Ленинград-Ладога

                http://www.proza.ru/2014/01/20/1469

         Утром меня  пришлось долго одевать, ноги жгло и дёргало особенно сильно. Я помню, вголос плакал, не мог одеваться, и мама очень боялась опоздать на поезд. Не представляю, как одна она справилась со сборами! Нужно было кроме меня, обмороженного и, практически, недвижного, взять с собой какие-то вещи, которые могли бы пригодиться в дороге и для дальнейшей жизни…
     От дома и до вокзала мама тащила и меня, и вещи на саночках, делая на каждый отрезок пути по два захода: сперва меня и сразу же – высадив на время груз на снег и вернувшись обратно! – вещи… Помню, «на улице» мороз был прежним.
     Через Литейный мост идти было бы слишком далеко. и пройдя от нашего дома по всему Воскресенскому проспекту, мы сошли на лёд: в этом месте по очень скользкому пуску все втаскивали в вёдрах воду из проруби. Такой же ледяной подъём был и на другом берегу Невы…

     Как ни выбивалась мама из сил, как ни торопилась, ко времени нашего появления на вокзале поезд уже ушёл!… Весь мамин гнев, всё разочарование и усталость обрушились на меня!... 
    И была такая же обратная дорога до нашего дома на Кирочной: спуск на лёд около вокзала и - по-очерёдно я и вещи на саночках: снова по ледяному склону на угол Воскресенского и Воинова и – до Каляева и – до угла дома на Чайковского, а в нём интернат в котором меня обморозили  и – до Петра Лаврова, где – говорила мама! - жлебозавод и – наконец-то, по Кирочной к нашему дому… ! Для совсем уже выбившейся из сил мамы всё это было снова по две ходки на каждый кусок пути… И ещё подъём по отлогой нашей лестнице на пятый этаж! Дважды.      
    
     Следующий  поезд  уходил через день. Несмотря на наше позавчерашнее  опоздание, дяде Андрюше, всё-таки, удалось добыть для нас новое разрешение на выезд - «пристроить»… Мама на этот раз подготовила заранее всё и даже одела меня с вечера; я тоже понимал, что опаздывать снова нельзя ни в коем случае! И был тот же путь через Неву, что и позавчера, с такими же пересадками и остановками...

     В пятидесятые годы в Ленинграде был построен новый Финляндский вокзал; его фасад смотрит на площадь Ленина, а не в сторону Лесного проспекта. Часть старого здания – в качестве памятника – сохраняется и сейчас: пусть напоминает о возвращении в апреле 17-го года группы эмигрантов-большевиков… Во главе с Лениным… 
     А 27-го января 42-го года вдоль путей длинного, ещё не укороченного здания старого вокзала тянулась платформа, под навесом которой  в ожидании посадки лежали и сидели люди, стояли их вещи… Наверняка,где-то среди них находились и уже умершие… 
     Разрешения на выезд проверялись дважды – перед дверями вокзала и – вторично – при входе в вагоны. Они  были дореволюционными- короткими и - «общими»: по пять отделений в каждом.

       В одном из «полусвободных» отделений сидела  женщина с тринадцатилетним сыном, оба хорошо и тепло одетые. Я, восьмилетний мальчишка, сразу понял, что они далеко не бедствовали, не голодали. Женщина живлённо поведеле маме, что она сотрудница какого-то, там, отдела исполкома и хорошо знает дядю Андрюшу. О том, что у нас – и, вообще, в городе  - трудности, перебои с питанием, слышит в первые. Совершенно не хотела ехать в эвакуацию, но несмотря на нежелание и даже сопротивление, её всё же заставили…
     А мальчишке были интересны мои «меховые сапоги». Ему сразу  же захотелось их примерить, он низачто не хотел поверить, что ноги у меня сильно обморожены, что опухли  и болят! Я сидел, подняв ноги на нижнюю полку, а он всё требовал «покажи» и даже «докажи»...
     Отправления, помню, ждали долго, я давно хотел пойти в туалет, но это – сказали - можно сделать только на ходу поезда. Когда, наконец-то, мы тронулись, я медленно и осторожно перенёс ноги с сидения вниз… И тут мальчишка – вдруг! - со всего маху опустил свою ногу на мою: топнул! Я не взвидел света!...
     От одного сознания, каково мне, маме тоже было больно, невыносимо! А мальчишка спокойно объяснил, мол, не поверил он моему рассказу про обмороженные ноги и просто хотел проверить, вру я или нет.  Мама помогла мне добраться до туалета, и вроде бы, всё успокоилось. Но когда, устав лежать, я через некоторое врем снова опустил ноги, он неожиданно вскочил и снова наступил мне на ногу! На этот раз сказал, что просто не удержал равновесия – вагон, мол, качнуло. Я стал напряжённо стал следить за ним, за каждым его движением… Мог ли я, восьмилетний, истощённый и слабый – к тому же голодный! - противостоять этому тринадцатилетнему сытому амбалу!...
………………………………………………………………………..
     ( Я снова вспомнил об этом мальчишке в начале семидесятых, когда впервые посмотрел фильм «Адъютант его превосходительства». Резанула сцена в кабинете полковника-контрразведчика, в которой белый офицер, арестованный по подозрению, наверное, точно так же остро следит за своим мучителем, улыбающимся поручиком, которому даже сам полковник сказал «я не знаю, поручик, была ли у вас мать»… )
………………………………………………………………………
      Запомнилась женщина со свёртком на руках - запелёнутым тельцем ребёнка. Когда в очередной раз я выходил из туалета, она открывала наружную дверь вагона. Открыв её, она просто выбросила свёрток наружу, и закрыла дверь. Это был детский трупик…

