Темная лошадка

  Поднимаясь по широкой лестнице старого, шестиэтажного сталинского дома, расположенного в самом центре Москвы, я почувствовала, как мелкая дрожь охватила мое тело. Нервозность перед интервью с человеком, о котором ходили легенды не оставляла меня еще с предшествующего вечера.
  У меня было еще пару минут перед встречей, и я остановилась в пролете между этажами. Облокотившись на полуметровый подоконник, я посмотрела в огромное, пыльное коридорное окно, выходившее на Старый Арбат – улицу, которая для многих людей являлась частью и даже стилем жизни.
Художники и музыканты, торговцы расписных шкатулок и разных самодельных изделий, туристы и просто компании молодых людей, которые собирались здесь, чтобы провести вечер. Но все это только казалось таким безобидным, ярким и веселым со стороны и не каждый прохожий мог видеть истинную жизнь этой богемной улицы, которая была перенасыщена мелкими воришками, рэкетирами, наркоманами, бездомными и нищими.
   Даже стены этого, старого дома содержали поток энергетической информации скопившейся за век своего существования. Проживший минимум три поколения со своими жильцами, дом как гостеприимно принимал в свои объятья, так и прощаясь, провожал очередного своего приемника навсегда. Казалось, каждый его миллиметр пропитан частью каждого, кто хоть на время остановился в его обители.  Угрюмая и таинственная тишина, от которой еще больше усиливался мой нервоз, только обостряла мое воображение.  В своих представлениях я как будто отчетливо видела, как спускается по лестнице, впереди себя размахивая тростью, старик, в шляпе и в пальто с длинными полами. Наверное, он слепой думала я. И тут же слышала, как детский плачь, ворвался и сразу рассеялся в тишине. Двое в военной форме поспешно пронеслись мимо меня и сильно постучали в красную деревянную дверь. От этого стука я вздрогнула и осмотрелась по сторонам, но никого не было, все исчезло.   Я испугано прислушалась и продолжила свой путь, стараясь развеять окутавшие меня иллюзии.  Неприятно давящая тишина держала меня всю в напряжении, и только эхо от моих шагов доносилось где-то вдалеке. Изначально, я даже насторожилась, подумав, что не одна в подъезде, поскольку приняла свои шаги за чужие, но убедившись, что кроме меня в подъезде нет никого, я успокоилась. 
  Расписанные мелом и фломастерами стены; здесь и признания в любви и стихи – это видимо еще со старых времен, а местами отвалившаяся штукатурка и затертые нецензурные слова, что больше напоминало уже современность, увлекали как в музее.  Старого типа с железной дверью лифт встроенный в сердце винтовой лестницы, причем прекрасно видно сквозь лифтовую шахту, сделанную из железной сетки, как он передвигается с этажа на этаж.  «Представляю, какой грохот стоит, когда он работает, если акустика такая, что можно слышать собственное дыхание»- подумала я.
  От увиденного и от пережитых ощущений становилось еще больше не по себе, но я, не останавливаясь медленно переступала со ступеньки на ступеньку. Почти бесшумно, трясущейся рукой держась за широкие деревянные перила, я дошла до пятого этажа и остановилась на предпоследней ступеньке. Передо мной была массивная железная дверь, обшитая черной кожей. Я закрыла глаза и, вдохнув, задержала воздух на несколько секунд. Таково мое лекарство от волнения. Потом подошла близко к двери и нажала на звонок. Ждать долго не пришлось и высокий, не пожилой, но уже с проседью на висках мужчина, открыл дверь.
- Добрый день.   Светлана Тарасова из Московского вестника, – представилась я.
- Добрый день. По-моему, мы уже познакомились два дня назад по телефону. Но если уж быть тактичным тогда и я представлюсь, - он улыбнулся, и пронзительно посмотрев прямо мне в глаза, протянул руку для пожатия, - Строганов Сергей Александрович.
   Широкая и теплая рука бережно сжала мою ладонь. От его прикосновения и обворожительного взгляда, будто струя энергии ворвалась в мое тело, что-то защебетало в душе, и я совсем растерялась.
