Былое и думы. рассказ

БЫЛОЕ   И   ДУМЫ
                Из  цикла  «Русская  тема»

Пасмурно.  Хмуро. Темно.
Ветер  качает  голые  ветви  берез. Ерошит  шерстку  у  кошки  на  поленнице. Морщит  лужи  на  улице  у  черных  гнилых  заборчиков.
Вовка  Беда  несет  бутылку  спирта…
Все  видно  отсюда:  что  творят  на  белом  свете  – как  под  рентгеном.
Видна, например,  табличка  с  названием  улицы, недавняя, белая.  Собирал  ее  Федька, пьяный, перепутав    буквы.  Перед  выборами  в  Госдуму.
Раньше  наша  уличка  называлася   так: «10  Лет  Победы».
А   теперь    вот  она  называется  так: « Поебда  Демократии».
Ну  а  какая  тут  к  черту  демократия? Для  руководителей?
Дождь  шелестит  по  гнилому  дереву  оконных  рам.
Шумят  вдали   по  гострассе  фуры, фуры, фуры. Вся  идея  страны  теперь – фуры.
Наши  дураки  от  думающих  прослышали, что  всему  виной - дураки  и  дороги. И  все  наши  руководящие  дураки    (ни  одного  умного  среди  наших  руководителей  лично  я  так  до  сих  пор  и  не  видел) принялися  строить  дороги  по  стране, притом  еще  на  этом  можно  наворовать  кучу  денег. Лишь  бы  никто  не  заметил, что  они, сидящие  у  нас  на  руководящих  постах, и  есть  те  самые   дураки  с  образованием.
По  всем  краям, областям  и  республикам  бурлит   и  клокочет   кипучее  строительство, там  и  сям  мелькают  рыжие  куртки  дорожных  рабочих, вчера  ехали, видели, – было  бы  чем  перед  приезжающим  президентом  похвастаться. В  некоторых  республиках  в  городках  и  селах  строят  даже  новые  школы, стадионы, вот  только  непонятно, для  кого  же  дураки  строят?
В  этих  городках  и  селах  нет  ни  работы, ни  фабрик, ни  заводов, а  есть  там  только  многолюдные  биржи  для  безработных.
Вот  идет  с  сумкой  Светка, молодая  еще  женщина. Кормит  ее  мать-пенсинерка.
По  гострассе  катит  новый  «Мицубиси», водяная  пыль  от  него  летит  на  продрогшие  поля, ну  угрюмые  ели. В  город.
 Потому  что  дураки  строят  стадионы, но  у  них  нет  ума  строить  фабрики. Глядя  на  руководящих  дураков, народ  и  ринулся   как  осовелый   покупать  иномарки. Был  бы  пример  для  подражания.
Все  это  хорошо  мне   тут  видно  в  окно. Наш  барак  стоит  высоко – и  все  мои  соседи  видят  то   же  самое, что  и  я.
Видна, к  примеру,  мокрая  лысина  Ленина  у  клуба.
Виден  Карл  Маркс, которым  забито  боковое  верхнее  окно  клуба:
« Капиталист  пойдет  на  любые  ухищрения  и  преступления, чтобы  не  платить  рабочим  заработанное» (Карл  Маркс)   Так  что  рано, рано  задвинули  демократы  Маркса!
«Ну   у  поэтов  свои  законы»…
Дождь  омывает  бороду  Карла  Маркса – а  ему  что, советская  краска, советский  металл!
Сверху  все  видно!
Видно  отсюда  и  то, как  народ   весь  в  стране  собирается  в  большие  города, где  как-то  можно  выжить  на  тамошнюю  зарплату. Муравьи   вон   в  городах  бегут  и  бегут  по  магазинам, звонят  по  мобилам, развозят  по  могилам, наставляют  своих  дебилов, привлекают  рабсилу, пьют  текилу, смотрят  «Годзиллу»….
Великое  переселение  народов  в  России  наконец-то   закончилось – все  убежали  в  города. Ура! Да  здравствует  «Единая  Россия»  и  ее   жирные  дураки-единороссы.
