Реанимация

 Представляете?! Лежу себе и лежу, даже родная жена не приходит, и не то,  чтобы не любит, но уже не верит в выздоровление. Мысли путаются, но все об одном:  буду ли жить,  если повезет,  конечно. Никого ко мне теперь не пускают.  Лечащий врач вынес свой приговор - некроз двенадцатиперстной, а с этим долго не протянуть.  Я не то,  чтобы удивился цинизму человека,  беззастенчиво сообщившего окружающим эту  новость,  но настроение явно  испортилось.  Отжил свое еще один,  хоть и умный,  но бестолковый член общества.  Я понимаю: при жизни меня не любили, но не до такой же степени...
     Простыня приносит прохладу и ощущение  необычайной  стерильности.
Замечаю глазами,  как бедные,  измученные бессонницей студенты - санитары с вожделением смотрят на подоконник,  где в целлофановом пакете  расположились в строго геометрическом порядке принесенные друзьями и приятелями фрукты. Наркотиков мне не дают, у меня и боли то нет. Легкая эйфория и чувство бесконечной чистоты. Парю прямо в воздухе.
 Впадаю в забытьё.  Вижу руки, вытаскивающие апельсин из  пакета,   и опять глухая темнота, словно в подземелье. Осталось три часа до старого нового года. Тихое одиночество, но от чего-то абсолютно не страшно.
Наверное,  на висках прибавилось седины. При моей внешней  моложавости это даже экстравагантно.  Быть голым  интересно:  катетер,  капельница  и бесплатная назойливая забота о твоей смерти  необычайно впечатляют. Мучений нет, как нет и сожаления о прожитых годах.  Странное ощущение нереальности:  все  обещали  туннель, а в глазах ровный люминесцентный  свет, стерильная воздушность обнаженного тела и жажда чего-то нового. Слышу многоголосый хор.
С трудом открываю глаза. На окне фрукты уже исчезли, губы санитара движутся,  но я не в силах понять речь.  Чувство собственной бесполости даже не удивляет. Я - субъект жизни и существования. Молоденький мальчик чистит мне зубы содой,  озноб,  шприц словно накалился. Почему-то по щекам ползут слёзы, но ощущения тепла и холода нет. Руки безвольно плывут по одеялу.  «Наконец-то очнулся», -  слышу чьи-то слова, мысли начинают путаться, я оглох. Все движения отчетливо замедляются. Меня переворачивают на бок, видимо правый. Голова остается на месте.
     Хочу ли я есть?  Вопрос явно неуместен. Я не хочу ничего. То ли сплю, то ли впал в забытьё. Молоденькая сестра мне явно сочувствует, пытается что-то рассказать о себе и Брянске. Или ей тоже одиноко?  Новый год всё никак не наступает.  Уже третий литр плазмы  входит в меня,  бесследно исчезая в недрах хилого организма. Надежда покидает всех. Полное молчание. На мои движения больше никто не реагирует.  Перехожу в самоощущение.   Противно от холода кровати. Движения врачей становятся осмысленными.
Привезли соседа. Я вижу только левый бок и слышу сдавленные стоны. Пытаюсь отключиться, но жизнь берет свое. Прошу пить, но санитары не приходят, или я слишком  слаб?
Начинаю различать голоса, но понять смысла не могу. Наконец-то начинают мелькать мысли о детях и жене. Нет не о любви и даже не о проблемах будущего, эгоизм берет свое: первая мысль о надгробном памятнике. Долго сам с собою обсуждаю фразу и прихожу к выводу: “Ученый, политик, поэт”. Но в этот момент свет поднимается ввысь, я теряю ощущение собственного тела и парю в абсолютно спокойной стерильности. Звуки исчезли, в мыслях калейдоскоп лиц, причем ни одного мужского (я их, наверное, никогда не любил), женщины бесполы, но я понимаю, что это именно женщины. Не жены, не тещи, не матери, не сестры. Наверное, допился окончательно. Бесконечный свет, не выключаемый даже на секунду...
В сознание возвращает спор сестер. Они никак не могут поделить упаковку наркотиков между собой. Сосед слева хрипит и стонет. Мое желание очнуться привлекает всеобщее внимание. Снова капельница, озноб, до Старого Нового года еще 2 часа.
Я попал в больницу совершенно случайно, просто в висках загрохотали барабаны, давление резко упало, и лечащий врач в поликлинике испугался. Жена была рядом, но в силу характера даже не вздрогнула. Именно за эту черту я ее и люблю больше всего. Помню, что, когда она в третий раз забеременела и согласилась рожать, на лице, кроме холодной решимости, ничего не отразилось. Упреки появились гораздо позже, когда третьему сыну исполнилось лет шесть.
...Я храбро пытался идти, но не смог. Как утверждают свидетели, цвет лица был серо-желтым и необычайно мудрым. Впереди ждало бесконечное блаженство. Я тихо умирал. Кровь по неведомым каналам покидало тело и, видимо, навсегда.
“Скорая помощь” приехала вовремя. Я не помню тряски по истерзанным улицам города, но в приемном отделении очнулся и даже попытался сбежать домой.
Врач осмотрел, зевнул и радостно сообщил жене, что у меня лейкемия. По-видимому, некрофилия доставляла ему удовольствие. Диагноз не подтвердился, и меня отправили в отделение гемологии. Лежать в окружении умирающих, особенно когда тебе не разрешают вставать, дело весьма противное, но на второй день в гости пришел знакомый батюшка, и я воспрянул духом. После обеда взяли пункцию костного мозга. От боли я просто обезумел. Кричать сил не было, тело перестало подчиняться мозгу и рухнуло на кафельный пол.
