Сказка Декабря окончание

— Как же так сложилось, Сергей Платонович, что жизнь твоя по косой пошла? Будто два разных человека. Рано тебе выпало несчастье пережить, но ведь ты выстоял, а когда и причин не было – сломался. Извини старика, не упрекать я к тебе пришел.
— Да чего уж там… — мрачно вздохнул Платоныч.
— А знаешь, Сергуш, если бы ты тогда молвы не испугался, жизнь совершенно по-иному сложилась бы, — дед мял ладонями свои колени, — ты не бось и сам чувствовал. За отца не обижайся, не тебя наказали, у него своя жизнь была, и жил он ее по-своему, и черед его по сроку пришел. Ничего не попишешь. Все живут на ощупь, все в первый раз. И кто уж как распорядится ею, только его воля. И до поры до времени, я только подсказать могу тихонечко, но если не услышишь — тут уж нет моей вины, извини, большего мне не позволено. Я ведь тебе не зря про Настю напомнил, она твоим знаком была, а ты не разглядел.
— Да разглядел я, — с болью в голосе, возразил Платоныч, — да только поздно уже было.
— И такое бывает, — с сочувствием вздохнул дед. — Хочешь узнать, что было бы не отрекись ты от нее?
— Не знаю, хочу ли, — только и смог выдавить Платоныч, в горле стоял комок.
— Ну хорошо, не стану утомлять рассказом длинным, но дверцу приоткрою – сейчас можно… Да вылезай ты уже, чего на снегу-то лежать.
Платоныч попробовал пошевелиться, рука вдруг оказалась свободной, сразу стало дышать легче, то ли снег под ним подтаял, то ли правда дед наколдовал, но выбраться труда не составило. Платоныч отряхнулся, размял руки-ноги и присел рядом на поваленное дерево.
— Ох, и напугался я, уже с жизнью прощаться стал… Спасибо тебе! — Сергей только сейчас осмелился разглядеть собеседника.
— А жалко было, прощаться-то? — Дед Мороз по-прежнему буравил бесцветными глазами, — это тебе тоже знак был, Сергуш. Из этого леса много дорог ведет…
— К чему вы клоните?
— Отошел бы в сторону — Никадимыч на радостях похмелил бы тебя с Семеном. Или другой расклад — меня бы не было — дерево тебе сломанные ребра в сердце воткнуло бы. А я вот как раз здесь по делам ходил, и видишь, жив-здоров остался. Вот уже три дорожки, а сколько их здесь под снегом прячется, даже я не упомню.
 Платоныч огляделся словно пытался увидеть тропинки, про которые говорил дед. Что-то предательски кольнуло в груди. Совсем стемнело в лесу. Старик пошвырялся в рюкзаке, достал армейскую зеленую фляжку, открыл и протянул Платонычу. Платоныч помедлил, но взял фляжку и, сделав два глотка, занюхал рукавом. Приятное тепло разлилось по телу, тревога отступила. Фляжка была полной, увесистой, пей — не хочу, и дед вряд ли одернул бы, но Платоныч вдруг с удовольствием отметил про себя, что пить ему больше не хочется. Он вернул фляжку и встал.
— Еще раз спасибо за все, но пойду я Семена вызволять.
— Ступай, коли нужно. Темнеет уже, — старик тоже сделал глоток, аккуратно навинтил крышку и кинул фляжку обратно в рюкзак.
Сергей повернулся и побрел в сторону станции. Дед достал папиросу и закурил.
— Сергуш! — позвал он, глядя на догорающую спичку.
Платоныч обернулся.
– А ведь я тебе показать обещал, как бы оно сложилось.
Тоскливо стало на душе, из белого снега торчали стволы деревьев, а верхушки их уже вязли в вечерней темноте. Пошел крупный снег.
— Значит, эта тропинка никуда не ведет? — Платоныч вернулся к дереву и сел на свое место.
— Есть и такие дороги, могут вечно водить по кругу, есть и те, что обрываются внезапно. Много их, но ступая на любую из них, мы делаем выбор. Виноват я перед тобою, Сергуш. Потому и пришел вину свою искупить. Вижу, устал ты, да и время позднее, мне тоже скоро уходить пора… — Дед снова запустил руку в рюкзак и неожиданно достал красный елочный шар, — вот, держи.
