Царевна-лягушка

Жили-были в стольном граде два товарища закадычных – Иванушка да Пётр. Раз пошли они в лес, грибы, ягоды собирать. Шли-шли да на болото с высокими камышами и вышли. А на болоте том лягушки квакали, а о чём? – никому не ведомо. Подошёл Иванушка к камышам высоким, да возьми у Петра и спроси,
- А слыхал ли ты, Петро, сказку про Царевну-лягушку?
- Ну а как же не слыхать, - ответил Пётр, - я эту сказку, почитай, с малолетства знаю.
- Хорошая сказка? – спросил Иванушка.
- Хорошая, - ответил Пётр, - да глупая.
- Это почему же?
- А потому, Ваня, что всё это брехня одна.
- Почему?
- А потому, что не бывает такого. Никакая лягушка в царевну обратиться не может. Не верю я.
- А царевна в лягушку?
- А царевна в лягушку тем боле.
- Значит, ты Петро, в сказки верил, только когда мальцом был?
- Нет, Ваня, я, когда и мальцом был, тоже не верил.
- А зачем же тогда читал?
- А так, чтоб посмеяться.
- Так, сказка, Петро, не шуточная. Чего ж смеяться-то?
- А не смеются над сказками, Ваня, только дураки.
- Стало быть, по-твоему, Петро, выходит, что я дурак?
- Так это, Ваня, не только, по-моему. Тебя так все и зовут.
Рассердился тут Иванушка, схватил Петра за грудки, размахнулся да ударил. Кулаком в самое лицо и попал. Не удержался на ногах Пётр, и упал, да головой о землю ударился. А на земле той бугор был, али камень какой, али ещё что. Лежит Пётр на земле, и не шевелится, и глаза закрыты. Наклонился Иванушка над Петром, и сказал,
- Петро, ты чего? Вставай.
А Пётр-то молчит, потому как разговор никакой вести не может. Поднялся Иванушка от Петра, поглядел на болото, потом на лес поглядел, и пошёл, куда глаза глядят. Долго шёл по лесу Иванушка, грибами да ягодами кормился, и назад не оборачивался.

Пришёл Иванушка на поляну с большими деревьями. Глядь, а в самой середине поляны избушка на курьих ножках стоит. Левую ножку избушки цепь с широкими кольцами обнимает, да с самым большим деревом соединяет. Избушки на курьих ножках летать-то не умеют, а ходить могут. Вот, чтобы избушка никуда не ходила, её цепью и привязывают. Цепь избушке ходить толком не позволяет, а от падения не бережёт. Да только избушка никогда не падает, потому как жалко ей тех, кто в избушке живёт.
Поглядел Иванушка на избушку, и ничего не сказал. Потом он обошёл избушку, поднялся по ступенькам к двери, и прислушался. А в избушке баба Яга пела, и на гитаре играла


- У бабы Яги на столе пироги,
  Но нет долгожданного гостя,
  На тысячу вёрст не видно ни зги,
  И ноют старушечьи кости.

 Избушка прогнулась на курьих ногах,
 И крыша её прохудилась,
 Клубок сиротливо пылится в сенях,
 И мышка под лавку забилась.

