Как жить, Петрович?

Черное, черное небо.
Злоба, грустная злоба
Кипит в груди...
Черная злоба, святая злоба...
Товарищ! Гляди
В оба!
(А. Блок «Двенадцать» )
 
Накрапывал осенний дождик. Странный это был дождь – не лил, не моросил, а капал отдельными редкими каплями, как вода из неплотно закрытого крана. Немногочисленные посетители кладбища, выходили из его ворот и устремлялись к закрытой будке ожидания автобуса, чья конечная остановка, как раз тут, напротив, и находилась. Все выходящие с кладбища, невольно бросали любопытно-опасливые взгляды, на группу мужчин стоявших у ворот. Было их человек одиннадцать - двенадцать. Они стояли и чего-то ждали. Некоторые курили, мрачно стряхивая пепел. По виду, а лет каждому было где-то за пятьдесят, можно было предположить – работяги. Не уркаганы какие-то, а мастеровые люди. Что-то такое было в их лицах, что заставляло думать именно так. В лицах ли было что-то такое, в небогатой одежде ли, в привычке курить, как-то по особенному, в кулак…Они молча стояли и ждали. Не разговаривали между собой.
К конечной подкатил автобус. Из дверей выскочил мужчина лет тридцати, с большой хозяйственной сумкой в руках.
-Тебя, Петро, только за смертью посылать хорошо! – мрачно встретил его один из мужчин, по возрасту, видно, старший из них,
-Не виноват я, Романыч! Там два идиота на джипах столкнулись, все движение перекрыли. Пока их гаишники не растащили, транспорт стоял весь…
-Гоняют всё, сучары! Все торопятся…
-Да, ладно тебе, Романович! Пошли зачем пришли! – остановил пожилого один из мужчин.
Мужчины потянулись в ворота кладбища. Они долго шли, миную центральные и второстепенные аллеи, пока не вышли туда, где становилось явным – здесь хоронили не так давно может последние год-два. Около одной из могил они и остановились, окружив ее.
«Захаров Владимир Петрович» значилось на небольшом скромном надгробии. И две даты через черточку. Мужчины сняли с голов кепки и помолчали минут несколько.
-Ну, вот мы и пришли… - сказал Романович. – Прости, Петрович, что твой покой потревожили…
Он открыл калитку в оградке и сказал просто: - Заходите!
Мужчины по одному входили внутрь оградки, подходили к надгробью, склонялись возле него, обнимали обелиск, на секунду прижимаясь лицом к фотографии на нем, и отходили в сторону.
Петро распаковал сумку, на маленьком столике возле могилы поставил несколько бутылок водки, немудреную закуску, пластмассовые стаканчики. Романович откупорил одну бутылку, налил водку в стаканчик. Орудуя ножом – складнем он отрезал скибку черного хлеба от буханки, накрыл ею посудинку с водкой и поставил около обелиска, под фотографией.
Петро подал ему высокий пластмассовый стакан. Романович вынул из кармана свечу, зажег ее, приладил внутри стакана и поставил рядом со стаканом с водкой.
-Ну, что стоите? Располагайтесь. Тесновато будет вместе всем, но перетерпим! Не на танцы пришли!
Мужчины стали устраиваться вокруг могилы, прямо на земле, усаживаясь на полиэтиленовые пакеты, которые протягивал им Петро. Кое-как уселись, сидя плотно друг к другу.
-Петро! Давай там, командуй! – сказал Романович.
Петро протянул каждому стакашек с водкой и по куску хлеба с колбасой.
-Ну, давайте, мужики! Помянем бригадира нашего, царствие ему небесное! – произнес Романович, отлил несколько капель из своего стакашка на могилу и неторопливо выпил водку. Остальные проделали то же самое.
Мужики сидели, молчали, заедали выпитое хлебом с колбасой и смотрели на обелиск. Было тихо. Слышно было только, как мелкие капельки дождя шуршат, падая на полиэтиленовые мешки.
-Во-от! Еще раз прости нас Петрович, что потревожили покой твой, но тут дело такое, что надо нам с тобой посоветоваться, как раньше заведено было. Потому всей бригадой и пришли…По причине твоего….отсутствия, скажем, среди нас, позволь уж я речь держать буду. А ты, Петрович, если нас слышишь и видишь, может знак какой подашь нам - мы поймем. Пришли мы к тебе всей бригадой, Петрович, а бригады твоей больше нет. Не существует. И заводишка нашего тоже больше нет. Такие дела, бригадир!
 
