Поэтика миниатюры в творчестве В. Хлебникова

Существует понятие пространства художественного произведения, но не мыслимого, внутреннего пространства, а пространства действительного, физического. Скажем, музыкальный этюд и симфония, набросок и многометровое панно или обычный холст 50 на 40 см. Все эти пространства предполагают разное художественное мышление. Если подходить с такой точки зрения к творчеству Хлебникова, то поражает разнообразие используемых пространств: от двустишия (в духе японской поэзии) до поэмы, от заметки до сверхповести.


Художник, как правило, чувствует себя уверенно в каком-то одном «формате», мыслит определённым пространством. Для Клее это небольшие рисунки и акварели, для Врубеля – холсты внушительных размеров, для Толстого – крупные романы, для Чехова – небольшие рассказы. Конечно, величина пространства никак не влияет на глубину.


Хлебниковские миниатюры своей художественной выразительностью подчас значительнее многих томов. Басё (поэт-странник, как и Хлебников) писал: «Тот человек, который за всю свою жизнь создал всего три-пять превосходных стихотворений, - настоящий поэт… Тот же, кто создал десять, - замечательный мастер» [Басё. Стихи. Пер. с японского В. Марковой. – М., 1985. - С. 11].


Феномен миниатюры как таковой – явление, в общем, расхожее. Внимание исследователей весьма часто концентрируется на этой проблеме [Назовём несколько источников: Кулаков В. Минимализм: стратегия и тактика // НЛО. – 1997. - №23, Геймбух Е. Ю.  Афоризм как речевой жанр в структуре лирической прозаической миниатюры // Человек. Язык. Искусство. – М., 2002 и др.].


Насколько известно, поэтика миниатюры в творчестве Хлебникова освещена довольно слабо, за редкими исключениями. Например, Р. В. Дуганов в своей работе «Велимир Хлебников: природа творчества» даёт прекрасные, почти исчерпывающие прочтения миниатюр Хлебникова ( «О достоевскиймо идущей тучи…», «Когда умирают кони – дышат…»). Есть значительная статья И. Ю. Виницкого, посвящённая разбору двух «малых» вещей [Виницкий  И. Ю. Малые верлибры Хлебникова // Хлебниковские чтения. Материалы конференции 27-29 ноября 1990г. – СПб., 1991. – С. 50 – 61].


Настоящая работа ставит своей целью наметить пути освоения творческого наследия поэта в избранном ракурсе (поэтика миниатюры).


Одна из основных проблем, с которой предстоит столкнуться, – проблема отнесённости произведения к разряду миниатюр, ведь небольшие стихотворения часто оказываются включёнными в поэмы или сверхповести! Таков Хлебников. Любое стихотворение – часть космоса творчества; поэмы дробятся на отдельные стихи, стихи прорастают поэмами и сверхповестями, математические выкладки превращаются в метафоры. Выражаясь образно, любая хлебниковская строчка – окно в его творчество или, лучше, «лист» на дереве творчества.


Поэтому необходимо учитывать, что отнесённость того или иного стихотворения к миниатюре носит условный, в известной степени, характер, но это не отменяет актуальности поставленной проблемы.


Значительным источником вдохновения Хлебникова видится не светская литература, а русский (и не только русский) фольклор. Именно здесь, на наш взгляд, главные корни хлебниковской миниатюры (частушки, пословицы, заговоры и заклинания).  Уместно, в этой связи, вспомнить и такой жанр народного творчества, как лубок.


Одна из главнейших причин возникновения миниатюр Хлебникова (особенно ранних) кроется, конечно, в специфике прижизненных публикаций поэта (издатели часто нарушали логику целого текста и публиковали отрывки, фрагменты): «Мы выбирали из вороха бросаемых им черновиков кажущиеся нам наиболее ценными и сдавали их в печать… К корректуре его <Хлебникова> нельзя было подпускать – он перечёркивал всё, целиком, давая совершенно новый текст» [ Маяковский В. В. Полн. собр. соч. в 13 т. М., 1959. - Т. 12. - С. 23].


Ещё один важный прототип  миниатюр – мантры. Фразы из нескольких слогов, используемые для медитации (их пропевание или проговаривание позволяет прервать процесс мышления). Здесь действует принцип, противоположный домысливанию, открытости вещи – мантра направлена внутрь. Её «текст» призван отсекать ассоциации и мысли.