А  на  пустых   местах  что  видно? На  местах   там   в  лачугах  и  у  нас  в  Шанхае, сбоку  села,  обитают  «дожители», как  выразился  о  нас  богатый  Греф.  Немчура, что  ли? Который  и  помогает   деньгами, не  выплаченными  народу,  только   своим    же  ближним  богатым.
Нас  давно  списали  на  кладбище. Мы – мертвецы. Поэтому  мы  отсюда  и  видим   все!
Кризис. Теперь, значит, опять   всем  странам  США   надо  кормить.
Вон -  идет  Патрикеевна, переваливаясь  как  мать-гусыня, наша  местная   дожительница, в  резиновых   галошах  и  в  болоньевой  куртчонке  1984  года. Москвошвей! Наша, долговечная!
Ох,  скажу  я  вам, и  прекрасно  же  жить в  провинции  простым  человечичком  в  такие  справедливые  времена!
Только  и  слышно  из   городов: «Дай! Дай! Дай!» Этот  стомиллионный   ор  бывших  селян  заглушается  иногда  их  же  стонами  на  дороговизну  еды – картофель  и  говядина, как  известно, на  асфальте  не  растут. А  кто  виноват-то?
Ежеутренне, выходя  из  своего  барака  1955  года  на  улицу, ищешь  неба, а  там, глядь-поглядь, шевелятся  какие-то  бесформенные  жирные  серые  тучи. Клубятся. Грохочут  что-то.
Приглядишься, ба, да  это  ведь  лоснящиеся  всё  задницы  наших  олигархов!  И  тех  200  семей, которые  владеют  теперь  всем  тем, чем  владели  150  миллионов  в  СССР.
У  крыльца  нашего  барака  стоит  пенсионер  в  сером   плаще, в  круглых  очках  как  у  Леннона,   и  говорит, глядя  на  небо  из-под  руки: "Если руководить  народом  посредством  законов  и поддерживать  порядок  при  помощи наказаний, народ  будет стремиться  уклоняться  от наказаний  и не будет испытывать  стыда. Если же руководить  народом посредством добродетели  и  поддерживать  порядок  при помощи ритуала, народ  будет знать стыд и он исправится".
Это  говорит   мой  сосед  Кузин, некогда  учитель  словесности  в  местной  школе. Его  познания  воистину  беспредельны, но  и  они  бесполезны  в  этом  государстве – задницы  на  небе  не  слышат  того, что  происходит  на  земле. Мы  все  тут  наблюдаем  только  их   естественные  отправления. Теперь  все  это  почему-то  называют  «культурой»…
Привыкли.
Я   Кузину  показываю  на  клубящиеся  серые  тучи – и  он  тут  же  умолкает. Против  задниц  не  попрешь!
Мы  с  ним  поднимаемся  на  красивый  высокий  холм, где  растет  огромный   узловатый  омшелый   дуб, возраст  которого  неизмерим. Оттуда  мы  смотрим  влево, вправо, вперед  и  назад.
Дороги, дороги, дороги, дороги, и  опять  одни  дороги, где  ползут   MAN, “Мерседес», «Вольво» - с  восемью  мостами. На  Запад   перегруженные, обратно – с  вещами-однодневками. Дороговизна  жуткая  на  это  дерьмо!
А  далеко   же   видать  по  стране!
Исполать! Богатыри!
Там  и  сям  гудят  и  гудят  эти  огромные  фуры, вывозя  лес, нефть, газ, пшеницу, золото, валюту. Другой  мир  надо  нам  кормить – у  него  «кризис».
А  посмотришь  на  юг, там  цепи  гор  стоят  великанами. Ползут   в  американских  комбинезонах грузины  и  чеченцы, зажимая  мину  и  М-16, скрываясь  за   камнями.
Посмотришь  ли  на  север, там  дорубают  последние  наши  леса  бензопилой  «Штир».Не  зря  их, эти   чертовы  пилы,  сюда  понавезли! Бизнесмены-спекулянты.