 «Боже, - подумала я, – это невозможно!» 
   Меня словно околдовали.  Мной вдруг овладела слабость. Теперь я ощущала себя не журналистом, а просто женщиной со всеми чувствами и амбициями, со стеснительностью и ранимостью. Это была катастрофа, поскольку самообладание меня покинуло. Я потеряла дар речи. И как в таком состоянии вести интервью – я не знала. В другой ситуации, я бы убежала, но сейчас это было невозможно. Работа – есть работа.
Я всегда казалась себе достаточно сильной личностью, особенно в отношениях с мужчинами и, зная все мужские хитрости, умела совладать с собой и не падать духом. Но Строганов видимо обладал очень сильной энергией и магнетизмом, не зная и сам еще этого он меня обезоружил, и я можно сказать уже сдалась без боя. Возможно, тот театр, которым я пыталась скрыть свое замешательство, он сразу раскрыл, хотя у меня еще теплилась надежда, что он ничего не заметил.

   Жестом он пригласил меня войти и я, собрав все свое самообладание, переступила порог его дома.
   Он закрыл дверь на большую навесную щеколду, после чего помог мне снять пальто и повесил его на вешалку в зеркальный белый шкаф в коридоре.
 - Думаю, в зале нам будет комфортнее беседовать, - предложил он и протянул руку в сторону света в другом конце коридора указывая мне направление.
   Я только кивала головой и подтверждала согласие коротким – «Угу». В горле пересохло от волнения, и я упорно выдавливала во рту слюну, но как назло ее было очень мало.
Мы прошли по длинному широкому коридору и вошли в зал с трехметровыми потолками и большими окнами. Видимо раньше он делился на две большие комнаты, поскольку посредине стояли две широкие колонны. Он настолько был просторным, что вполне подходил для того чтобы устроить небольшой бал. Орехового цвета паркет, покрытый лаком до блеска, был натерт и посредине комнаты был покрыт ворсистым бежевым ковром, на котором умещался коричневый кожаный гарнитур. Я присела на краешек кресла и достала свой блокнот.
- Вот так прям сразу к делу перейдем? – улыбнувшись, спросил хозяин. - Может быть для начала кофе или чай?
- А… Да, конечно… Почему нет… -  рассеяно ответила я и устремила свои бегающие глаза в блокнот.
   Пауза молчания наполнилась тишиной. Я делала вид, что перечитываю вопросы, а краем глаза следила за Строгановым, который замер в одной позе. Я чувствовала, что он сморит на меня и от этого у меня все тряслось внутри и дрожание перешло на руки.  Я чувствовала, что впадаю в панику, оттого что не знаю, как себя вести. Пальцы правой руки ускоренно начали крутить ручку, а пальцы левой переместились ближе к шее и ухватились за длинный белый локон, свисающий на моем плече. И все это только чтобы спрятать свою дрожь. Но положение Строганова не менялось. И спустя минуту, до меня вдруг дошло, что возможно, он что-то от меня ждет. Я набралась мужества и подняла на него свой взгляд.   Как мне показалось, ухмылка проскользнула по его губам, и он спросил:
- Я вижу, вы уже в работе, но вот только вы не сказали, что предпочитаете чай или кофе?
- Чай, - быстро бросила я и вернулась в исходное положение к своему блокноту.
Строганов ушел.
   Я сделала вдох и выдох и постаралась сконцентрироваться с помощью самовнушения и, не переставая, твердила себе под нос:
«Я журналист и это моя работа. А он клиент, у которого я беру интервью».
Повторяя одно и то же предложение, я огляделась, чтобы немного ознакомиться с обстановкой. Наконец- то я стала замечать, что в зале достаточно уютно и даже была очень удивлена, что в углу, возле окна стоит черный рояль, крышка которого была открыта.
«Боже ты мой! Он еще и музыкант…».
   Тяжелый коричневый бархат с ламбрекеном свисающий на больших деревянных окнах и бежевая тюль, придавали больше тепла деловой обстановке.