-Там, Петрович, черт знает что творится! Вокруг охрана. Говорят, разное – то ли завод сносить будут под кодтеджи, то ли какой-то развлекательно - оздоровительный центр собираются из корпусов строить, для богачей из Города… Станки уже начали снимать и размонтировать, говорят в Китай их продали на металлолом!
 
-Так, Петро! Помолчи немного и не лезь вперед старших. Ты всего как пять лет получил разрешение у старших прикуривать, а уже вперед лезешь…Помолчи малость. Придет и твой черед говорить. Но, Петрович, сказал Петро верно – завода больше не будет. Нас всех рассчитали и послали на все четыре стороны. Вот и сидим мы здесь, твоя бригада «золотые руки», а что делать не знаем? Как жить дальше, Петрович?
Давайте, мужики высказывайтесь!
 
-А что высказываться? Пропадать нам и все! Я пытался работу найти, в Город ездил даже. Но взглянут на мой возраст и от ворот поворот! Никому не нужен токарь –расточник высшего класса! Возраст не тот, видите ли! Им мастера молодые нужны! А откуда молодым мастерство взять это? Вон Петро, у него еще шанс есть. Он с восемнадцати лет в бригаде, мастер каких поискать, а у нас… - сутулый расточник Урезов безнадежно махнул рукой. – А как мне жить, если до пенсии еще пять лет и денег в запрятанной скрыне нет у меня. Жена без работы, я без работы, мать больная, на ее пенсию и живем! Сын в Городе минеральную воду богатым господам развозит, водилой работает. Комнату снимает. Почитай, что заработает, на оплату хаты уходит. Даже жениться не может – на какие шиши семью содержать? Не он нам помогает, мы ему. То картошки подбросим, еще чего там…А то с голоду ноги протянет. Да что я тебе, Петрович рассказываю, сам, небось, сверху все видишь?
 
Огонек свечи, до того горевший ровно, качнулся. Может от воздуха движения, а может и… Романович прижал палец к губам, и другой рукой указал на свечу. Пламя моталось из стороны в сторону. Все молчали, не отрывая взглядов от пламени.
 
Ремонтно-механический завод, на котором работали собравшиеся, находился в небольшом городке. Практически, завод кормил городишко. Построен он был на окраине, спрятался в буйной березовой роще. Построили его сразу после Великой Отечественной Войны, для военных нужд. Делали какие-то неизвестные детали, которые потом в упаковочном цехе, обертывали в вощеную бумагу, перекладывали в ящиках технической ватой и отправляли их в неизвестном направлении. Вот тогда, постепенно и родилась бригада «золотые руки», которую выучил и выпестовал покойный бригадир Владимир Петрович Захаров. Все они были мастера высшего класса, работали с микронными точностями. И вот теперь оказались никому не нужными. Когда пришло лихолетье, директор завода, мотался по России, искал заказы, но удалось только развернуть ремонтные работы. Ремонтировали все, что можно. От тракторов и комбайнов, до боевых машин пехоты. Перепадали заказы и в механический цех. От всей этой жизни, директор надорвался и умер от инфаркта. А после него пошло все вкривь и вкось. Работяги и не поняли, каким образом заводишко оказался в частных руках. У него несколько раз менялись владельцы, пока не появились новые хозяева – говорят, бандиты. А бандитам завод не нужен.
 