Иванушка дождался, пока куплет закончится, и в дверь постучался. И сразу тихо стало.
- Кого это там нечистая принесла? – спросила избушка голосом бабы Яги.
- Так это я, бабушка Яга, Иван.
- Так заходи, дверь-то открыта.
В избушке две комнаты были: одна большая, а другая маленькая. В большой комнате, куда Иванушка и вошёл, стол стоял, аккурат напротив двери. На столе скатерть белая, самовар, пирог с капустой, и две чашки. Позади стола печка, а у стены кровать да шкаф. А у маленькой комнаты двери-то не было. Вместо двери занавеска висела, старенькая, но чистая. В большой комнате на одной стене ковёр. На ковре девица, да такой красоты, "что ни в сказке сказать, ни пером написать". Девица на бугорке сидит да на воду глядит, а рядом камыши высокие. А на другой стене фотографии. На одной фотографии та же девица, да с кудрявым юношей. А юноша в военной форме новенькой, а девица в платье подвенечном. На других фотографиях та же девица, да только одна, и платье на ней совсем обыкновенное.
За столом Баба Яга сидела, и смотрела на Иванушку. Иванушка поклонился бабе Яге, и сказал:
- Здравствуй, бабушка Яга.
- Здравствую, Ванюша, - ответила баба Яга, - садись к столу. Либо устал с дороги-то?
- Устал, бабушка Яга. Три дня и три ночи к тебе шёл.
- Только сначала руки помой. Вон за занавеской. Там у меня и умывальник, и мыло, и полотенце.
Иванушка руки и лицо помыл, полотенцем вытерся, да и за стол сел.
- Стало быть, издалёка ты шёл? - спросила баба Яга, и стала чай наливать.
- Издалёка, бабушка, издалёка, - ответил Иванушка, и кусок пирога взял, - из самого стольного града.
- Ну и как град-то, стоит?
- Стоит, бабушка, а чего ему сделается-то?
- Ну, как чего? Всякое могёт быть. Можа враги какие, али болезни.
- Нет, бабушка. Ни врагов, ни болезней у нас нет. Бог миловал.
- Ну и слава Богу. Значица, всё хорошо.
Тут Иванушка кусок пирога отложил, и сказал,
- Я, бабушка Яга, человека убил.
- Вона как, - сказала баба Яга, и гитару на кровать положила.
- Друзья были, водой не разольёшь, а убил, - добавил Иванушка.
- Нельзя, Ванюша, друзей-то убивать. Никого нельзя, а друзей тем боле.
- Так гад он.
- Да разве ж, за это убивают?
- Не знаю. Я убил. …Ударил его кулаком по голове, а он упал, да затылком об камень.
- Значица, говоришь плохой был человек твой друг, раз гад?
- Плохой, бабушка, плохой. А всё одно, жалко.
- Это, Ванюша, завсегда так. Ты ж не убивец какой, вот и жалко. И себя жалко, и его.
- Права ты, бабушка, - сказал Иванушка, и на ковёр поглядел.
- А за что убил-то, Ванюша?
- А он, бабушка Яга, в царевну не верил.
- В каку-таку царевну?
- А в ту, которая из лягушки получается, - сказал Иванушка, и в глаза девицы поглядел, которая на фотографии была, потом на бабу Ягу, потом снова на фотографию и снова на бабу Ягу.
- В царевну, какая раньше лягушкой была, а потом, стало быть, кожу-то лягушачью сбросила? – спросила баба Яга.
- Да.
- И ты его за это порешил?
- Да, бабушка, за это и порешил.
- Да ты что, Ванюша! У нас, почитай, в эти сказки никто и не верит. Можа, окромя тебя.
- А ты?
- А что я, я уж старая.
- А ты веришь, бабушка Яга?
- Ну а как же мне не верить. Я ж всё это своими глазами видела.
- Вот. А ты говоришь все не верят. Значит не все, раз я да ты, уже двое.
- Так чо ж, Ванюша, значица, тех, кто в это не верит, убивать надобно. Кто ж тогда останется? Ты да я, да мы с тобой?
- А хоть бы и так. Ну и что?
- Мне тут, Ванюша, один шибко умный Леший, тоже об энтом сказывал, - сказала баба Яга, и самовар потрогала.
- Вот. А ты, бабушка Яга, говоришь, нас только двое, – сказал Иванушка.
- Да ты погоди, Ванюша, послушай. Был, сказывал Леший, такой философический человек, его ещё широкоплечим звали. Так вот, этот, стало быть, широкоплечий, и захотел всех неверующих жизни лишить.
- Правильно! - Иванушка встал.
- Да только ему энтого никто не разрешил.
- А зря.
-Да ты садись, Ванюша, и пирог поешь. А я у тебя вот что спрошу. …А кто неверующих убивать-то станет?
- Ну, как кто? – Иванушка сел за стол, - тот, кто верит.
- А царевна, по-твоему, верит?
- Ну а как же? Конечно, верит.
- А ежели царевна, кого убьёт, то она кем станет?
- Как кем? Зачем ей ещё кем-то становится? Она ж царевна.
- В том-то всё и дело, Ванюша. Ежели царевна кого убьёт, то она тут же в лягушку и превратится.
- Это как?
- А вот так.
- И никогда больше царевной не станет?
- Никогда.
- И что, так лягушкой на всю жизнь и останется?
- Останется, и квакать будет. Потому как царевны никого не убивают.
- А что же они делают?
- А всех они, Ванюша, любят. …Да ты пирог-то поешь.
- Прямо всех? И тех, кто в царевну не верит, тоже? – спросил Иванушка, и свой кусок пирога взял.
- Я же сказала всех. А тех, кто в царевну не верит, особливо.
- Это как? – спросил Иванушка, откусил свой пирог, и жевать стал.
- А так. Кто в Царевну-лягушку не верит, стало быть, болеет. А всех болеющих жалеть надобно.
Иванушка из избушки-то ушёл, дверь за собой закрыл, и услышал:

"Метла, как ребёнок, прижалась к ступе,
 И кошка уснула у печки,
 Ковёр-самолёт пожелтел на стене,
 И слышно, как тикает вечность".

Долго шёл Иванушка. Три дня и три ночи шёл, и пришёл на то самое болото к камышам высоким, на то самое место, где Петра ударил. Смотрит, а Петра-то нет, а то место, где голова Петра лежала, вовсе и не камнем было, а бугорком земли. Дотронулся Иванушка до бугорка, и понял что земля-то мягкая. Обрадовался Иванушка, и к Петру пошёл. А Пётр здоровенький за столом сидит да чай пьёт.
- Прости меня, друг закадычный, - поклонился Иванушка Петру, и добавил, - прости дурака.
- Да простил, я тебя, Ваня, - сказал Пётр, - садись со мной чай пить.