«Вот если бы еще цветочек на такой широкий подоконник и было бы чудесно» -  подумала я. 
   Привстав, я тихонько подошла к стеллажам. Они были из натурального темного дерева и аккуратно заставлены разными книгами. Я положила блокнот на стоявшее рядом кресло и подошла поближе, чтобы ознакомиться с литературой, которой увлекается мой герой. Я ведь журналист и должна знать все о том, с кем мне предстоит беседа. Какого же было мое удивление, когда среди множества томов я увидела фамилии известных русских и зарубежных классиков. Тут же Достоевский и Чехов, Пушкин и Гейне, Цвейг, Дойль, Шекспир и многие другие.
«Неужели он это все перечитал?» - задалась я вопросом.
 Трехметровые стеллажи были сверху донизу уставлены книгами.
   «Кто же он на самом деле? Его репутация резкого, жесткого, бездушного человека, который ради выгоды переступит через кого угодно, но добьется своего, у которого почти нет друзей, семьи, родных и вокруг него всегда много сплетен и загадочных историй.  Последняя, например, повествовала, что он обманул своего партнера и оставил его почти голым, подставил одним словом и так он поступал со всеми. Он скрытен и мало кто знает о его личной жизни и о нем вообще. Я была первая, которую он решил допустить к себе так близко. Возможно именно то, что мнение о нем и действительность значительно расходятся между собой, и спровоцировало его пролить свет из собственных уст на свою жизнь.  И тем самым положить конец сплетням и безумным историям. Так же недавно стало известно, что он является спонсором трех детдомов, но почему–то именно эту информацию старались особо не освящать в прессе. Хотя, когда она проникла на страницы газет, мне и поручили взять интервью у Строганова, чтобы пролить немного света на эту темную лошадку. И судя по его щедрому поступку и после всего увиденного, я понимала, что не может быть человек таким монстром и тираном, за которого его принимают и при этом еще играть на рояле и увлекаться классической литературой. Да такой коллекции книг позавидует любой журналист или профессор. И не каждый богатей, сегодня, способен поделиться копейкой с бедными детьми.
    Чем больше я блуждала взглядом по обстановке, тем загадочней становился для меня этот человек. Я с таким интересом все разглядывала, что забыла о своей внезапной слабости.
    На стене между стеллажами меня заинтересовала немаленького размера картина, в старой деревянной рамке. На ней была изображена немолодая женщина, в белом пышном платье с красивыми руками, сложенными на коленях, высокая прическа оголяла ее красивые плечи и подчеркивала ее длинную шею, на которой висело из разноцветных камней колье. Добрый и ласковый, но в тоже время проницательный взгляд выливался из больших красивых, синих глаз, а милая улыбка казалась живой, и было ощущение, что она вот-вот, что-то скажет.
Я попыталась найти, хоть маленькую информацию о художнике и изображении, но картина была настолько стара и не отреставрирована, что надпись было невозможно прочесть. Единственное что я смогла определить — это год, тысяча восемьсот пятьдесят девятый.  По бокам картины висели позолоченные подсвечники, которые при зажжении, видимо еще больше оживляли нарисованную даму.
   Я загипнотизировано смотрела на картину и отходила все дальше и дальше, чтобы проникнуться в изображение незнакомки, и поймала себя на мысли, что это лицо и этот взгляд кого-то мне напоминает.  И вдруг внезапное волнение пронеслось по моей груди, и холодок побежал по моим рукам, когда в лице этой статной женщины, нарисованной больше века назад, я узнала Строганова.  Завороженная этим открытием я не почувствовала, как мои брови поднимались вверх и от удивления открылся рот.   Я даже не заметила, как в комнату вошел Сергей Александрович, и только услышала его голос:
- Это моя бабушка в третьем калении, Княжна Мария Николаевна…
- Так вы из рода Романовых? – воскликнула я с удивлением.
- Ну, можно и так сказать, - спокойно сказал Строганов, - Только не говорите никому, - он улыбнулся и прижал палец к губам, - Пусть это будет нашей тайной.