-Ладно! Будем считать, Петрович нас услышал, – подытожил молчание Романович, –Делать то что будем?
-А-а-а красного петуха пустить, чтоб бандюкам ничего не досталось! – завопил Петро.
-Спалить завод, не выход! Что мы выиграем? ПисАть надо! – высунулся очкастый револьверщик, по прозвищу Профессор. У него было высшее образование, но он не захотел сменить рабочую спецовку на галстук инженера. – Писать надо в Правительство, Президенту, губернатору….
-Ага! Так они и ждут наших писем. Пока мы напишем, пока там подумают, от завода фундамент останется. Не пойдет! – произнес кто-то из мужиков.
Ну, я не знаю… - смутился профессор.
-Эти сволочи, хозяева, котельную закрыть собираются. Как зиму зимовать будем? Сдохнем от холода все! И от голода! Жаловаться надо!
-Куда? Кому жаловаться? И глава города и прокурор только руками разводят - все по закону сделано. Плевать им на нас и наши проблемы!!! Сдохнем, у них гора с плеч только! Государство наше гребаное!
-А это что за явление? – вдруг изумленно сказал Петро.
Все посмотрели в ту сторону, куда он таращил удивленные глаза. По аллее кладбища, явно направляясь к ним, торопился молодой милиционер, с резиновой дубинкой в руке. За ним семенила, пожилая женщина в синем халате, надетом поверх пальто, с метлой в руке. Милиционер подошел к могиле и срывающимся, как у молодого петушка голосом заявил: - А ну-ка, быстро встали и чтоб через секунду вас здесь не было! Ну, кому сказал?
Мужики переглянулись, и молча уставились на милиционера. В нагрудном кармане его куртки трещала рация.
-Вы что, не поняли? Я сказал быстро отсюда! Время пошло! Или сейчас наряд вызову!
-Сми-рррр-но! – вдруг оглушительно громыхнул Романович. – Стоять по стойке «смирно»!
Милиционер вздрогнул от командного голоса и рефлекторно вытянулся, выполняя приказ. Только осознав через секунду, что происходит, он залился гневной краской и полоснул дубинкой по прутьям оградки.
-Да вы…Да я… А ну, пошли отсюда, алкаши несчастные. Или в обезьяннике насидитесь!
-Да-а! – произнес медленно Романович. - А тебя, Борис Семенович Адрюхин, видно отец в детстве мало ремнем драл! Да и я сплоховал, мало тебе уши твои, мало, крутил в детстве! Так ты человеком и не стал! А батька твой, между прочим, тоже здесь, неподалеку лежит, царствие ему небесное! Лежит и в гробу переворачивается от стыда, какую он свинью вырастил. А ну пошел отсюда, ми-ли-ци-о-нЭр! А то, не посмотрю на твои пукалки и трещалки, сниму сейчас штаны и выпорю ремнем, как отец в детстве порол!
-Ой! – произнес милиционер, - дядя Вася?! Василий Романович! Не узнал вас, простите! Это все, Никитична! Прибежала, кричит не своим голосом, алкаши, мол, пошли на кладбище, напьются – могилки разорять начнут! Дядя Вася, простите, ради бога. Ошибочка вышла. Не узнал я вас. Сколько лет прошло…
-То, что ты меня, Бориска не узнал, это полбеды. А ты вот сюда взгляни! Знаешь, кто здесь покоится? Ты честь этой могиле отдавать должен, а ты по ограде своей шваброй колотишь! Совсем стыд потерял?
-Я и не знал, что он умер! - упавшим голосом сказал милиционер, прочитав надпись на надгробье. – Отцы! Простите меня! Ну, пожалуйста! Не разобрался! Ну, виноват, простите!
-Ладно! Проехали. Иди, Бориска, службу исполняй. И не мешай людям с товарищем разговаривать, поминать его. Ступай себе! А тебя, старая, следовало бы…А-а-а! Что с тебя взять? - Романович махнул рукой и отвернулся. Отвернулись и все остальные.
 
Милиционер и женщина тихонько отошли от могилы, направились обратно по аллее к выходу и, только отойдя на приличное расстояние, стали на ходу, размахивая руками, выяснять отношения.
 
