тёмные изумрудные волны гл 115

Глава 115

Втроём они сидели в ресторане «Август» – Андрей, Мариам, и Олег Краснов, прибывший
накануне в Волгоград. Играла электронная музыка – какой-то причудливый рисунок из
звуковых лоскутков. Чувствовалась усталость автора, отсутствие у него желания
создавать что-то новое.
Сидя рядом с Андреем и слушая сидящего напротив неё Краснова, Мариам делала
удивлённое лицо и держалась чрезвычайно скромно; это могло заставить сомневаться в её
уме, но создавало впечатление, что она бесхитростная, искренняя, и порядочная девушка.
Она держалась свободно и естественно с несколькими близкими подругами, с которыми
была знакома ещё со школы. В обществе других женщин, включая жён друзей Андрея,
она восторгалась, соглашалась, и молчала. Если же ей выказывал внимание интересный и
остроумный мужчина, она напускала на себя ещё большую скромность и застенчивость, и,
потупив взгляд с прелестной робостью, вдруг бросала игривое замечание, которое было
особенно пикантно своей неожиданностью и воспринималось как выражение особой
симпатии, так как исходило из столь сдержанных уст, и из столь скрытной души. Не
кокетничая, не меняя позы, не прибегая к каким бы то ни было уловкам, только чуть
прищурив глаза и сделав быструю гримаску губами, она внушала мужчинам лестные для
их самолюбия мысли. Даже Второв, с которым был «подписан пакт о ненападении»,
пытался заигрывать с нею.
- … я чувствую себя смертельно уставшим человеком, – сказал Краснов, которому
недавно исполнилось тридцать шесть. – Всё, что мне нужно – отпуск… минимум на год.
- Что вы говорите? – изумлённо воскликнула Мариам, и, подперев рукой подбородок,
незаметно для других зевнула.
Ей было скучно, она и не хотела сюда идти, полностью доверяя мужу, но Андрей упросил
составить им компанию, чтобы не оставлять её дома одну.
- Да… – оживился Краснов, – Во мне накопилось столько усталости, даже не знаю, хватит
ли года. Если раньше я легко управлялся с сотней дел, то теперь любая, даже
незначительная работа, или поручение, вызывает во мне такую негативную реакцию, и
такое стойкое отвращение, что пора задуматься об увольнении.
- У меня тоже было такое, когда я увольнялся из Бюро СМЭ, – сказал Андрей.
- Ты уволился, и что потом? Как ты справился с ситуацией?
- Да так, – уклончиво ответил Андрей, не рассказывать же в присутствии жены про
Абхазию, – двадцать четыре года – это не тридцать шесть.
Отодвинув пустую тарелку, Краснов налил всем вина, и поднял тост за Мариам, а в лице
её и за свою супругу, с которой прожил уже пятнадцать лет, и за это время она стала ему
почти как родственница, – родная душа. Все выпили.
Андрей вспомнил недавнее признание Краснова – у него не было близости с женой
полтора года. «Мы с ней как родня, а родственников не трахают», – сказал он тогда.
«Неужели так бывает?» – удивился Андрей.
Чтобы выручить Мариам, он попросил её рассказать про поездку в Израиль. В любой
компании Мариам нравилось описывать всё, что касалось их взаимоотношений с
Андреем, особенно свадьбу и свадебное путешествие. И она приступила к рассказу. Во
вступлении прозвучало то, что именно в этом ресторане произошла их помолвка.
По мере того, как повествование приближалось к посещению Стены Плача, Андрей всё
больше хмурился. Он отчётливо вспомнил знойный день, бронетранспортёр, пёструю
толпу, и выдранный из блокнота листок в клеточку. Собираясь написать на нём
стандартный набор пожеланий – успех в делах, семейное счастье, здоровых красивых
детишек – в последнее мгновенье он вдруг передумал, и написал следующее:
«Ещё хотя бы раз увидеть Катю».
И, свернув листок, вложил поглубже между камней.
