Красвоенморлёт

                http://www.proza.ru/2017/03/30/1491      
               
       Бабушкин старший сын Николай, лётчик-испытатель, похоронен в Лавре. Брат Кока - утверждали мой отец и тётка Наташа - был человеком весёлым и заводным. Будучи уже красвоенморлётом первого ранга, в свободное время иногда водил медведя на цепи по проспекту 25 Октября (Невскому), чем сильно смущал, даже травмировал мирных пролетариев и обывателей. Если пристально рассмотреть групповую фотографию участников парада на Комендантском аэродроме в 21 году (парад принимал Август Корк, впоследствии расстрелянный вместе с Тухачевским), можно отметить очень ироничное, насмешливое выражение лица у одного из красвоенморлётов, а именно к Коки, стоящего в строю.
       Интересна другая групповая фотография участников парада на Комендантском аэродроме летом 23 года. В центре стоит Николай, а где-то вблизи – отец показывал мне его, но я забыл, в каком месте, – среди прочих присутствует то ли  Молоков, то ли Доронин, словом, кто-то из первых Героев Советского  Союза.
       Кока явно стремился вырваться вперёд в этой жизни. Прочитав где-то про, якобы, готовящийся  международный кругосветный перелёт, он немедленно отправил по инстанции заявление о желании участвовать в этом мероприятии. Сохранившаяся переписка по этому вопросу представляет большой интерес, как одна из характеристик времени. Рапорты и отношения выполнены чуть ли не на папиросной бумаге, резолюции и ответы - просто на их обороте. Вся растущая, пухнущая пачка бумаг, переходя  из инстанции в инстанцию, наверняка не оставляла следов  ни в самих этих инстанциях,  ни в памяти руководителей, через руки которых прошелестели эти бумаги. После отрицательной резолюции Склянского, одного из высших чинов Красной армии, вся пачка пропутешествовала обратно к заявителю.

       Николай разбился в конце 1924 года  при испытаниях одного из новой партии «Фоккеров» - самолётов, закупленных в Германии для Красной Армии; высокий лётный пробковый шлем не спас его. Похоронен Николай в Александро-Невской Лавре на Коммунистической площадке.

       Хорошо помню бабушкин туалетный столик  в большой комнате на Лазаретном. Он стоял в простенке между окнами, на нём большое овальное зеркало, рядом разные вазочки и флакончики, слева малахитовая шкатулка с фамильными драгоценностями, а справа лётный пробковый шлем Николая, который был на нём в момент катастрофы, и его кожаные перчатки английского происхождения с широкими крагами (во время Блокады перчатки были съедены, Бабушка сварила из них суп). А выше, прямо над зеркалом в большой овальной остеклённой коробке – «раковине» - большой портрет Коки. И каждый день перед этим столиком, почти языческим капищем, Бабушка занималась утренней зарядкой и приводила себя в порядок…

       Почти каждую неделю  мама, а чаще отец,  на пару дней привозили  меня к Бабушке с Дедушкой, и всякий раз Бабушка спрашивала:
       -Поедем к Коке?
       -А к Подружке? - интересовался я.
       -И к Подружке - отвечала Бабушка.
       И мы на трамвае, а потом на другом, ехали в Лавру; я очень любил эти поездки.

       На пути от ворот Лавры к собору Бабушка раздавала милостыню - «копеечку» - и потом долго высаживала на могилке Коки «анютины глазки», а я ползал рядом по пьедесталу странного памятника из колёс и цепей на могиле шофёра, когда-то возившего Троцкого. Потом через широко распахнутые двери мы заходили в темноту собора. Бабушка ставила свечки всегда перед одной и той же иконой  и долго что-то шептала и иногда тихо разговаривала с дяденькой в странной длиннополой одежде. Он махал над ней рукой, она целовала его в плечо, и мы, наконец-то, шли к выходу и потом ехали  в трамвае  на Стремянную улицу. К Подружке.
       В комнате Подружки я каждый раз снова видел знакомую фотографию - такую же, как у Бабушки - только размером поменьше и не раскрашенную. А на Лазаретном на стене висел большой раскрашенный фотографический портрет: две женщины, очень красивые и молодые, одетые в платья  крестьянок  и украшенные драгоценностями, стояли, опираясь на имитацию деревенского плетня: Подружка - в платье коричневых тонов, а Бабушка – в синих.
       Сначала все мы пили чай с моим любимым печеньем  «петибер». Я играл с Подружкиной кошкой, а когда становилось скучно, мы с Бабушкой шли на Кузнечный рынок, а перед этим заглядывали в «похоронный» магазин на углу Стремянной и Нахимсона (Владимирского). Там возле стен стояли венки из зелёных жестяных листьев и цветов, сделанных из тонкого-тонкого фарфора. Я старался, как бы, случайно прикоснуться к венку, задеть его, и он издавал тихий звон, похожий на скрип. За это мне всегда немножко попадало. На рынке мы  покупали «корешки» и на трамвае по Загородному, мимо «кооператива» на углу Звенигородской, возвращались на Лазаретный. Дедушка нас уже ждал. 
       Как звали Подружку, не знаю, да тогда и не интересовался, а во время Блокады в дом Подружки попала бомба. Фугасная...

            http://www.proza.ru/2009/11/06/1303