Шаман

Я впрыскивала твой яд, как заядлый наркоман, который обречён - и знает об этом. Я убивала себя тобой. Мои вены вязко опутывали твоё раздражение, твоё желание вырваться наружу, где была свобода - много свободы, как тебе казалось. Ты видел мою обречённость и не хотел уходить вместе со мной: инстинкт выживания был вне рассудка, ибо сознание уже не сопротивлялось. Нас повязали намертво узлы наших сросшихся чувств - спрут был сильнее воли да и жизни тоже.
Мы не предохранялись от них, а неслись всё дальше и дальше. Пока лавина отношений не накрыла нас с головой. Растворившись друг в друге, мы потеряли друг друга навсегда, на веки вечные. Ибо уже появилось нечто третье от этой нерасторжимости - зомби - обоюдополое и сросшееся спинными хребтами, как выпяченными плавниками, наших заторможенных от потрясения происходящего душ. Ноги всё ещё иногда пытались вырваться, спастись бегом или лунным шагом бело-чёрного Майкла. Но существовал эффект натянутой резинки, при котором назад возвращаешься с ещё большей силой, разбиваясь в кровь о распоротость друг друга. Всё настежь, всё по живому! Кишки наружу, боль невыносимая, реанимация бессмысленна: живой сросшийся труп не нужен никому, даже самому себе - баста, приехали, заказывайте музыку!
Мы уже не смотрели в глаза - в них никто не отражался. Уже не было касаний шершавой плоти - зачем? Это всё равно, что трогать самого себя. Юношеский задор познания собственного тела у нас давным-давно закончился, поэтому плоть мы оставили в покое. Мы погрузились в тишину, все слова ушли - в песок, в звёздное небо, в глубину озёр, в пустоту не рождённой Вселенной. У нас было одно сердце, израненное любовью, ревностью, ужасом и невозможностью даже умереть по одиночке, как доступно любому смертному.
Попытки суицидов были в прошлом, в ушедшем, в промелькнувшем  -нами, нашими судьбами, нашим нерасторжимым одиночеством.
Надо было как-то выпутываться из этой ситуации. Но мы не ведали - как! И кто, кроме Творящего этот мир, способен был нам помочь?
Застыв под часами песочного времени в позах обманутых смертью фараонов, мы верили, что исход должен всё-таки наступить. Все истории рано или поздно заканчиваются. Обычно тогда, когда уже не важно, как и когда.
- Ты обесточила меня. Меня уже почти не осталось - любил говорить ты, впиваясь стеклянным взглядом в мутный осадок кофейной гущи на дне чашки, будто пытаясь там прочесть хоть что-то обнадёживающее.
- Ты выжег меня. Во мне перестала пульсировать жизнь - парировала я -
У меня даже месячные прекратились. Я уже не женщина.
- Отпусти меня. Я сам не могу уйти. Это не честно! - говорил ты.
- Я никого не держу. Мне не нужен даже поводок мобильного телефона. Я сама давно уже пытаюсь сбежать - цедила нечленораздельно я.
- Что мы наделали? И когда это случилось? Почему ты не почуяла опасность? - бубнил ты, не желая услышать ответы на все свои вопросы.
Да их и не было - ответов. Было затянувшееся, пагубное одиночество вдвоём, в которое попадают многие - перелюбившие - так сильно, как было нельзя, как было против воли неба, сломав все барьеры защиты.
- Пошли к шаману - сказала я впервые что-то здравое.
- Давай - вяло согласился ты. Не веря мне, себе, небу и всему свету.
Хотя в памяти ещё неуютно  проскальзывал психоаналитик, которого мы безуспешно посещали почти год, страдавший манией величия и педофилией одновременно. Скучнейший тип, которого мы подлечили хотя бы тем, что нам было ещё хуже, чем ему.
Квартира шамана в спальном районе напоминала кич из непристойного анекдота - рога оленей или буйволов, запахи зловонно и надрывно ароматизированных палочек, бубенцы, звуковая пелена медитативного характера с воем волка или неудовлетворённой девственницы в период внебрачного и слишком долго ожидаемого - ну, хоть кого угодно - гона,
шкуры неопознанных животных, смахивающие на кошачьи, посмертные маски предков для устрашения - кого? - не ясно!
И среди всего этого хаоса - куча неопознанных предметов и бездарно разукрашенных, полуголых людей метафизического - чтобы не сказать клинического - характера. Мистика полная! Смесь цыганского табора с зоопарком в день открытых дверей. Заходите, товарищи!