Восток в творчестве Хлебникова занимает совершенно особое место. «…Ощущение Востока, потребность в обращении к его миру и наследию, несомненно постоянны и составляют особенность творческой индивидуальности поэта» , - пишет  П.И.Тартаковский [Тартаковский П. И. «Колумб новых поэтических материков» // Мир Велимира Хлебникова: Статьи. Исследования (1911 – 1998). -  М., 2000. – С. 586]. Восточные миниатюры – это и рубаи Омара Хайяма, и японские хокку и танка.


Хлебниковские миниатюры своим происхождением обязаны также математическим формулам, заключающим в своей сжатой структуре законы космических масштабов. Вряд ли стоит упоминать об исключительной значимости математики, физики, астрономии для поэтического мышления Хлебникова – его творчество говорит само за себя. Мы оставляем «за кадром» числовые миры поэта, но принцип «слово по законам формулы» важен для осмысления стихотворных миниатюр.


I


Домирное дебло
Мирами зацвело. 
                1907

[Хлебников В. Собр. Соч. В 6 т. – М., 2000. – Т. 1. – С. 80. Здесь и далее стихотворения Хлебникова приводятся по этому изданию].


Стихотворение представляет собой ветвь, протянутую из «домирного» к мирам настоящего. Из хаоса к космосу. Это и о творчестве, и о творении, о миротворении. Созерцательность астронома за этим двустишием.


«Дебло» как почка, из которой вырастают миры. «Дебло» в переводе с сербскохорватского означает «ствол». В прозаической вещи «Курган Святогора» Хлебников пишет: «И не должно ли думать о дебле (курсив наш – А. П.), по которому вихорь-мнимец емлет разнотствующие по красоте листья – славянские языки, и о сплющенном во одно, единый, общий круг, круге-вихре – общеславянском слове?»[Хлебников В. Творения. - М., 1986. - С. 580]. Это предложение - своего рода комментарий к рассматриваемой миниатюре.


Стихотворение может быть отнесено к  космогоническим стихам Хлебникова ( «Я свирел в свою свирель…», «Когда умирают кони – дышат…»). В сознании всплывает образ Млечного пути, цветущего мирами, настоящая весна вселенной.


II


Зеленнядины трав
В взор упадут,
Пролив ручей отрав
Неясной песнью дуд.
Поют, поют кузнечики.
И чёт сменяет нечет.
Закат красив резьбой,
Сруб туч глядит избой.
Блестит в дали река.
Ступочет палка старика… [СС, 1. – С. 137]
                1908


Перед нами пейзажная зарисовка, всего десять строк – несколько «небрежных» линий и цветовых пятен. Однако как «звучит» эта зарисовка! Можно рассматривать её вновь и вновь, и каждый раз по-иному будут отзываться наши струны на прикосновения «фрактальных» образов.


В стихотворении присутствует ряд вербальных растительных образов: «зеленнядины трав», «кузнечики», «сруб туч». Что касается стилистического уровня, то это небольшое произведение имеет свою логику, свой сценарий развития. Взгляд поэта перемещается с земли («зеленнядины трав») на небо ( «Закат красив резьбой,/Сруб туч глядит избой») и останавливается на горизонте («Блестит в дали река»).


Стихотворение построено на зрительных и слуховых ощущениях с явным перевесом в пользу последних: звуковой ряд произведения легко читаем («ручей» – «песнью дуд» – «поют кузнечики» – «река» – «ступочет палка»). Слуху и взору читателя предстаёт гармоничная пасторальная картина природы, картина мира. Органично вплетена в ткань стиха строка  «И чёт сменяет нечет».  Движение природы и движение чисел созвучны и не вызывают диссонансов.


В первых строках стихотворения («Зеленнядины трав / В взор упадут») читатель сталкивается с интересным явлением: смысловой инверсией. Не взор поэта падает на  «зеленнядины трав», а наоборот, пейзаж, окружающее падает «в взор».


III


У предметов существуют микросмыслы, подобные музыкальным микротонам. Это обертоны понятий, вещей и т. д. Хлебников – микросмысловой поэт. Вся его поэзия строится на неуловимых призвуках, не на верленовских «полутонах», а на гораздо более тонких интервалах.


Примером такого произведения, основанного на микросмыслах, является следующий текст:


Солнца лучи в чёрном глазу
У быка
И на крыле синей мухи,
Свадебной капли чертой
Мелькнувшей над ним [СС, 2. – С. 369].
                1922


Стихотворение строится всего на одной метафоре (муха, подобная «свадебной капле»). В основе образа – визионерское переживание. Эта вещь почти не относится к литературе, скорее, к живописи, настолько чётко зрительное ощущение. Одна из главных особенностей – контраст, но не по принципу сопоставленности предметов, а по принципу взаимопроникновения, слияния, со-бытия (свет во тьме – «солнца лучи» в «чёрном глазу», свет в малом и в большом: «У быка/И на крыле синей мухи»).


