В два кадра

— У тебя с головой нормально? — Татуировщик, намыливая руки, смотрел на Льна в зеркало и величиной был примерно с водонапорную башню.   
— Есть сомнения? — спросил Лён, расстёгивая рубашку. И посмотрел на выпуклость «башенных» брюк ниже спины. «Хвост у него, похоже»
— Ну, сомнения есть всегда, — Башня хрюкнул.
— Думаю, всё в порядке, — заключил Лён.
— Я у всех спрашиваю.

   Он мало спал. Расстройства сна случались и раньше, это не было проблемой. Он отключался несколько раз в день на десять-пятнадцать минут, не чувствуя никакого дискомфорта в промежутках. Улыбался, слыша совет полечиться. Лечиться было как будто не от чего. К тому же, существовало средство для вызова такого кратковременного сна, и оно всегда работало. (Было место, дом, где-то глубоко внутри, и стоило встать на дорожку, ведущую к нему, в голове что-то ослаблялось, тускнело, закрывало глаза, и Лён засыпал. Снов он не помнил.)

— … под далматинца. Он в последний день был уже никакой, лежал и молчал.  А я «гасился» каждые две минуты: выходил и ржал в полотенце...  Я потом  всегда  фотографирую. Этот первый, кого не стал — руки потому что тряслись. Ооочень убедительно вышло. Представил его в баньке... или с тёткой. Прям скотоложество.

... Однажды какой-то человек становится твоим соседом. Твоей соседкой.  Вероятно, потому, что соседей тоже не выбирают.
   Другая соседка, «дама без возраста», приклеенная к стулу в углу кухни с вечной папиросой, назвала её  «Высокомерная Гадина». Шагая по длинному коридору в свою комнату, он повторял и повторял слово «высокомерная», пока оно не рассыпалось...

— ...крылья, конечно, мешают.
—  А? — Лён открыл глаза.
— Да ничего, просто проверял. Вообще, не лучшее место. Два кадра, из-за столба. Сам, опять же, не видишь. Тётка тоже.  Если, конечно, она тебя сзади не... — Башня похрюкал, мол, это шутка, просто шутка. И выключил машинку — кто-то пришёл и теперь бубнил у входа вопросительные приветствия.

   Она часто менялась, до неузнаваемости. Думал, шлюха или актриса. Случайно узнал, что модель. По вечерам караулил её, находил дела на кухне. Видел тёмные круги под темными глазами — она была не то, что уставшей, её просто не было, длинная тень, моющая чашку. Ни с кем не разговаривала, только здоровалась. Можно было пробыть вместе с ней на той же кухне много минут, час — вряд ли она заговорила бы первой.
   Сейчас она понемногу появлялась на нём, и, по замыслу, мир должен был мгновенно встать на уши. Но не встал. Появилась уверенность в том, что какое-то время трудно будет спать на спине, но это и всё.

— Минут через двадцать прервёмся, надо девочке помочь, — Башня   стирал ненужные куски рисунка. У него мог быть, например, диплом медбрата. Или ветеринара.  А мог и не быть. — У тебя искривление, знаешь?
— Искривление? А, да, — Льна знобило. «Может, она тоже сейчас мёрзнет? Павильоны, кондиционеры. В шубе жарко, в трусах холодно. Работа. Не лучше и не хуже, чем «делать далматинца». Или ходить вечным студентом, соглашающимся на всё...»

   Они тогда столкнулись на пороге. Войдя, он стукнул её дверью по лбу. Она выронила несколько фотографий. Что-то прошептала о том, что "не закрепила". Стали  вместе собирать, молча, делая похожие резкие движения.  Собрали секунд за пять. Одна фотография осталась лежать в тёмном углу. Когда дверь захлопнулась, он подобрал её. Профессиональное фото. Других, понятно,  и не могло быть. Она на фоне окна, спиной к фотографу, в тёмных колготках. Чёрно-белая картинка, очень узнаваемая — у любого начинающего «снимальщика», наверно, есть похожая — окно, женщина, колготки...

   С тех пор, как она стала его соседкой, он многое забросил. Одержимость ею была ровной, непластичной и тяжёлой, как кирпич.  Состояние «лёгкий верх, тяжёлый низ», очень выматывало.  Даже на той дорожке к дому, он иногда чувствовал, что соседка просто отходит на пару шагов в сторону, ожидая его пробуждения.

— Мммм... ммм...мм...мммммм..., — помыкивал Башня. — Ты какой-то, — он выключил машинку, — странный. Мне показалось, что ты сейчас спал. —  Башня стал мыть руки, посматривая на Льна в зеркало.
   Лён поводил глазами. Спине было жарко, всему остальному холодно.
— По-моему, так и было, — он зевнул.
— Чайный перерыв, — торжественно объявил хозяин. В соседней комнате девчонка, выпятив живот, рассматривала свой пробитый пупок. Башня рассказал, что ей нужно было поменять кольцо, сама она не смогла. Пожалуй, кусочек, который был виден в зеркало, вёл себя беспомощно. Лён отвернулся. Он не хотел чаю, кофе был бы в самый раз, но спрашивать было лень.
— Ты какой-то синеватый, — Башня кивнул на соседнюю комнатку. — Чайник, сахар, чай. Кофе, если хочешь.  Только, если варить, замучаешься. Лучше залей, — добавил он и ушел помогать девушке с пупком.

