Главка вторая, ознакомительная

Мать девочки… хм-хм…девушки Маши исчезла в неизвестном направлении, когда Машеньке было два с половиной года. А посему, воспитывалась Маша отцом. А если быть точнее, отчимом. А если уж быть совсем точными, то отчимом, пьющим, не часто выходящим из состояния белого и горячего. А если и выходящим, то только в состояние черного и блюющего, ну и, соответственно, далеко не доброго. В общем, на заботливого и нежного папочку он, мягко говоря, не тянул. Хотя исполнять отцовский долг, особенно по части ругани и побоев (а для него он именно в этом и заключался) ему нравилось. Да и ощущение того, что совершает он благородный поступок, неся крест, доставшийся ему от приблудной бабы, наполняло его гордостью за себя любимого и служило поводом пропустить лишний разок по рюмашечке в обществе дружков-собутыльников. Временами, когда сидел он в потертой тельняшке и темно-синих семейных трусах, в маленькой грязной кухоньке, в квартирке, оставленной ему приблудной бабой, дымил беломориной, перебрасывая ее из одного угла рта в другой, щерясь блестящими от выпивки глазками и потирая ладонью одной руки щетинистые щеки, показывал друзьям-товарищам второй рукой на маленькую Машеньку и тянул сипло: «Видали? Девку свою на меня оставила, с-с-с-с-сука, и уебала куда-то со своим городским. А мне воспитывай теперь отродье ее!». В такие моменты он сам бывал настолько растроган своей чуткой речью, что переполнялся пьяной любовью и жалостью к Машеньке и вместо обычных пинков и подзатыльников, девочка получала скупую ласку в виде похлопывания по макушке и конфетку, если оная еще не пошла на закусь. Вот в такой теплой семейной атмосфере и росла Машенька.
Ее будущий муж Ваня жил через проулок, но часто в детстве бывал в доме, где жила Маша. Точнее, в общем коридоре этого дома. Потому что аккурат напротив квартиры, где жила Маша со своим отчимом, находилась квартирка, занимаемая гастарбайтерами. А к ним в гости часто наведывалась мать Ванечки, дабы утешить и возлюбить одиноких, заброшенных жизнью так далеко от родины, горцев и заработать на кусок хлеба себе и на леденец сыночке-Ванечке. Ванечка в эти ее рабочие часы сидел в коридоре рядом с помойным ведром и играл с картофельными очистками, немудреными средствами контрацепции и другими отходами жизнедеятельности человека. Иногда даже тянул что-то в рот, потому что мал был еще, глуп и любопытен. Вот так вот и стали сперва лучшими друзьями Маша и Ваня. У Ванечки была какая-то мудреная умственная болезнь, которую в деревне Быдлово мало кто мог запомнить, поэтому звали его все просто – Ванька-дебил. Мать Ванечки, наторговавшись любовью, скопила немножко деньжат, да и укатила на поезде Быдлово-Астрахань далеко и надолго. Видимо, была такая тенденция у женщин Быдлово в связи с тяжелой социально-психологической обстановкой. Остался Ваня сыном полка, точнее, аула. Горцы, не в пример отчиму Машеньки, к мальцу отнеслись хорошо, кормили шашлыком, поили вином. В Быдловскую школу Ваню не взяли, так что и учили даже его помаленьку. По достижении совершеннолетия Ванечки, устроили его на заводе, где сами работали, двор мести (на другую должность дебила брать начальство побоялось) и отремонтировали ему квартирку, где он жил раньше с матерью. Замечу при этом, что горцы раз в год менялись. Уезжали одни, приезжали другие, но Ванечку строго, эстафетной палочкой, передавали на поруки друг другу.
В дружбе Вани и Маши были разные периоды. В глубоком детстве они часто бывали вместе, лопотали что-то на одном им понятном языке, бегали к «а-а-шкам еликанов» (ну, к пирамидам этим) и пропадали там целыми днями. В школе Маша узнала, что общается с дебилом и что это стремно. Сначала она решила завязать с детской дружбой с Ваней, потом стала дружить с ним тайно, чтоб не вызывать насмешки однокашников. В пятнадцать лет Маша оборзела, озлилась, послала на три веселых буквы всех, кто когда-то ее чмырил и из чувства противоречия при любой возможности стала появляться с Ваней на людях. Он провожал ее до школы, встречал, носил ей портфель, ходил с ней в один-единственный магазин и даже на танцы. Как ни странно, ни одного плохого слова об их дружбе и о себе она больше не услышала. Так уж получилась, что Маша первая, по разумению деревенских девчонок и мальчишек, обзавелась парнем. Каким-никаким, хоть дебилом, зато у нее теперь от-но-шеее-ни-я. В основном, только по этой причине насмешки и прекратились. О том, как воспринимают сверстники ее общение с Ваней-дебилом, Маша узнала, когда первый раз испытала что-то наподобие любви к одному из своих одноклассников. Предмет ее влюбленности ей об этом и сообщил, когда она имела неосторожность признаться ему в своих чувствах. Все дело в том, что Ваня к своим семнадцати годам превратился в юношу придурковатого и доброго, но с опасным телосложением. И из опасения попасть в немилость к амбалу, который на голову выше всех остальных мальчишек и шире в плечах, поклонники Маши, если таковые имелись, старались держаться от нее подальше. В тот день Маша прорыдала под пирамидами больше часа. Ваня сидел рядом. Одной рукой он гладил ее по голове и с периодичностью в каждые пять минут гудел: «Не плачь», а пальцем другой руки ковырял в носу. Спустя некоторое время, когда все точки над «ё» были расставлены, Ваню стали воспринимать как телохранителя Маши, которого легко можно куда-нибудь отослать минут на десять, больше и не надо, Маша распрощалась с девственностью, а вместе с ней и с иллюзиями о большой и чистой любви. У тех же злосчастных пирамид из жалости она лишила девственности и Ваню (на этот раз в носу он не ковырял), а потом узнала, что беременна. Отчим ее от души поржал над этим и сказал: «От кого залетела, за того и выходи замуж, не позорь меня перед мужиками. Если в мамашу пошла, свалишь куда-нибудь, как она. Пусть папаня родной приплод твой воспитывает, а я отказываюсь, тебя хватило, шалава! Еще раз дома увижу, убью». Если бы Маша знала, что через пару месяцев, отчим помрет от перепоя, замужества бы никакого и не было. Но Маша об этом не знала, а слова о матери сильно ее разозлили, поэтому она собрала вещи, перебралась к Ване, и на следующий день они подали заявление в районный загс в Мухосранске. Если бы Маша не знала, что Ваня – дебил, она бы решила, глядя на его лицо, что он счастлив.