Причуды поэзии

Анна Андреевна, добравшись с Божьей помощью до зрелого и не очень уютного для женщин возраста, вдруг обнаружила, что у неё наблюдается внутренняя, глубинная связь - и не только в имени - с великой А.А.Ахматовой.
Её потянуло на стихи. Она их писала запойно, хотя в молодости это её совсем не беспокоило. Как-то, Бог миловал. Молодость её беспечно протекала под прослушиванием чужих ритмов, рифм и прочей поэтической белиберды, свойственной романтическому угару. А к финишу - прорвало. Видать, не повезло! И её на старости настигло болезненное и чуждое ей занятие.
Анна Андреевна долго преподавала русскую словесность в театральном институте, готовя из буйных мальчиков и экзальтированных девочек что-то вроде культурных людей. С культурой выходило плохо. В этом возрасте больше тяготеешь ко всем видам - милой сердцу и крепкому, подтянутому телу - антикультуры. Но Анна Андреевна была настойчивой, потому и снисходительно любимой студентами всех мастей - от гениев до бездарей: что возьмёшь с припудренной на полную голову?
- Режиссёр должен умереть в актёре - всерьёз думала она, умирая на каждой своей нудно-поучительной лекции. Актёры привычно оставались живыми и розовощёкими, с хорошим аппетитом и чувством юмора.
Уйдя на пенсию, она с головой ушла в лирику любви. Видно, не долюбила в нужный период, когда хоть какие-то шансы ещё были. Вот оно и сказалось на старости. Всё надо делать вовремя - «блажен, кто с молоду - был молод».
Вскоре в её поэтическую келью начали наведываться в период летней и зимней сессий два молоденьких и талантливых - как ей казалось - поэта. Что-то они ей даже читали - из раннего. Она их хвалила. Они учились в том же театральном институте, где Анна Андреевна долго преподавала тонкости лирических отступлений русских классиков, часто забывая само произведение, о котором шла речь. Один был чёрненьким и задумчивым, а звали его гордо - Женей.
- Прямо Евгений Рейн в молодости - думала радостная Анна Андреевна.
Другой был рыженьким и шустрым, с библейским именем - Иосиф.
- Почти - Иосиф Бродский! Гений! Он ещё повторит популярность своего великого тёзки! - мечтала на досуге Анна Андреевна, ещё более счастливая от этих мыслей - будет, кому продолжить славу русской поэзии.
Мальчики - после прочитанных наизусть своих монотонных и скупых строчек - часто просили бывшего педагога почитать что-нибудь из своего неувядающего и талантливого творчества, более зрелого и опытного, чем их бездарные - на её фоне - экзерсисы. Она соглашалась. И под сухое, марочное винцо с хорошим ужином поэтический вечер удавался на славу. Потом, уже в конце встречи, мальчики намекали опытному старшему товарищу, что сейчас преподавать в институте ничего не умеют - педагог явно перевёлся, что у них куча долгов по зачётам и экзаменам, что она, возможно, кого-то ещё и знает - её-то помнят хорошо. Почти все нынешние преподаватели в своё время учились у Анны Андреевны. И всовывали ей в руку на прощание бумажку с подробным указанием дисциплин, по которым у них задолженности, имена педагогов, принимающие эти самые задолженности, а также - даты, когда лучше всего позвонить и договориться о пересдачах. Находчивые были мальчики!
Анна Андреевна дозванивалась и договаривалась со всеми - кого знала, и кого нет. Её до сих пор уважали и побаивались за непредсказуемость. Удивительное качество в таком возрасте. Она понимала отдалённо, что к чему. Но так хотелось верить в лучшее. И она верила - изо всех сил. Жизнь её научила этому качеству - верить в лучшее, даже если рассчитываешь на худшее. Неувядающая оптимистка поэтической строки! Поэтому её рьяно прыгающие от мысли к чувству строчки были ширпотребовскими и какими-то скользящими по прямой - без кочек и зазубрин - поверхности. Не задевали. Не падали глубоко внутрь души, чтобы прорасти там неожиданными и тугими всходами. А поэзия любит грусть. Тишину и грусть. Как осень. Минорность под пледом, когда за окном - дождь. И камин с прыгающими языками огня по маленькой комнате - уютной от бликов и запаха горячего кофе. Тогда и рифмы иные - утончённые, интимные и глубокие. Как молитва. Если после стихов не тянет на молитву, значит, они - никакие. Но это знают и принимают немногие.
В одну из таких замечательных для поэта осень - Анна Андреевна заболела и слегла в стационар на длительное лечение. Её знобило, она теряла силы в чужом и агрессивном пространстве. Её никто не посещал. Вся её родня давно дремала на кладбище. Молодые ученики куда-то делись - вакуум.
С первым сине-серебристым и лёгким снегом - он всегда приносит сюрпризы - к ней всё-таки забрели Евгений Рейн и Иосиф Бродский. Собственными персонами. Может, их совесть замучила. Может, дело шло к зимней сессии. И старуха оказалась удивительно живучей - что с людьми Слово-то делает! Дарует бессмертие. Хотя в больнице ей как-то не творилось - душа озябла.
Мальчики пришли бы и раньше к Анне Андреевне с визитом вежливости, но они знали, что больная попросит их что-нибудь почитать из написанного за последнее время. Память у неувядающей поэтессы была замечательной, поэтому читать что-то старое было бы неприлично - могло закончиться реанимацией. А из нового - было сложно. Согруппница Аллочка, которая им что-то обоим набрасывала за пять минут перед посещением бабульки, ушла в декрет - не вовремя, как всегда. К тому же - от них обоих. Поэты привыкли всё делать вместе - даже детей. Но это их особенно - да и Аллочку - не огорчило.
- А давайте мы Вам и всей палате что-нибудь из А.С.Пушкина прочтём! - предложил рыженький, смахивающий на Бродского - а то своё перед публикой читать как-то неудобно. Это он играл роль скромного и застенчивого поэта. Прокатило под «ура»! И где они видели скромных поэтов? Разве что - в кино.
Мальчики учились в театральном институте, поэтому Пушкина знали наизусть в большом количестве. Классик всё-таки! Даже бурно-претенциозные уроки по дикции на нём оттачивались. И цветы для Анны Андреевны они умыкнули у памятника А.С.Пушкину - молодожёны положили к ногам поэта в бронзе дивные, алые и белые розы. А Евгений Рейн даже спел душещипательный и всем родной романс про старушку с кружкой, на слова незамутнённого зеркала русской словесности. Пациентки богодельни тихо и благодарно прослезились. Актёрство у ребят было в крови. А драйв у них тоже был - до сессии старушка обязана была-таки выйти из больницы. Здоровенькая и полная поэтических планов. Надо было впрыснуть в неё жизненной силы. Иначе - хоть в прорубь. Выпрут, как пить дать. Или может, в декрет, как Аллочка, уйти?