Шаман восседал прямо на полу, выл тягучую песню из двух нот, которая напоминала вой от длительной зубной боли.   Глаза его были закрыты, мысли отсутствовали, и всё было подчинено состоянию - лейся песня!
Он раскачивался волнообразно и прерывисто, а руки его что-то вяло и неудачно  пытались схватить в пустоте комнаты.
- Пойдём отсюда - дельно предложил ты.
И впервые мне захотелось подчиниться тебе, как когда-то, любимый.
- Пойдём! - сказала я - и тут же застыла на месте, намертво пригвождённая взглядом шамана или колдуна. Мелкого беса, скорее всего. Глаза у его были разными. Один - чёрный, а другой - серо-зелёный, с вертикальной полоской зрачка. И даже форма разная: круглый и миндалевидный, как братья, которые никогда не были близнецами. От разных отцов. И даже матерей. Выкидыш, ошибка всех.
- Может, протезы? - подумала я - или линзы?
Но нет - глаза были родными - беглыми, вкрадчивыми, волнующими, всепоглощающими, как всевидящее око тьмы.
- Пожалуй, не совсем мелкий бес. А покрупнее - подумала я.
И после этого мои мысли закончились. Думать перехотелось - и надолго. Если не навсегда. Неужели такое бывает? И это происходит со мной?
- К тому же он ещё и опасен! Влипли! - мне стало страшно и весело.
Шаман жестом приказал нам сесть прямо на шкуры. Скрестив ноги, мы ожидали с опаской, что он сам скажет нам:
- Я знаю, зачем вы сюда пожаловали. Сейчас будем работать.
Но он молчал, разглядывал свои руки - пауки. И к нам был равнодушен.
Прошло полчаса. Он взглянул на нас и спросил:
- Ну, чего хотите - денег? Или протрахнуться нет сил по-человечески?
Голос его был визгливым и неприятным, как у бабы-торговки.
- Нет, денег не надо. И протрахнуться уже не хотим. Свободы хотим. Свободы друг от друга - сказала я.
- А кто же вас держит? - скучным голосом спросил шаман.
Его больше интересовали собственные руки, чем мы, а также - вой вокруг, гунявые, столпотворение юродивых и не очень здоровых людей.
Все, кто к нему приходили, хотели что-то получить. И никто не хотел просто свободы. Освобождение нынче не в цене!
- Садитесь, молчите и слушайте - властно сказал он.
Он вытащил бубен, напоминающий его лысую голову, парочку маленьких барабанов и длинную трубку. Поджёг её, дал нам затянуться.
Я затянулась первой. Всё поплыло перед глазами. Шаман превратился в бурого медведя на задних лапах, но с рогами и нудной мимикой.
- Что видишь? - спросил меня маг издалека.
- Медведя - тихо сказала я - но с рогами.
- А ты кого видишь?
- Лысого индейца и кучу бегающих тараканов - ответил мой друг, явно страдавший отсутствием воображения.
После третьей затяжки вопросы повторились. Но мы уже ничего не видели. Началась вакханалия - женщины орали, выли, рвали на голове волосы, сбрасывали шкуры, кожи, как ритуальные змеи. Барабаны вибрировали в такт с нашими конечностями. Появились потусторонние яркие огоньки, запах жжёной шерсти. Мучительно захотелось на волю, на свободу, на свежий воздух! Затем я услышала карканье ворона, который уселся шаману на плечо. Я потеряла контроль и не соображала, насколько всё это соответствует реальности. Трубка мира с прелым, тошнотворным запахом шла по кругу. К ней уже пркладывались все присутствующие и отсутствующие на этом балагане. Души умерших пускались в неистовый пляс, хохотали и пели - «Чёрный ворон» с игривыми элементами южной «ламбады». Тела тех, кто был здесь, вторили голосу плоти и давно ушедшим в иные мира предкам.
- Ты будешь Томачей - властно сказал мне шаман.
- А ты - обратился он к моему прошлому - будешь Кроном. И с этого момента я освобождаю вас от всяких уз. Отныне вы из Кронатомачи превращаетесь в Томачу и Крона - на веки вечные, силою дарованною мне потусторонним, загробным миром. Всё! Вы свободны!