Сменили музыку. Зазвучали завораживающие переборы гитары, зацикленные
синтезаторные секвенции, лиричная труба, фортепиано. А уникальный бархатный голос
брал испепеляющей искренностью, эта вычурная баллада ни секунды не звучала
вульгарно.
«С каждым по отдельности было бы намного веселее, надо было послушаться Мариам, и
не тащить её с собой», – подумал Андрей.
Всё было как-то буднично и немного выспренно; и если что своеобразно оживляло
атмосферу, так это господствовавшее в зале тревожное ожидание, будто вот-вот что-то
оборвётся – музыка, ночь, те силы, которые всё удерживали в равновесии.
Впечатлительный гость чувствовал сразу, что чего бы он ни искал здесь, ему вряд ли
удастся это найти.
Стало вдруг темно, но почему, не упала ли туча? Или в глазах потемнело?
В дымном, пропитанном острыми ароматами пищи сумраке ресторана зазеленело платье
приближавшейся к их столику девушки, точно тёмные речные волны ворвались снаружи.
Андрей словно не глазами её увидел, а незрячим сердцем. Он видел её, не видя ни черных
туфель на высоких каблуках, ни зелёного платья, ни её глаз и лица, ни её рук и плеч, ни
изумрудного ожерелья на её груди, напоминавшего застывшие капли озёрной воды.
Он закрыл глаза и вновь открыл их, чувствуя величайшую муку и величайшее счастье
жизни, и готовность вот тут же, сейчас умереть. Для того, чтобы заново пережить
счастливое чувство, и превзойти его новыми ощущениями, – оказалось, не нужно было ни
зрения, ни мыслей, ни слов. Только ощущение близости любимого человека, осознание,
что он рядом, и тепло его касается тебя.
На мгновение лицо Андрея озарилось несказанной радостью. И тут же омрачилось – он
был не один.
Она села напротив Андрея, и, посмотрев в сторону Олега Краснова и Мариам, сказала с
вызовом:
- Я – Катя.
И перевела взгляд на Андрея. И тогда он увидел, что она пьяна. Сигарета в руках её
дрожала, пепел падал мимо пепельницы. С минуту длилось молчание, оно казалось
бесконечным. Всё так же играла музыка, за соседними столами веселились люди, но
оттого, что двое – Краснов и Мариам – примолкли, казалось, безмолвная тишина сковала
зал. Не поворачиваясь к ним, Андрей представил их, назвав по имени, спросил, как дела.
Он старался говорить и выглядеть непринуждённо, но щёки горели, как от ветра и солнца,
и сердце билось гулко, сильно, не хотело успокаиваться.
- Ты женился, – бросила она с пренебрежительной усмешкой.
- Ну, а ты?
- Как обычно – невеста без места.
Краем глаза он увидел, что Мариам, облокотившись, напряженно следит за всем
происходящим, переводя взгляд с одного на другого. Краснов, прикрыв лицо ладонью,
отвернулся.
Как изумление доходит до рассудка, до Андрея дошёл весь смысл ситуации. Мариам,
безусловно, всё ясно, она лишь выжидала, как поведёт себя муж.
- Что же мы не веселимся? – спросила Катя. – О, с таким вином… Что это, Италия? Это я
не поддерживаю. Андрюша, ты же сам говорил, что такое вино только для мытья раковин.
На свете нет никакого вина, кроме абхазского. Если ты ещё хоть раз попробуешь его,
уверена: никогда в жизни не притронешься к любому другому…
Он увидел в её глазах отражение безмерной тоски и нарастающего бунта души, которую
уже ничто не повернёт к нему. Она – муки сомнения растерявшегося человека, не
имеющего твёрдых желаний. Не видя Мариам, Андрей явственно чувствовал её взгляд,
парализовавший его, сковавший по рукам и ногам, прилепивший язык к нёбу.
Затянувшись сигаретой, выдохнув дым ему в лицо, Катя сказала отрывисто, в своей
обычной манере, стаккато:
- Ну, знаешь… Ты что, не хочешь со мной разговаривать?
