Жара

Что-то творилось в её душе. Она не могла забыть, выбросить из головы и сердца память прошлого лета. Было много новых событий, плелась пряжа новых отношений - удачных? - неудачных? - покажет время, если оно что-то может показывать, кроме песков безжизненной и вечной пустыни, которые прятали в барханах прежние цивилизации, все - как одна - закончившиеся мгновенно. Содом и Гоморра - иного выхода из сытой и перезревшей чувственности не бывает. Рано или поздно её карающий меч достигает цели. Просто в разных видах. Но это уже вопрос к Творцу. А нам всем неплохо и без этих нравоучений или предсказаний. Пока живём. И хлеб жуём. Чего ещё надобно?
Её память пульсировала в висках, звёздным небом выжигала что-то внутри и холодом дрожи обдавала руки, дрожащую спину, затёкшие ноги. Тело доверяло памяти, поэтому реагировало на её призывы - ничего не забывать - своими бездарными от боли и неуюта - импульсами.
Жара в то лето была немилосердной - всё плавилось преданно и верно. Воздух плыл в неизвестном направлении, создавая новые фотоэффекты ирреальности. Лёгкие набирали воздух и застывали в недоумении - выдыхать не было смысла, газообмена не происходило, кровь не обогащалась кислородом. Газовая атака от паров перегретого асфальта, плотной пыли и жгучего, едкого запаха резиновых шин давно уже из всех землян сделали токсикоманов - с расплавленными мозгами, чистой совестью, тупыми мыслями и обречёнными чувствами. Жизнь на планете Земля подходила к концу. Все ждали, как спасения, метеорита, который, как и шестьдесят пять миллионов лет назад, завершил бы эту эпопею красиво и грандиозно - бах! - и всё. А дальше, как говорится, тишина и многоточие…
 Телевизор смотрели только из-за погоды - как сводки с фронтов. На фильмы внимания не хватало - оно испарялось быстро, на шоу - настроения.  Большой популярностью пользовались достоверные хроники про дикую природу - с айсбергами, белыми медведями, полярниками - все им завидовали. А женщины хотели им отдаться прямо под северным сиянием. И ощущения были бы потвёрже. И впечатления - хоть какие-то остались бы наверняка. Вот это мужики - с сосульками на бороде, при минус «пятидесяти по Цельсию» - не меньше! - и так, сколько хочешь. И сколько можешь!
  Погода не обещала перемен к лучшему. Она обещала жару, зной, отсутствие осадков, безоблачное небо и ничего не говорила о метеорите, который должен был крупной жирной точкой прекратить это безобразие. Тело первобытно не признавало никакой одежды. Оно  и само себя не очень-то признавало в такую жару. Любая одежда через десять минут становилась мокрой и ароматно насыщенной до такой степени, что о грустном - не будем. Тело хотело дышать всеми разбушевавшимися ноздрями-порами. Женщины боялись подходить к зеркалу - лицо оплавилось и ручьями сбежало в поисках лучшей жизни. Волосы висели, как пакля. Уши были красными и невероятно большими, веки - опухшими и томными, губы - сухими, а нос - облезлым и въедливым. Картину ужаса завершала пятнистая шея и несуществующая - испарилась - грудь. Может быть, к зиме она появится вновь. Но сейчас её просто не стало. А был ли мальчик? Ладно, проехали! И так - унылая пора! И без - очарованья!
Как исчезают в один прекрасный момент миражи отношений, так и грудь - замаскировалась, сгладилась, ушла на базу, растворилась, катапультировалась, дезертировала, обанкротилась и лопнула, как приличный и надёжный банк.
И вот в такое лето, самое неподходящее для лямуров-тужуров, завязывания романов и просто вечерних прогулок, она встретила его. Ничего особенного - много солнца на лице в виде веснушек, рот в улыбке до ушей, высокий рост, стройные ноги, уверенная походка, бодрый голос. Много лишних движений в такую жару и мимики - настораживали, но не пугали.
 - Не экономит силы - подумала она про него - любитель экстрима под солнцем.
Он ей показался мелким мальком, который плещется в тёплых водах, резвится с такими же живыми и нахальными рыбёшками, как он сам, и вовсе не догадывается, что его часы - почти что сочтены: глубоководная, мрачная рыба заметила милую и лёгкую жертву. И, шевеля плавниками, шла на сближение чешуёй, холодом, ужасом предстоящего аттракциона.