— Что это?
— Твой отец в последний день для тебя нес, да сам понимаешь… — дед протянул игрушку.
Платоныч бережно взял ее двумя руками, глядя, как завороженный.
— Помню, ты мечтал его на елку повесить. Сделай это сейчас.
Холодное тонкое стекло волновало, казалось, чуть надави и оно осыплется блестящей крошкой в ладони.
— Куда же мне повесить-то такое чудо? — растерянно пробормотал Платоныч.
— Как куда? — дед кивнул на сосну. — Вон какую красоту загубил, неужто, зря?
Платоныч подошел к кроне поваленного дерева и осторожно повесил шар на ветку. Все так же, не отрывая от него глаз, Платоныч присел чуть поодаль в снег.
Дед тоже подошел и, любуясь качающимся шаром, встал рядом.
— Спасибо, Сергуш, уважил старика.
Оба замолчали.
Шар беспечно дрожал на ветке, словно смущаясь и радуясь детской беззаботной радостью.
— И последнее, что я тебе обещал… — тихо проговорил дед и сделал паузу, — подойди вплотную к шару, не бойся…
В груди защемило от предчувствия чего-то необратимого и важного, но страха не было.
Платоныч приблизился, шар качнулся чуть сильнее. И глядя на красную блестящую поверхность, Платоныч увидел  мальчика, лет пяти, на трехколесном велосипеде. Комната с высокими потолками и стены выкрашенные в светло-бежевый цвет. Паркетный пол слегка потерт на пороге комнаты, где и остановился тонконогий ребенок на своем велосипеде. Распахнутая белая двустворчатая дверь, за ней слышался голос радио и звук посуды. Пахло мандаринами и духами. В комнате, посередине, стоял круглый стол на резных деревянных ножках. Возле дальней стены — большой книжный шкаф. Рядом примостилась деревянная стремянка. Справа диван, накрытый шерстяным пледом, на нем лежала открытая толстая книжка.
В комнату вошел, мужчина лет пятидесяти и остановился рядом с мальчиком.
— Дедуль, а как елочные игрушки делают?
— Есть такие мастера-стеклодувы, вот они их и делают.
Мальчик рассмеялся.
— Это как же можно стекло надуть, оно же расколется.
— Они его в печи докрасна раскаляют, и стекло становится вязким, как пластилин, Мастера предают ему красивую форму, а потом стекло застывает. А еще машины, наверное, специальные существуют, которые делают такие елочные шары.
— Неужели машина тоже умеет стекло надувать?
— Машины, Никитушка, теперь очень умные, и они почти никогда не ошибаются.
Мальчик слез с велосипеда и приблизился к шару. Платоныч видел, как мальчик подходит к нему почти вплотную. Ясные глаза с большими ресницами в упор смотрели с интересом и без укоризны. Следом подошел дед, и только сейчас Платоныч разглядел в нем себя. Никиту позвала мама из соседней комнаты, и он, забыв про шар, убежал. Платоныч остался смотреть сам на себя.
На станции снова протяжно прогудел тепловоз. Пропала комната и запах мандаринов. Сергей Платонович смотрел в свое отражение в стеклянном шаре.
— Ну, вот теперь вроде все… — дед закинул за спину рюкзак. — По-разному жизнь складывается. По-разному тропинки выводят, и по двум сразу не пройдешь. Пора нам, Сергей Платонович, — Дед кинул в снег докуренную папиросу и, не оборачиваясь, зашагал вглубь леса.
Платоныч еще раз посмотрел на красный шар, осторожно качнул его пальцем. Встал, отряхнул снег, посмотрел в сторону станции. Он уже знал, что никогда не увидит ни станции, ни Семена, ни своей обшарпанной комнаты. Ничего не было жаль. И ничего не хотелось вернуть. Вдруг наступили радость и покой, и первый раз, за последние долгие серые годы, появилась уверенность, что сейчас он сделает шаг и этот шаг будет правильным.