Андрей посмотрел на Мариам. Её переполненный подозрением взгляд ещё больше
ошеломил его. Никогда не был он так растерян и напуган, – ни перед поединком с более
сильным противником, ни в кабинете у следователя, ни в камере перед уголовниками,
собравшимися его опустить. Растерянность была так велика, что Андрей подумал: пусть
как угодно всё закончится, лишь бы поскорее.
Он повернулся к Кате, и силы начали возвращаться к нему. Нельзя отпустить её, не
объяснившись. Но как это сделать в присутствии жены?
Тошное чувство охватило его. Там, где требовалась сила, он ощутил эту непонятно откуда
взявшуюся хлипкую, мотыльковую субтильность. Мариам победила, он спасовал перед
ней. Пришла к концу его мечта о возврате в гиперреальность, где они вдвоём – он и Катя –
и их большая, как небо, любовь.
Катя помахала кому-то рукой, и неуклюже поднявшись с места, чуть не уронив на пол
пепельницу, направилась к выходу. В этот момент она казалась лёгкой тенью,
следовавшей за уходящей жизнью. Андрею стало ясно, что её не вернуть, как вчерашний
день. Он не только не найдёт в себе силы, чтобы пойти за ней, под взглядом Мариам он
даже не посмел посмотреть Кате вслед.
Как ни в чём не бывало, Мариам продолжила свой рассказ об Израиле. Краснов заказал
ещё вина, а также десерт, предупредив официантку: «принесите то, что быстрее всего
готовится».
Окончание вечера было ужасным. Никогда Андрей не видел столько фальшивых улыбок,
и никогда не улыбался так фальшиво сам. Инцидент был забыт – и всем было ясно, что на
время. О нём напоминала лишь истлевшая сигарета в пепельнице, застывшей у края стола.
Андрей вспоминал прошлое лето, – их с Катей лето. Внезапно обожгла мысль: «У неё
послезавтра день рождения!»
Когда вышли на улицу, Краснов сказал, что хочет прогуляться, и до гостиницы дойдёт
пешком. И его рослая, сильная фигура тотчас стала удаляться в сторону центральной
лестницы, ведущей с набережной к фонтану «Дружба» и к Аллее Героев.
Мариам с притворной нежностью взяла Андрея под руку, спросила, не помешала ли она
своим присутствием интимному разговору со старой подругой. И уточнила, сколько же ей
лет, выглядела она кошмарно. Он что-то ей ответил в тон, она снова что-то спросила. Так
продолжался разговор, в котором жена награждала соперницу, вступившую на её
территорию, всяческими нелестными эпитетами. Андрей не пытался пресечь, понимая,
что возмущение это законно. В конце концов, за всё время их знакомства, кроме неумелых
попыток вызвать ревность, Мариам ни разу ни в чём не провинилась перед ним.
Идеальная супруга, его вторая половина!
Он же был кругом виноват перед ней.
Они поднялись в гору, и весь путь до дома – четыре остановки – дошли пешком. И только
у подъезда Мариам позволила себе по-настоящему возмутиться. Как эта образина посмела
приблизиться к ним, начать дурацкий разговор, так смотреть на её мужа!? Что она себе
позволяет? И почему он не прогнал её сразу, чего он ждал?
Тут Андрей понял, как же Мариам боялась, что он встанет и уйдёт с Катей. Это был бы
крах её любви, её надежд. Всё то, что она с таким упорством создала – семейный очаг,
общественный статус, зависть подруг – всё это могло рухнуть в одночасье, ведь даже если
б он вернулся, гордость не позволила бы ей принять обратно мужа, ушедшего непонятно с
кем.
И осознание вины соединилось в нём с другим чувством. Странно осознавать настоящее
чувство к жене спустя полтора месяца после свадьбы. И странным показалось то, что он
так легко отрёкся – сначала на деле, а потом и на словах – от женщины, которой целый
год клялся в любви, обещал ждать сколь угодно долго.