   Лён пил кофе и косился на фотографию. Она лежала довольно далеко, если не знать, что на ней, то не разглядишь. У него случилось что-то вроде «видения», от которого стало весело и тепло. — Он  «увидел», что в тот момент, когда её фотографировали, она улыбалась. Может, потому, что фотограф рассмешил её, может, потому, что устала,  а было обещано, что этот кадр — точно последний.  И теперь, на его спине, она тоже улыбается, глядя в окно...

— Во дура! — Башня опять мыл руки. — Расковыряла себе всё, что могла. Нет бы, сразу прийти, — он посмотрел на часы. Лён прикинул, что он тут уже часа четыре — четыре с половиной.
— А вы вообще кто? — спросил он, согревшись от «видения» и кофе.
— Вообще кузнец, — Башня хрюкнул.
— ...!
— Вот именно. Моё такое... наследство, — Башня опять замычал ту же песню. Может, давал понять, что «про кузнецов» — это не тема для беседы?
Лён закрыл глаза...


— Что, есть такие места, где этому учат? — спросил он через некоторое время.
— Чему?
— Ковать, — ему стало смешно. Хотелось уже подвигаться, съесть чего-нибудь, подышать уличным воздухом.
— К сожалению. 
— Почему «к сожалению»? Вы ж другим занимаетесь. И, по всему видно, успешно.
— Человеческая глупость, — Башня что-то заменил в машинке, звук стал ниже, — это бездонная яма. В том смысле, что НЕДРА... Если мы сейчас говорим о возможной прибыли, то теоретически я — Крез... Или Гейтс.
— Крез... — Лён поискал глазами пепельницу и не нашёл, — про собаку смешно.
— Про какую собаку? — Башня был очень сосредоточен и оттого сопел.
— С пятнами.
— А. Да. Смешно. И очень недёшево, кстати, ему обошлось. Большая площадь, всё такое...  У неё волосы чёрные или тёмные?
— Каждый день разные.  Почти каждый, — Лён вспомнил её вчерашнюю.
— Это она зря, облысеет.  Представляешь, — он хрюкнул, работа, явно, шла к завершению, — будет просить тебя, мол, ляг на живот, хочу посмотреть, какой я была с волосами.
   Лён хмыкнул и вспомнил сцену из пьесы, в которой "не видящий поля" парикмахер учил жизни аристократа-тинейджера.  Тот молчал-молчал, а потом душевно заметил, что, мол, у меня создалось впечатление, что кто-то забывается...
— Нелёгкая работа, — искренне заметил Лён.
— Как посмотреть, — Башня в десятый, наверно, раз мыл руки. Он пока не сказал ничего насчет того, что они закончили.  Но Лён понял, что осталось что-то совсем пустяковое.
— А себе сами били?
— Учитель, — с удовольствием ответил Башня.
— О. Учитель, — Лён хмыкнул, — тоже помогли ему материально?
— Помог, — Башня опять хрюкнул. — Но это — часть процесса. Татуировщика без татуировок не бывает.
— А сводить? Долго?
— Долго, — Башня отвернулся к лампе и вдруг оглушительно чихнул. — Долго, грустно и дорого. Сам я этим не занимаюсь, посылаю к другу. Бывает, что...  Недавно, вот, девчонка попалась очень нервная, так ей бесплатно.
— Я бы с удовольствием покурил, — Лён взглянул на часы. Он провёл здесь почти шесть часов. 
— Можно тут, — Башня включил вытяжку. — Осталось немного. Устал, небось,  валяться?

— Будет чесаться и болеть. Не сильно, но ощутимо, — они сидели в той самой комнатке, куда хозяин бегал «гаситься». У него были заведены «ритуальные» коньяк и трубочка.
— Я так понимаю, тётку эту ты не особо знаешь? — Башня устраивался поудобнее, хвост всё-таки немного мешал.
— Почему. Мы живём вместе. В одной квартире, — Лён тоже поёрзал.
— А ты — бедный студент? Ни колоть, ни ковать?
— Мммм, — согласился Лён. Спина зудела.
— Они все более или менее одинаковые. Если ты просто покажешь ей спину, что она сделает, как думаешь?
Лён хмыкнул, вспомнил песенку про «покажи им всем жопу».
— Даже не представляю.
— Ей будет лестно, — Башня выпустил красивую дымную струю, — без вариантов. Это я тебе как кузнец говорю, — он хрюкнул. — Конечно, она поймёт, что ты больной на всю голову. Не исключено, что никогда тебя не захочет. Но показ спины — это уже не совсем нейтралитет, ты ж понимаешь. Только струпья пережди, а то она ничего не поймёт. Либо сразу разденься, сегодня , либо через месяцок...  А вообще, нейтралитет — такая хорошая вещь. — Он разлил остатки и поднял металлическую стопку. — За глупость!
— Ммм... — Опять согласился Лён и выпил.

   «Картинку забери...», вертелось в голове всю дорогу домой. «картинкузаберикартинкузабери...»

   Он шёл и смеялся. Представлял пятнистого мужика-далматинца в прозекторской. Как он лежит там, темнея пятнами.  И никто не может подойти к нему, подготовить к отправке в последний путь — все работники морга «гасятся».