       Вскоре совсем стемнело, и я уснул. А когда мы проснулись, за окном светало, настцпало утро. Стало известно, поезд стоит на станции «Борисова Грива» И про другой поезд говорили, стоявший паоодаль и похожий на наш: возле него что-то делали люди. Быстро пронёсся слух, что это - предыдущий, позавчерашний поезд, на который мы с мамой опоздали. Осталось впечатление, что те люди что-то выносят из дверей вагонов. А ещё говорили, что начальник того поезда, якобы, оказался предателем, что вагоны не отапливал и даже запер все двери, и весь поезд вымерз… Целиком.
     Сегодня, понимая, как по-разному могут сложиться обстоятельства жизни, я уверен, тот начальник поезда, ну, не мог быть никаким предателем! Ему просто могли приказать «отправляться, как есть!»,  то есть - оставлены ли дрова для отопления, нет ли… И под угрозой нагана, он, возможно, смог выполнить приказ… Так и сидит во мне впечатление, что я видел через окно, как люди выносят трупы из того поезда... Их много лежало на снегу, а их всё выносили… 

     Всю жизнь был убеждён, что наш поезд продолжил от Борисовой Гривы движение до станции «Ладожское озеро» и только там нас перегрузили на автобус. Но, дело не в том, где это произошло. Главное, власть предприняла попытку «увеличить поток эвакуируемых» с помощью подключения ветки железной дороги! Никогда, ни в одном упоминаний или рассказов о «Дороге Жизни» я не встречал ни слова о попытках перевозить эвакуруемых от Ленинграда до Ладоги по железной дороге! Наш поезд, отправленный с Финляндского вокзала 27 января 1942 года и – главное! - дошедший по назначению! – возможно, был единственным…

     А потом нас выгрузили из поезда и повели к машинам…
     Как мы садились в автобус, как прибыли в Кобону – или в Войбокало? – не помню. Рассказывала мама... 
 
     В автобусы сажали только матерей с детьми младше двенадцати лет, а если ребён был старше, его помещали в автобус, а мать отдельно - в кузов бортового грузовика.  Мама говорила мне (возможно только слышала), будто бы на за время долгого пути до того берега Ладоги на таком морозе людей в кузове иногда оставалось в живых менее половины…
       И, узнав об этом, мать того мальчика, который так упорно проверял мою правдивость, предложила маме, мол, у вас и сын и вещи - одной вам самой, без помощи не справиться: рук-то у вас только две! Давайте, я помогу вам и внесу вашего сына в автобус! А вслед за мной вы, как мать, войдёте вслед и без труда внесёте ваши вещи…
     И мама отдала меня ей на руки! И женщина со мною на руках вошла в автобус, а маму водитель… не впустил, не поверил, что она – моя мать! Он захлопнул дверь и тронул автобус с  места…

     Мама бросилась под колёса!
     Водитель, конечно, понял, так поступить может только родная мать! Чужая женщина никогда этого не сделает! Он попытался выставить ту женщину, но, она, прижимая меня к себе, зажимая мне рот и показывая на маму, кричала, что та, мол, женщина сказала неправду и, что именно она моя мать, а я - её сын, а мама - врёт! А я вырывался, пытался драться, кричал и плакал - рвался к маме… 
     Выставить вон ту тётку водителю не удалось, и автобус, всё-таки взяв маму, покатил на тот берег Ладоги...

                http://proza.ru/2014/01/20/1543