Потом всесильный Гудвин залатывал нам позвоночники чем-то сыпучим и зловонным, зашивал дырку в сердце волчьими жилами и обволакивал нас заячьей шерстью. Покрошив себе на голову птичий помёт, шаман закатил глаза, искривил рот и рухнул нам под ноги. Из его рта плевком выкатилась крупная слюнная, вязкая каша. Кто-то вскрикнул и завыл, кто-то запел. А девушка с обнажённым бюстом, символизирующая нимфу, заиграла на флейте траурный марш. Но её затёрли и быстро увели в соседнюю комнату. Там её явно съели, ибо хруст костей и рычание были неопровержимым доказательством всему этому мраку.
- Минотавр слопал нимфу - подумалось мне остатками сознания. И как хорошо, что не здесь. Это было бы уже слишком. Жалко, она была молодой и резвой, как козочка. Ещё б родила козлёночка кому-то.
Необъятная тётка заголосила, а кто-то нас начал настойчиво и нагло подталкивать к двери. Мы им были уже не нужны.
- Сеанс закончен. А жаль!  - подумалось мне. Явно, вся эта жизненная ситуация себя исчерпала. А сценарий не доработан. Могли ведь и скальп снять за такие деньги. Из лука вообще никто не стрелял. Тоска!
Улица была свежей, тихой и прекрасной. Люди двигались хаотично и задумчиво, подчиняясь воле случая и желаниям подсознания.
Машины визжали на перекрёстках. Голуби гадили по-крупному, не боясь ни проклятий, ни страшного суда. Грязь свирепо торжествовала.
Жизнь продолжалась настойчиво, игриво и многообразно. Кто-то орал матом. Эхо вторило ему ещё более трёхэтажно, с новыми, радостными филологическими изысками. А кто-то просто во всём этом находился - некуда деться! Как здорово, как самобытно!
Но главное, что мы стала всё это замечать. Мы стали во всём реально участвовать. Значит, мы освободились. Нас уже не сковывал паралич чувств. Мы ожили, став полноценными, адекватными миру. Мы снова превратились в мужчину и женщину. Нам даже стало опять хорошо рядом. Нас перестала тяготить зависимость, грудь дышала свободно, плечи расправились, глаза избавились от мутной поволоки ночи и заблестели голодным блеском живых людей.
- Что ты сегодня делаешь? - спросил как-то нежно Крон.
- Попробую быть Томачей. А вдруг получится?
- Будешь пробовать сама? - Крон захотел стать опять моим другом.
- Не знаю, как пойдёт - я выпалила всё это в пространство.
- А как звали шамана? - опять говорил Крон. И этот вопрос был скорее к самому себе, чем ко мне. И это так радовало!
- Он без имени. Просто шаман. Имя - это кодировка. В каждом имени кроется несвобода. А он должен быть абсолютно свободен. Иначе - как ему перемещаться из царства мёртвых в суть живых?
- Ты что-то можешь вспомнить из того, что было? - настаивал Крон.
- А разве что-то было? - ответила я таким же вопросом на вопрос и ринулась с головой познавать вновь обретённую - или подаренную шаманом? - жизнь. Я стала свободной белой женщиной на фоне большого города, когда-то почти убитая любовью, но выжившая. И это потрясение я несла в себе. Пожалуй, оно было даже посильнее, чем то, что дал мне сегодняшний день. Сумею ли удержать это состояние уже навсегда, не осиротив своё естество новой несвободой? Я не знала. А знал ли мелкий бес, выпустивший нас в жизнь, колдуя по-крупному, как заправский шулер перепутанных судеб?
Ночью меня бил озноб. Сны наползали живыми и мёртвыми волками, птицами, рыбами на меня, угрожая, упрашивая, укрощая, обнадёживая.
Я была ручной, податливой, как пластилин. Из меня лепили мультик про ворону и дворника. Я была дворником.
- А может быть, ворона? - орал во сне маг и чародей с разными глазами.
- Будь свободной от себя самой! Стань вороной. Я тебе покажу, как гадить и каркать на людей! Гадина - бесполезно летучая!
И он бегал за мной всю ночь с метлой, бил беспощадно, изгоняя злых духов, пещерного медведя, неприкаянность и одиночество. К утру он совершил надо мной все надругательства, какие только возможно в фазе сна совершить интеллигентному человеку.
Утром я проснулась свеженькая, как для рекламы сока, весёленькая, розовощёкая, обновлённая. Как здорово, как классно! Всё позади.
Потом кто-то долго звонил. Но я не слышала. Я начинала новую жизнь.