о житье-бытье, хорошее настроение и память прошлого. Когда она сталкивалась с реальным горем - особенно чужим - ей становилось плохо до тошноты и потери сознания. Она хотела перетянуть это горе на себя, на свои хрупкие и слабые, женские плечи.
 Она хотела полной справедливости, придумывая утопии на темы жизни - завораживающие и объёмные. Судьба её наказывала, но не очень, ибо утопии - плодились и размножались, а Соня не менялась, как не менялся и её внешний вид: мальчишеская, жёсткая и взбитая стрижка, рыжие волосы, остатки веснушек на щеках, плечах, руках и груди, вечные потёртые джинсы, рубашка в клетку, кроссовки. Соня не молодилась, она оставалась молодой в любом возрасте. Её любили дети, старики, мужчины, женщины, собаки и кошки. И все одинаково - без ссылки на пол, возраст, национальность, породу или привычки. В натянутых отношениях она была только с моим мужем, её братом, который считал, что она - попросту придуривается, играет в маленькую и милую девочку. А сама - себе на уме. Это её стиль - лёгкость бытия, когда все кругом тянут тяжкие ноши существования на выживание. Особенно, Савик - ха! Ха!
- Твои дети уже плохо говорят по-русски - любил задевать её он.
- Зато они чувствуют, как русские. И любят, как русские. И скучают также - искренне. И не хотят изображать - «чииз», когда им не весело - говорила Соня без злобы или раздражения, как с маленьким ребёнком, который не может понять, почему после зимы наступает весна. Ему ведь хотелось лета.
- Только о чувствах не надо. Америка вообще ничего не чувствует - Савик донимал Соню постоянно, когда они снова виделись после разлуки.
Соня его прощала, всегда прощала. Он для неё был милым и смешным.
- Соня, как ты его выносишь? - спрашивала я - мне бы так!
- Да он просто ребёнок - колючий и неустойчивый, разбалансированный.
- Он всегда был таким? - не унималась я - или только при мне.
- Всегда - это форма защиты снаружи. А внутри он очень ранимый.
- Соня, но он лечит свои раны только тогда, когда ранит кого-то.
- Нет, это не так! Он просто знает, что без боли нет любви. Вот он и пытается вызвать у людей боль, что б они чаще вспоминали о любви. А иначе чувства умирают, если их не воспитывать. Всё требует работы, особенно чувства!
- Соня, а он в детстве стихи не писал? - когда-то спросила у тебя я.
- Писал, но слабые. Хорошо, что рано это понял. За удачные строчки надо платить судьбой. Он вряд ли бы это выдержал. Многие гении этого не выдерживали. И тогда стихи исчезают. А без них уже никак - круг замыкается. Стихи - это отвага в чистом виде, понимаешь? Дело избранных.
Я не очень понимала, но вслушивалась с интересом. Может, просто к тембру её бархатного голоса? Очаровывал. Даже не знаю, чем! С ней рядом можно было слушать и саму себя - молча, в глубине, на дне своего скрытого естества. Я всегда ощущала её ток - тёплый, домашний, не страшный, растворяющий в себе. Соня пропитывала собой весь мир уютом и человечностью. А это такая редкость в наши дни, когда так мало искренности осталось. Всё корысть да отчуждение. Скрытое и явное разобщение. Разбалансировка человечества.
Савик вовремя не вернулся. Но я не волновалась - мало ли? Рейс задержали, багаж не нашли, укачало, суетятся долго, забыв обо всех остальных.
- Как хорошо, что у нас всех есть Соня! Это такой подарок судьбы! - успокаивала я себя отсутствием мужа и Сони.
- Послушай, Алика! - такой его голос я ещё никогда не слышала - растерянный и жалкий. Он всё-таки позвонил - додумался сделать доброе дело.
- Их самолёт упал, Сони больше нет - что-то там с шасси или с мотором, ещё не известно. Что мне делать? Оставаться там? Погибли все, без исключения. Сообщений больше нет, никаких. Мне так плохо, Алика!
И опять нас разъединили. Я ничего не успела ответить. Мне стало тошно и холодно. Представить, что Сони нет, я не могла. Тупо смотрела на телефон: кнопки, цифры, буквы - всё сливалось. Сколько я была в ступоре, не помню.
Мышцы не двигались, язык моментально отяжелел, мозги отекли, бил холодный и липкий озноб. На стене висела фотография Сони. Она, как всегда, улыбалась. Воздух плыл от жары, в висках монотонно стучало. Жара, которой я уже не замечала, объявила нам войну. И уже появились первые жертвы. Как всегда, из лучших. Самое страшное в жизни происходит внезапно. И, как правило, тогда, когда этого не ждёшь - просто не готов. На фоне зноя, переходящего в озноб памяти.
Я вспомнила то светящееся внутри самой себя, что всегда называла Соней. Оно было живым и тёплым, грело откуда-то изнутри - ярким, мерцающим, сине-голубым. Это было ближе всего к ощущению любви - без времени и расстояния. Такое неописуемое и щемящее чувство возникало у меня всегда с теми, кого я когда-то любила. Люблю и сейчас. И не важно уже было - живы они - или нет, ушли из моей жизни - или вообще покинули этот мир, навсегда. Это остаётся - ощущение бессмертия души - тех, кого любишь. Интересно, а Соня меня сейчас так ощущает, как я её? Я люблю тебя, Соня! Ты чувствуешь это, родная?