Вообще-то у глубоководных - неплохой аппетит, ибо на глубине так мало развлечений - сплошное самокопание. И кто туда забредёт - маленький, свеженький, неопытный? Но жара извращает любые инстинкты, даже на глубине.
- Привет, давай без церемоний. В такую жару этикет отменяется, секс, надеюсь, тоже. Остаются чувства - будем над ними работать. А вдруг из этого что-то получится? - выпалила Елена, мудрая и опытная девушка тридцати лет бодрым голосом человека с холода. Она так гордилась своей независимостью, что и не заметила, как осталась только с ней вдвоём во всей Вселенной.
- Ой, какая ты смешная - сказал он - и хорошенькая. Хочешь в кино? Или, может, клубничного мороженого? От него грудь опять появляется и живот не такой мокрый. И даже вера в лучшее, например, в зиму - возникает мгновенно, я пробовал. На данном этапе - это лучшее средство остаться в живых.
- Да, это очень много надо съесть - и без шоколада. Давай, тащи! И тень. Помрачнее и гуще, как в склепе, если можно - сказала она.
- Могу устроить, поехали - бросил он - сегодня буду спасать красоту неземную.
 По пути они обменялись именами, будто имена что-либо могут значить в такую жару. И стали называться Олегом и Еленой Прекрасной - в шутку, конечно.
- А можно тебя называть Анютой? - спросил он.
- Валяй! - ответила она - чем тебе Елена не угодила, дружок сердешный, а?
Жара предаёт именам оттенок неодушевлённости - нет ассоциаций с самим собой или вообще с кем-то. Еленой - или Анной - всё равно!
- Мы будем бороться за выживание? - спросил Олег и улыбнулся щедро и прямо.
- Не знаю. А как это? - Анна - Елена шутила, как могла. А могла она мало.
- Если будем - серьёзно продолжал он свою мысль - то надо позаботиться, кого мы оставим после себя. А, если просто пересиживать жару, то тогда тело лучше оставить в покое. Я за первый вариант. Пусть будут потомки.
- И мы тоже, желательно! - сказала Анна.
- Анюта, сколько тебе лет? - настаивал на диалоге он, не верящий в финал.
- Не помню - отвечала она - жара расплавила возраст. Может, двадцать пять, а может, все тридцать. Хотелось бы, в пятилетнем возрасте расплавиться навсегда.
- А я думал, что ты моложе - сказал Олег - у тебя вид такой детский и смешной.
-Ты оптимист. Не верь женщинам в жару. Хотя лучше - не верь им совсем.
- А чем ты занималась до жары? - не унимался золотой от солнца мальчик.
- Убегала от себя, разными способами - парировала Анна, метившая в Елены - Премудрые. Она любила озадачивать мужчин - пусть напрягут пару извилин.
- И часто удавалось? - забрасывал в сетку вопросы Олег - бегаем-то по кругу.
- Как когда. Это трудная вещь и не благодарная - Елена была в теме.
- А ты не усложняй себе жизнь. И всё будет хорошо - он сам верил в это.
- Я не усложняю - говорила Анна - она сама усложняется, помимо моей воли. Что ей до меня? Она сама себе - палач и жертва, рабыня и хозяйка. Я для неё - объект наблюдения, не более. Такой у нас - мезальянс.
 Она хотела в тень, хотела спрятаться от ступорной жары, хотела, что б ей вернули её пол - женский, но с лёгким оттенком - никакого. Жара сделала Анну смелой и беззащитной одновременно. Она забыла о маниакальной и привычной своей глубоководности. Хотелось быть просто холодной и ленивой дурой. Хотелось пережить лоснящуюся жару, уцелеть и по возможности - выжить.
- А ты живёшь в своём возрасте? - спросила она - и тебе пять лет.
- Стараюсь - ответил мужчина-ребёнок. Как трудно удержать равновесие во времени, так же трудно жить в своём возрасте - всё время что-то мешает.