Посмотришь  на  восток, а  там  Китайская  Красная   армия  расселяется  в  деревне  Колобово, где  последний  русский  Саня   курит  «Приму»  и  плюется  на  досках, он  один  еще  не  убежал  в  город. Получает  он   две  тыщи  в  месяц  в  колхозе  «Последний  герой».
Посмотришь  ли  на  запад, а  там  Грефы  и  Потанины, Вексельберги  и  Абрамовичи, Лолиты  и  Теленяни, Ксюши  Собчак  и   Блестящие  себе  с  шампанским  французским   сидят  в  шезлонгах   возле  бирюзовых  бассейнов   на  своих  виллах  в  Испании.  И  смеяся, шутя  и  шутя, жуя  медленно  кальмара  в  тени  олеандра, посмеиваются  над  нашими  пустыми  с  Кузиным  карманами, откуда  они  все  и   выгребли. Из  далека.
Новодворская  кудахчет  и  ругается  тут  же. Диссидентка! Популярность!
А  мы  с  соседом  смотрим  с  холма. У  меня  сегодня  в   кармане  аж  40  рублей!
И    се: стоим  мы  с  Кузиным, глядя  на  такой   великий  разор  страны.
Наконец  Кузин  говорит: «Жуть  смотреть  на  эту  Кали-югу! Пир  плоти! Пошли  домой  в  барак!»
Мы  сходим  вниз, оглядываясь  на  высокий  дуб  на  холме, где  в  верхотуре  в  гнезде  ворона  гудят  туманности  и  галактики, взрываются  сверхновые  звезды,  и  Бетельгейзе  осияет  нашу  далекую   перламутровую  планету, где  мы  давным-давно  с  Кузиным  купили  себе  трехэтажный  домик  в  саду  с  яблонями  и  вишнями.
Там  у  нас  в  кустах  стоит  белый  рояль  с  партитурами  Баха  и  Бетховена, а  на  белых  полках  расставлены  книги  русских  классиков. Портрет  Чайковского  на  стене.
Внизу, пройдя  по  песчаной  дорожке, потом  по  деревянной  лестнице, видим  : в  нашем  бараке  1955  года  инвалид  Коля  без  ног  играет  на  трофейном  аккордеоне  полечку – и  все  танцуют. Тимурка  Кибиров  с  соседнего  подьезда  читает  свою  «Оду  сервелату». Все  хохочут, закусывая  водку  селедочкой, картошечкой. Русская  Народная  Идея!  Еврейская, кстати, тоже. Когда-то  она-таки  и  воплотится?
                Сервелат! Сервелат! Колбаса! Колбаса!
                О  салями! Салями!
                Ты  вознесся  выше
                Главой  непокорной……
А  в  бараке-то  нашем  изобилие  какое  на  первомайском   столе:  свежеиспеченный  домашний  белый   хлеб, водка, краковские  колбаски,  огурцы, жареное  мясо, соленая  капуста, пирожки  с  капустой, жареные  пескари, селедочка  с  уксусом  и  луком, крабы  камчатские, лежит  лещ, огромный  как  чудовище,  парит  картошка. Благодать!
Зоечка  танцует  в  черном  с  белым  горошком   платье, с  белыми  немецкими  кружевами  по   вороту  и  запястьям.
Когда  она  в  подьезде   у  нас   подметает, наклоняясь, смотреть  на  нее  сзади  спокойно  совершенно  невозможно!
Ах, что  за  полненькие  бедрышки  у  Зоечки! Ах, какие  у  нее  миниатюрные  ножки  в  красных  туфельках! Ах, какие  у  нее  кружевные  немецкие  трусики  из-под  подола! Ах, какая  у  нее  грудь  и  зад! Ей  бы  в  Голливуде  сниматься, но   сейчас - 1955  год, и  все  прочат  Зоечку  на  Мосфильм.