«Неужели двоих люблю?» – пронзила сознание мысль.
Его действиями руководили чувства, и все они были искренними. А где же в это время его
разум? Что это – безмозглость, инфантилизм? Человек с двумя сознаниями? Или это два
разных человека, и у каждого своё, несхожее со вторым, сознание?
Вот он подсмеивался над Машей, заводившей многочисленные знакомства, чтобы,
общаясь с разными людьми, найти, понять себя. Она казалась ему незрелой,
инфантильной, а теперь получается, что она оказалась прагматичной, сознательной, а он
ведёт себя, как подросток. У неё хватило сил сделать выбор и прямо сказать об этом, а он
это сделать не может. Выходит, верен её диагноз: «Тебе суждено всю жизнь гоняться за
призраками»?
Ночью Андрей долго лежал с открытыми глазами, не мог спать, – слишком о многом надо
было думать. Но оглушённая внезапной встречей голова – столь долгожданной встречей,
к которой он оказался не готов – не могла думать, виски сдавило. В черепе стояла мёртвая
зыбь, – всё кружилось, качалось, плескалось в мутных волнах, не за что было ухватиться,
начать тянуть мысль.
Ни одной звезды на чёрном небе, ни одного огонька в погасших окнах. Тёмным покровом
глубокая ночь окутала землю. Где-то далеко морские волны разбивались о берег, а там,
куда им не добраться, владычествовали горные ветры. В завесе тумана открывался один
просвет за другим. Горы расступались, теряли высоту. Открывался залитый солнцем
пейзаж. Береговые отроги горной реки обрывались скалами, упираясь в широкую долину.
А между ними вдали виднелась всхолмленная даль, прикрытая холодной просинью
чёрных лесов. За ближней стеной деревьев тонкая струйка дыма сверлила просторное
небо. Откуда, не видать, но чувствовалось тепло чужого очага.
Ярко-красное солнце медленно спускалось к хребту. Облака, волнуясь, ползли следом за
ним, волоча по земле свои лохматые тени. В воздухе разлилась вечерняя прозрачность.
Звонче раздавались голоса певчих птиц. Внезапно ухнула сова и в испуге шарахнулась
обратно в лес. Доносилось цоканье белок. С реки тянуло свежестью. В зареве заката
бесчисленные отроги казались окаменелыми волнами разбушевавшегося океана. Мутная
синева сумерек сгущалась с каждой минутой. Одна за другой зажигались звёзды.
Между толстыми корнями деревьев примостилась девушка. На ней было тёмное платье,
делавшее её похожей на тень, а глаза похожи на озёра, так как в них никогда не высыхают
слёзы.
Подземный огонь вдруг вздыбил землю. Одетая, как в панцирь, в вулканические громады,
стала отторгать она от них скалы, обрушивая их на гремучие горные реки, придавая им
цвет тревоги и жизни: багряный и зелёный. И в огромных огнедышащих впадинах
забились горячие источники, вещая о грозной силе, заключённой в насыщенных
клокочущим пламенем недрах.
Словно раскалённое железо обожгло лицо. Сквозь пламя, застилавшее глаза, он увидел
ЕЁ. Бросившись к ней, прижал к себе, стал покрывать бесчисленными поцелуями. Она,
словно очнувшись ото сна, отозвалась, поддаваясь его ласкам.
- Что с тобой, ты же не хотел…
- Катя… моя Катя… Ни блеску благополучной жизни, ни королевам красоты, не затмить
волнующий поток твоих кудрей и изумрудные озера глаз!
Она оттолкнула его.
- Что… как ты меня назвал?
Он властно привлёк её к себе.
- Катя, как же ещё! Нашла время для шуток. Иди ко мне, наконец мы вместе.
- Уходи! – услышал он жёсткий голос Мариам. – Переночуешь на диване, утром чтоб
убрался отсюда.
Взгляд его просветлел, он понял, что совершил ужасную ошибку. Поднявшись с кровати,
поплёлся в зал. Это был конец его недолгой семейной жизни.