Через пять минут они были в прохладной и стильной квартире Олега. Работал бесшумный кондиционер. Тёмные стены поглощали жару. Анна пила что-то прохладное и вязкое со льдом, ела мороженое и начинала чувствовать себя женщиной. Не хотелось говорить, звучала музыка - лёгкий фоновый джаз - без надрывов, крови, секса, выворачивания наружу. Просто музыка. Это был не её берег. Это была обыкновенная западня, каких много. И она это знала. Но раз её прибило течением сюда, она здесь обрела умиротворённость и осмысленность. Ей уже не нужна была агрессия свободы. Анна променяла себя на тень и покой,  которые стали настоящей западней для неё  в то запойное лето. И она не выходила из этой ловушки до глубокой, дождливой осени. Хотя время-то остановилось, спасая Елену от себя самой и от жары. Конец света так и не состоялся. Небесное чудище пролетело мимо в надежде сокрушить иную недостойную цивилизацию, планету - да мало ли что!
 И ничто уже не напоминало о пустыне - капкане, которая перемолола столько судеб. Олег запал на глубоководность Анны, стал меланхоличным и грустным. Его потянуло на поэзию, а веснушки исчезли сами по себе. Они любят степ, радость частушек, вишнёвую наливку и ритмичный секс.
- Пора удаляться в пучину и ложиться на дно - подумала она - а то чешуя совсем форму потеряла, блеск исчез - заелась, обрюхатилась, утратила лёгкость и плавучесть. Становлюсь, как все - несвободной, но сытой и довольной!
И вот, с очередным дождём Анюта - от Елены у неё действительно ничего не осталось - просто растворилась, забыв дорогу в его, спасший её когда-то, дом навсегда. В дождях осени есть своя прелесть. Они смывают следы всего - боли, отношений, былого, памяти. Их косые полотна свисают с неба и загораживают мир от грядущего. Пик восторга  прошёл, а она, умная женщина, знала, что всегда нужно уходить первой. Лучше уйти на полчаса раньше, чем на пять минут позже. И этот закон гармонии космоса никто не отменял. Тем более, что лучший подарок от мужчины, который может он дать женщине, она получила. Она ощущала это всем естеством своей беременности. Скоро наступит отрезвляющая зима.
И чистота снега - будет  кстати, ибо время очищения - всегда кстати. Каждый год зимой надо учиться умирать. И когда ты в этом трудном действе чего-то добьёшься по-настоящему, тебе, может быть, действительно дадут шанс умереть - стереть память. Чтобы опять ожить к весне с белого листа.
В ней то лето пробивалось лучом - ярким, рыжим, незащищённым и стойким на долгие-долгие годы. У жары оказалась и вторая сторона медали, о которой Анна, будучи Еленой, раньше и не догадывалась.
Потом Анна родила солнечную девочку. Она была вся в веснушках, любила мороженое, хохотала без причины и не могла усидеть на месте. Она мальком носилась по комнате, по городу, по жизни. Всех, кого она встречала на своём пути, она любила. И тут же забывала. У её чувств не было памяти. Она была свободной от себя самой. Почему-то она не любила жару. Зато жара её обожала.
- Почему же моя память не хочет меня оставлять так мучительно долго, зарубцевавшись яркой звёздочкой под сердцем? - думала Анюта на своей глубине, зная, что никто и никогда не ответит ей на её вопросы.
Ибо всегда есть вопросы, которые изначально безответны, которыми переполнен океан. Они в виде цунами обрушиваются на берег, когда их становится очень много, превращаясь просто в брызги - блестящие, маленькие, солёные, как слёзы.
Она не взрослела, но сразу постарела, когда узнала, что просто не выживаема в иных водах - ярких,  солнечных, поверхностных, быстрых и живых. Её разорвёт внутреннее давление. Ей нужно всё время сопротивляться глубине - такая кармическая задача. А то, что её когда-то течением занесло не на свои глубины, объяснялось жарой, сглотнувшей целый поверхностный пласт, как будто бы его и не было, вместе со всеми его обитателями - забавными, лёгкими, незатейливыми, множественными, дающими шанс уцелеть тем, кто на глубине. Даже ценой себя.
Девочку звали Ольгой - чем-то созвучно Олегу. И откуда эта привычка называть детей в чью-то честь? Чтобы помнить? Что именно - помнить? Чего никогда и не было? Только зной от прикосновения кож, покрывшихся чешуёй отчуждённого времени?..