Эта зарисовка своей формой, ритмической организацией и настроением напоминает то японские пятистишия, то произведения античных поэтов.   


Но главное, что делает эту картину живой, - неуловимое, странное: «Свадебной капли чертой/Мелькнувшей». Между этими словами и предыдущими будто проскакивает искра, которая воспламеняет сознание. Некий жест, микросмысл, который не может быть выражен вербально, но явно присутствующий в тексте или «за» текстом.


IV


На площади старого града
Собралась чорная рада
- Рабочий, дева, воин.
И древо слов роняет хвои [СС, 1. – С. 184].
                1908


В этом небольшом стихотворении-отрывке-зарисовке-кадре, запечатлевшем «чорную раду» на «площади старого града» наше внимание привлекает последняя строка, которая буквально «делает» поэзией предыдущие три строчки. Последние слова – своего рода пролом в бесконечность, в космос. Обыденное, земное событие – митинг или сходка -  «принимает размеры вселенной». Молния. 


У последней строчки стихотворения есть и бытовой, земной смысл: разговор, произнесение речи, спор.


Представление о языке как о дереве, о словах, как о листьях (в данном случае – хвое). Это - метафора «растительности», «природного» в творчестве поэта. Стихотворение вырастает из языка, если развить дальше хлебниковский образ.


V


Очи Оки
Блещут вдали[СС, 1. – С. 274].
                1912


Вещь предельно минималистична (самая миниатюрная из рассмотренных нами – всего четыре слова!). Однако возникает сразу несколько вариантов прочтения текста.


Стихотворение симметрично, как симметрично человеческое лицо. Четыре слова: по два в каждой из двух созвучных строк – настоящая мантра! Настоящий крест или буква «Х» – своеобразное клеймо, подпись поэта.


Метрическая структура стиха тоже зеркальна:
- / / -
- / / -.


Обратимся к семантике. В стихотворении указывается на  генетическое единство слова «очи» и названия реки «Ока».  Метафора «Очи Оки» (глаза реки) – образ насквозь хлебниковский (вспомним «Волгу глаз»). Это метафора не только словесная, но и  графическая. «Очи Оки» «блещут» своими заглавными буквами «О». Такое единство метафоры графической и метафоры словесной – явление исключительное. Фактура материала (в данном случае – слова) сама творит образ. Стихотворение становится иероглифом, где сходятся воедино буква и смысл!


VI


Теперь несколько слов о миниатюрах в контексте крупных вещей – поэм и сверхповестей. «Древесная ткань» поэмы «Труба Гуль-муллы» буквально пестрит «сучками» включённых в неё миниатюр. Вообще, весь персидский цикл произведений Хлебникова читается как единое стихотворение.


Рассмотрим жизнь одной из персидских миниатюр (1921 г.) в трёх различных контекстных ситуациях.


Сегодня я в гостях у моря.
Скатерть широка песчаная.
Нашёл мешки с икрой,
Что выброшены морем,
Сельдь небольшую,
Испёк на костре, горячем и днём.
Хорошо. Хуже в гостях у людей [СС, 2. – С. 210].
                1921


Первое, что бросается в глаза, – закольцованность стихотворения: «Сегодня я в гостях у моря» - «Хуже в гостях у людей». Близость поэта к миру природы – частая тема текстов Хлебникова [Подробно эта проблема раскрыта в книге Дуганова Р. В. Природа творчества. – М., 1990].  Море контрастирует с образом костра. «Широкая песчаная скатерть» – с «небольшой сельдью». Стихотворение пронизано противопоставлениями. Прочтение стихов поэта сквозь призму оппозиций широко применяется при разборе произведений Хлебникова, однако в рассматриваемой миниатюре контрастность лежит на поверхности и не говорить об оппозициях значило бы зачеркнуть смысл вещи.


Это произведение носит выраженный автобиографический, дневниковый характер. «Стихотворения типа «Ночь в Персии» давно наводят на мысль об их репортажности и телевизионности» [Григорьев В. П. В. Хлебников: От театра размеров к театру невозможного // Будетлянин. – М., 2000. – С. 568] – с замечанием В. П. Григорьева нельзя не согласиться и применительно к нашей миниатюре, созданной в одно время со стихотворением «Ночь в Персии».