-Ноги… - вдруг произнес Профессор. Пристально глядя на свечу.
-Что ноги?
-Ноги у нас всех плохие. Ну, у кого варикоза ножных вен нет? Всю жизнь на ногах, за станком!
-Это к чему ты? – подозрительно спросил Романович.
-А к тому, что ноги у нас плохие. А руки есть. Вот ты Романович, кочергу согнешь?
-Согну! Делов то! Ты к чему клонишь?
-И головы у нас еще работают. Верно?
-Я на свою не жалуюсь! Не пойму я тебя!
-А ты подумай! Нас здесь двенадцать всего. А скольких бандюки в нищих превратят?
Тысячи полторы? Вот и думай!
 
Романович задумался. Задумались и все остальные.
-Вот что, Петро! Плесни-ка всем для прояснения мысли! Надеюсь, Петрович нас простит! Не любил он это дело.
Мужики истово выпили остатки водки, занюхали корочками хлеба и неторопливо стали жевать их.
-В общем так! – сказал веско Романович. – Народ поднимать надо. Народ!!! Весь город поднять. Завод этот наш. Его наши деды и отцы строили. Надо бандюков вышвырнуть. В общем, считайте, что здесь заседал военно-революционный комитет нашего завода. День восстания – завтра в 12.00.
-Ты с ума сошел, Романович! Это же бандюки! У них оружие! – вздрогнул токарь Сизов.
-У нас оно тоже есть! Вспомни! Камень – оружие пролетариата! В общем, вооружаться, кто чем может. Только без огнестрела, без ружей и ножей!
-Побьют нас, Романович! Трупы могут быть!
-Трупы? – взъярился Романович. – А эта жизнь лучше? Или ты хочешь в норке отсидеться?
-Да нет… я как все! – пробормотал Сизов. – Боязно только!
-Значит так! Сегодня придется походить много, ног больных не жалея. Пройти все дома, все квартиры. Всех завтра к заводу к 12 часам. Петро?
-Здесь я!
-У тебя завтра особая миссия. Сможешь, минуя охрану, на завод пробраться, и в 11.45 ровно, гудок заводской включить? Пусть гудит не переставая! Заблокируй там все и уходи! А гудок пусть гудит.
-Сделаем, Романович! – весело ответил Петро.
-Значит так! Распределяем обязанности. С Петром ясно. Сейчас я к ментам. Предупрежу, если встрянут бандюков защищать – не жить им здесь. И мегафон у них возьму! Чтобы речи произносить. Профессор! Тебе два поручения! Сейчас дуешь в церковь. С батей договоришься, в набат ударить, как встарь. Во времена татаро-монголов! Не волнуйся, отец Николай, наш заводской бывший! Поможет. И второе. Речь надо написать зажигательную. Ваня! У тебя «Жигуль» на ходу? В общем завтра с Профессором, с утра ездите по городу и в мегафон всех к заводу зовите. Стоп, Профессор! Садись на телефон вечером, обзвони телекомпании все, какие только сможешь. И из Города тоже. И газетчиков. Чтоб корреспондентов было побольше. Обзвонишь и садись речь писать! Только такую, чтоб сердце из груди выскакивало.
Всем остальным на обход квартир. Я, после ментов, тоже присоединюсь. Оставьте мне Привокзальную улицу, остальные меж собой распределите. Ну, все!
 
И в этот момент свеча у обелиска погасла. Сама собой, с легким треском. Все озадаченно смотрели на черный кусок фитиля.
 
-Ну, вот! И Петрович знак подал! Все, мужики! Аудиенция окончена. Спасибо, Петрович! Это ты нас надоумил! Спасибо, родной! Ну, прощай! Помогай нам завтра, чем сможешь! Прощайтесь мужики! И пошли! Дел много сегодня!
 
Члены бригады кланялись своему бригадиру и выходили из оградки.
И тут пошел снег.
Снег был обильный, сыпался хлопьями так, что через минуту все мужчины оказались в белом снежном тумане, с трудом различая, кто где. Ветер задул им в лица, мешая смотреть и что-либо видеть. Найдя в этой снежной кутерьме друг друга, они сцепились локтями и двинулись вперед в снежную мглу, в неизвестность. Они упрямо шли вперед, наклонившись вперед, противостоя снежной стихии…
Ветер, ветер! Белый снег…