- Вам  что  положить, Коля, Зоя, - спрашивает   меня  и  Зоечку   чья-то  непомерная  грудь  сбоку, - мяса  жареного  али  огурцов?
Это   говорит  Настя, страшная   частушечница. Оно  никого  не  боится, когда  поет: ни  участкового, ни  Лавра  Терентьевича, бывшего  особиста.
 Вечером  на  улице   у  завалинки  под  аккордеон   она  опять  звонко  будет  петь, притоптывая и  подбоченяся, на  все  дальние  околотки:
               
                Жду   миленка   с  дальних  улиц.
                Где  ж  ты, Красная  Звезда?
                Очень  сильно  приглянулась
                Комсомольская   елда!

Потом, когда  все  уйдут  спать, хорошо  ночью  с  Зоечкой  сидеть  на  бревнах, на  завалинке, под  фонарем  читать  с  нею  старую  бабкину  книжку  Бальмонта, считать  звезды, слушать  дальнюю  гармонь, и  не  знать - ни  про  каких  олигархов,  про   их  могучие  задницы  на  небе, где   теперь  сидит  там, где-то  в  Москве  какой-то  Маленков  и  Булганин. Не  видал!
Залезая  ночью  с  Зоечкой  на  дуб, на  самую  нижнюю  ветвь, на  ней  мы   ставим  нашу  раскладушку, дядя  Петя  привез  из  Китая, японская, и  вдвоем  на  раскладушке  проводим  жаркие   часы   под  ходом   Арктура  и  павлиньим  пером  Киля.  Ух, Зоечка! Ох-ох, Зоечка! Того  гляди, упадем  на  Землю  вместе  с  раскладушкой. Зоечка  говорит, что  надо  когда-нибудь   тут  устроить  себе  постоянное  надежное  гнездо. Где  ж  еще?
У  Зоечки  длинные  золотые  сережки  с  жемчугом, маленькие   сияющие    пухлые  губки, теплая  кожа  черноморского  дельфина, а  еще  она  прекрасно  поет   великую  песню  «Широка  страна  моя  родная» - и  все  галактики  внимательно  слушают  ее  радиотрансляцию.
А  вокруг  шумит  и  шумит  голубая  тайга. С  озер  слышно, как  под  полной  луной  плещет  большая  раздумчивая  рыба. И  что  мы  там  у  озер  с  Зоечкой  не  вытворяли  на  рыбалке!
Говорят, что  утром  будет  хорошая  погода, никаких  туч  не  обещают, а  это  значит, что  рано  на  холме  с  Зоечкой  мы  будем  смотреть  на  первомайскую  демонстрацию, потом  пойдем  в   сельский  магазин, пропахший  земляничным  мылом  и  керосином, купим    рижской  копченой  колбаски, голландского  сыру, бутылку  красного  яблочного – и  будем  с  ней  пировать  вон  в  том  саду  Михалыча, у  которого  аж  тридцать  ульев.
Яблоневый   цвет  будет  осыпаться  в  наши  граненые  стаканы  с  красным  вином. Дальняя  музыка   станет  бравурно  и  весело, щипля  душу, играть  про  наш  СССР. Держись, Америка!
Будем  еще  с  Михалычем   пить  медовуху, петь  наши  песни, смотреть  на  гречишневые  зеленеющие  поля, на  радугу, на  зеленый   трактор  ДТ-55  на  дальних  серых  пашнях  у   леса, на  новую  линию  электропередачи  у  ветряной  мельницы  на  далеких  холмах  отчизны, на  новый  синий   сверкающий  грузовик  ГАЗ-51,  у  новой  же,  желтой  бревенчатой   школы  в  белом  цвету  вишен.
 А  потом  я  повезу  Зоечку  во  ВГИК. Мы  сначала  поедем  по  Волге  на  колесном  пароходе  «Казанский  пролетарий», а  потом  - и  в  Москву, в   зеленом  вагоне, где  по  радио  весь  поезд  будет  смешить  Райкин.
Вся  жизнь  впереди.
Прощай  же, наш  великий   и  все  знающий  дуб!