«Сегодня я в гостях у моря…» (7 строк) в преображённом виде входит в стихотворение, гораздо большее по обьёму – «Море пело «Вечную память»…» (42 строки). Получается, что новый текст больше миниатюры ровно в шесть раз. Совпадение? Вряд ли, если вспомнить о том, что поэма «Труба Гуль-муллы», куда включена миниатюра, состоит из 19 частей, что примерно равно корню из 365 [Подробнее – Киктев М. С. О композиции поэмы Хлебникова «Труба Гуль-муллы» // Тезисы докладов III Хлебниковских чтений. – Астрахань, 1989].


Наметим образные доминанты пейзажа миниатюры: «море» – «широкая скатерть»(берег) – «мешки с икрой» – «небольшая сельдь» – «костёр». Теперь проследим развитие этих доминант в стихотворении «Море пело «Вечную память»…».


Море является, пожалуй, центральным образом этой вещи. Оно предстаёт то как «великий безбожник»:


Море, великий безбожник,
Тухлою рыбой швыряло
В солнечный образ, дрожащий по волнам [СС, 2. – С. 208 – 209].


То как священник:


Священное море давало белью отпущенье в грехах.
…
Море священною влагой
Давало белью отпущенье в грехах.
Был берег, как исповедь и исповедальня.


Оно шумит:


Море пело «Вечную память»…
Оно гостеприимный хозяин:
Морем шумящим предложен обед.


Такая антропоморфность позже найдёт своё продолжение в поэме «Шествие осеней Пятигорска», где растения, горы и даже осень приобретают черты человеческого облика.


Строчка «Скатерть широка песчаная» из миниатюры тоже претерпевает изменения, повторяясь два раза в различных вариантах (такое ощущение, что Хлебников играет словами, прибегает к буквальным повторам и переизложению, пытаясь высечь искру поэзии):


Морем шумящим предложен обед.
Накрыт скатертью стол.
…
Собакам, провидцам, всем
Был морем покрыт широкою
Скатертью стол.


«Мешки с икрой» и «небольшая сельдь» помещены в стихотворение почти без изменения:


Около грелся костёр рыбака,
Бродяг приглашая испечь на костре
Мёртвую сельдь из песчаных богатств
И мешочки икры палой рыбы.


Однако здесь «ассортимент» рыб расширяется:


Море пело «Вечную память»
Тухлым собакам, мёртвым сомам.
…
Мёртвый кутум с белой дырой вместо глаза
В крупной сухой чешуе, белый от зноя
…
И в бороде его длинных лучей
Качался тухлый судак.


В противоположность разлагающейся рыбе, которой пропахло стихотворение, Хлебников даёт живой образ другого морского обитателя:


Ныряла и падала взад и вперёд черепаха.


Образ костра, занимающий в миниатюре чуть ли не центральную смысловую позицию, будучи помещённым в стихотворение «Море пело «Вечную память»…», как бы сворачивается и упоминается всего в одном месте:


Около грелся костёр рыбака,
Бродяг приглашая испечь на костре…


Но и здесь не всё однозначно. Костёр (огненная стихия) имеет в стихотворении обертоны: «зной», «солнечный образ», «лучи». Дихотомия, намеченная в миниатюре (огонь / вода), вырастает в антропоморфный образ поединка стихий:


Море, великий безбожник,
Тухлою рыбой швыряло
В солнечный образ, дрожащий по волнам.
И в бороде его длинных лучей
Качался тухлый судак.


В нашу задачу не входит детальный разбор этого стихотворения, хотя есть искушение наметить несколько путей прочтения. Например, интересно было бы проанализировать вещь с точки зрения «Храма Природы» (Бодлер). У Хлебникова же так много христианских (православных) аллюзий в тексте, что имеет смысл говорить о «Церкви Природы». Можно рассуждать об организации сценического пространства стихотворения (поэт, мальчик, «голоногие жены»). Или обратить внимание на цветовой строй: почему доминирует белый оттенок?


Конечно, мы не можем с уверенностью сказать, миниатюра ли выросла в крупную вещь, или из крупного стихотворения была извлечена квинтэссенция в виде нашей миниатюры. Но то, что составляющие их слова и образы срослись, как ветви растущих рядом деревьев, очевидно.
Однако мы двинемся дальше, наблюдая за метаморфозами нашей миниатюры в рамках крупного полотна, – поэмы «Труба Гуль-муллы».


Нет возможности в небольшой статье охарактеризовать сложную композицию поэмы, поэтому мы сосредоточим своё внимание на смысловых доминантах, условно выделенных нами в составе стихотворения «Сегодня я в гостях у моря…».


Стихотворение как бы рассеяно в двух частях поэмы (12 и 13). Причём 13 часть (9 строк) представляет собой прообраз нашей миниатюры, и даже начинается одинаково:


Сегодня я вгостях у моря.
Скатерть широка песчаная [СС, 3. – С. 310 - 312].