Чей-то мужественный голос истерично прокричал: “в реанимацию”. Голое тело, холодная каталка и бесконечные коридоры. Движение не ощущается. В глазах салют искр. Тишина.
И вот я здесь. Живу ощущением прожитого. Привезли голого и заставили проглотить бесконечный зонд, скорее, даже засунули его, ибо сопротивляться насилию я уже не мог. Врач, осмотрев мои внутренности, громогласно заявил: “Некроз двенадцатиперстной. Классический случай. Смотрите внимательно.” Голова сразу отяжелела, и я не запомнил ни очереди желающих осмотреть мои “классические внутренности”, ни того, как у меня этот зонд вытащили, ни даже того, как все ушли, насладившись эффектным зрелищем. Все! Уже сегодня умру! Появилось неистовое желание помолиться, и я раз от раза, путая слова и фразы, шептал: “Отче наш”, “Богородица, дева, радуйся” и “Достойно есть”... Стало легче, вспомнилось первое ощущение недомогания, когда после рождественского вечера и танцев я не смог подняться на Соборный холм. Сопровождающая меня дама смертельно испугалась и предложила вызвать “Скорую”. Я не согласился, посидел прямо на тротуаре и упорно пошел вверх на остановку трамвая. По приезду домой рухнул в кровать. А на следующее утро жена повела меня в поликлинику. И вот я здесь...
Снова путаются мысли.  Мне нужна свежая кровь, так как моя куда-то  бесследно исчезает. Запасов нет, идет война в Чечне, все резервы отправлены в военный госпиталь, осталось медленно умирать. Два раза мне переливали, но теперь надежды нет. Жену в палату не пускают, но какие-то левые знакомые  прорвались и оставили на подоконнике геометрические апельсины. Скучно и жить не хочется. Понимаю, что жажду вампиризма уже не осилить, впадаю в забытье.
Грань света и темноты необычайно тонка, тела и вовсе нет, стопроцентная невесомость. Лежу прямо в воздухе без какой-либо опоры. Белая ночь, далекий торжественный хор и ощущение откровенного блаженства, возвращаться назад не хочется.
Отчетливо слышится мат соседа, тело бьет озноб, руки мелко дрожат, капельница необычайно долго падает мне прямо в лицо, потолок раскачивается из стороны в сторону, стены почему-то отсутствуют вовсе. Появляется лысая голова врача, бессмысленно смотрит прямо в глаза и зачем-то берет руку. Все равно ведь не сможет помочь. Интересно, куда девалось тело?
Симпатичная сестричка вновь прихорашивается перед зеркалом. Прикосновение к моей коже действует на нее явно возбуждающе, но я ничего не могу поделать с ощущением собственной бесполости. Укол меня отрезвляет, начинается новый виток падения в темноту. Бездарная трата времени. Чувство жалости по неизданным стихам и сплошной эгоизм в душе. До  Старого  Нового года еще пять часов.
Упорно облизываю сухие губы. Сейчас все закончится, даже это черное окно и въедливый люминесцентный свет. Сестра поправляет сбившееся одеяло.
Просыпаюсь с чувством внутреннего опьянения, по жилам течет горячая свежая кровь. Прямое переливание крови, значит, получил отсрочку. Батюшка уговорил двух молоденьких учительниц поделиться со мной. Такое не забывается. Появился шанс быть благодарным. Безумно хочется жить. Спрашиваю время и число. До Старого Нового года четыре часа...
Загадываю желание: переживу Новый год, значит, повезло. Умирать абсолютно безразлично. Но это ощущение в первый и последний раз.
Сосед по палате неистово кричит и ругается матом, но на него никто не обращает внимания. “Брянская” сестричка подходит ко мне и рассказывает о проблемах личной жизни. Я ей сочувствую, даже в чем-то сопереживаю. Мучительно пытаюсь восстановить свои способности в психологии и даже успеваю дать один совет, а, может быть, и несколько. Темнота. Кто-то настойчиво пытается со мной поговорить. Поток воспоминаний рассыпается  фейерверком.
 Не знаю, откуда он возник, мой добрый гений жизни и приятель по какой-то левой работе. Профессиональный медик, эколог и врач, он ворвался в палату реанимации с какими-то немыслимыми импортными препаратами. Старики ему не верили, но почему бы не рискнуть смертником? Это была первая и последняя медицинская помощь с его стороны, и она стала решающей. Мне приходилось еще не раз пугать своих родных и близких больницей, но всегда оставалась надежда на лучшее.
Попытка смерти явно не удалась. Слишком многие меня любят и пытаются мне помочь, слишком рано я попытался оставить жену без источника существования.
Еще полчаса, а меня колотит. Умоляю санитаров выдернуть иглу капельницы. Дележ наркотиков продолжается, и на меня никто внимания не обращает. Пытаюсь поднять руку и понимаю, что могу. Игла капельницы, катетер и прочие причендалы летят прочь. Темнота, дрожь тела и... бесконечное безмолвие. Санитар пытается содой почистить мне зубы. ”Какое число?” - первый и единственный мой вопрос. “Четырнадцатое”, - слышу в ответ.  “Я - жив”, “Я необычайно жив”, “Я буду жить вечно”!!! “Все. Свершилось!”. Снова нападает усталость, взгляд скользит по подоконнику и не находит фруктов. Возникает чувство внутреннего раздражения. “Господи! Я же голый”, - возвращается мужское  понятие, но ненадолго. “Брянская принцесса”  делает укол, и я снова счастлив, беспол и молчалив.
Через двое суток меня перевели в палату. Некроз кишечника не смогли обнаружить даже под микроскопом, но кровь куда-то все-таки девалась. А это не шутки - 5 с лишним литров. Видимо, я вампир, вампир поневоле и на всю оставшуюся жизнь.