Строчка: «Хорошо! Хуже в гостях у людей!» тоже повторена буквально, но уже с восклицательной интонацией.


Образ моря здесь иной, нежели в миниатюре или стихотворении. Здесь оно предстаёт в женском обличии:


Весна морю даёт
Ожерелье из мёртвых сомов
…
Море, ты слишком велико,
Чтобы ждать, чтобы я целовал тебе ручку.
И ещё – у моря появляется запах:
Купаюсь: целую морскую волну,
Море не пахнет ручкой барыни.


Некоторые образы детализируются:


Три мешочка икры
Я нашёл и испёк,
И сыт!


«Костёр» же в поэме практически «угасает», уступая место потоку новых образов, новых цветовых и смысловых оппозиций:


И золотые чернила весны
В закат опрокинуты, в немилости.
И малиновый лес
Сменяет зелёный.


Итак, мы сталкиваемся, как минимум, с тремя видами включения миниатюр в состав крупных произведений.


Первый вид – включение стихотворения в роли одной из глав или частей поэмы. Ярчайший пример – поэма «Война в мышеловке», целиком составленная из отдельных стихотворений. Пятнадцатая часть – «Эта осень такая заячья…» - существует и как самостоятельное произведение. Или финальная, двадцать первая, сотканная из двух стихотворений: «Ветер – пение…»(1918,1919) и «Мрачное» (1913). В результате получается совершенно иная вещь.


Второй вид – включение миниатюры или отдельных строчек в более протяжённый отрезок текста, третий вид – переизложение образа. Суть их ясна на примере вышеприведённого разбора стихотворения «Сегодня я в гостях у моря…».


Конечно, такая классификация носит во многом условный характер, так как все эти виды включённости миниатюр находятся в тесном взаимодействии и практически не встречаются «в чистом виде». Не так легко «набросить сетку чисел» на поэтический мир Хлебникова!


Важно понять, что миниатюра как отдельное стихотворение, как часть поэмы или сверхповести, как составляющая неразрывного текста, как переизложение – суть различные явления, хотя и размещённые на одной словесной оси.


Текст в представлении поэта текуч, бесконечно изменчив, существует в нескольких «списках», в нескольких вариантах. Такая вариативность, многоликость текста роднит поэзию Хлебникова с фольклором (например, былинные сюжеты многократно переизлагаются, каждый сказитель даёт своё прочтение), с древнерусской литературой, где текст бытует в нескольких списках, оказывается включённым в тот или иной свод, изборник.


В этом феномен поэта, чьё творчество следует воспринимать, скорее, не сквозь призму литературной традиции, а сквозь призму фольклора. Творчество Хлебникова – это литературный фольклор (не только на уровне заимствования отдельных мотивов, но и на уровне логики всего творчества). Как пишет О. А. Седакова: «Книга Мира Хлебникова, в отличие от средневековой Книги – текст, создающий сам себя. Книга без Автора…» [Седакова О. А. Контуры Хлебникова. // Мир Велимира Хлебникова: Статьи. Исследования (1911 – 1998). -  М., 2000. – С. 574].


Размышляя о поэзии Хлебникова, уместнее говорить не об уровнях, а о слоях текста. Жизненные события, факты истории, числа, имена, боги ложатся независимо-зависимыми слоями в поэтическом сознании Хлебникова. Стихотворение же – как бы срез, спил горной породы, в свою очередь, являющийся  частью целого, например, поэмы.


Малая форма создаёт особую атмосферу. Здесь становится чрезвычайно важным момент  «белого листа», тишины. Это поэзия отзвуков и обертонов. Не написанное, не сказанное, но мыслимое, то, что могло бы быть произнесено, выходит на первый план.


Минимализм побуждает читателя к домысливанию, доделыванию, продолжению вещи. «Незавершённость» Хлебникова производит впечатление не фрагментарности, а бесконечности. Он оставил задел во многом и для многих – на столетия вперёд, как говорил о нём О. Мандельштам» [Альфонсов В. Н. Поэзия русского футуризма // Поэзия русского футуризма. – СПб., 2001. – С. 40].


Предельно сжимая словесное полотно, Хлебников будто извлекает корень из -1. Можно сказать, что миниатюра живёт уже не законами пространства (поэма), а законами времени. Потому что миниатюра – это точка, это зародыш образа. Пространства здесь почти нет, и в силу вступает иное измерение.


Для нас главное – охарактеризовать миниатюры не в отрыве от больших произведений, а наоборот, подчеркнуть единство больших и малых текстов, выявить жизнь отдельной клетки и её значимость для всего организма творчества.