Филармония

Зима в тот год была затяжной и противной. Как будто её и вовсе не было, а была бесконечная ноябрьская осень. Только выпадал снег, как на следующий день начинался беспрерывный косой и колючий дождь. В сером сумраке дня чёрные силуэты деревьев с сучковатыми, мокрыми ветвями усиливали картину безысходности. И непонятно было, когда же наконец закончится эта бесконечная зима–осень. Складывалось впечатление, что под ногами, кроме жижи из грязного мокрого снега, никогда не появится белый, утоптанный и скрипучий снег. Про зимние месяцы нельзя было сказать, что они пролетели, скорее – проползли тяжёлой походкой, давя на плечи  мокрым снегом вперемежку с дождём, и давили гирями на ногах от постоянно промокшей обуви, которая за ночь не успевала просохнуть. Как-то незаметно наступил долгожданный март. И, хотя все с надеждой ждали этот первый весенний месяц, он ничем не отличался от предыдущих. Тем не менее, всем, не зависимо от возраста, пола и социального статуса, хотелось весны.

Приближался какой-то праздник и студент первого курса философского факультета Максим пригласил на этот день своих сокурсников из группы к себе домой.

- Только надо на этот вечер куда-то  сплавить родителей.

- А они у тебя нормальные?

- В смысле?

- Ну, если купить им билеты в театр на три акта, пойдут?
 
- Это идея! А что сейчас в театрах идёт?

Никто ничего не знал. Недолго посовещавшись, студенты решили, что Максим своих предков знает лучше, пусть эту проблему решает сам. Ребята начали бурно обсуждать, кого из девчонок пригласить в свою компанию, чтобы оторваться с ними под классный «музон». До праздника оставалось несколько дней. Пока друзья закупали к столу провизию и выпивку, сам Максим ходил по театральным кассам и мучился над вопросом: «В какой театр лучше заслать предков?». Среди скудных предложений тёти-кассирши он выбрал филармонию, в которой в этот день будут давать камерный сборный концерт под названием «Музыкальная весна». Максима немного огорчило, что концерт состоит только из двух отделений, зато ему понравилась цена: стоимость двух билетов в филармонию равнялась стоимости одной из самых  дешёвых булочек, которые продавали в фойе института в перерывах между лекциями.

Когда Максим поздно вечером приехал из института, мама и папа  уже были дома. Папа, как всегда, лежал в своей привычной позе на диване в зале перед включённым телевизором и сладко спал. На груди у него лежала газета «Аргументы и факты», открытая на первой странице, которая то поднималась, то опускалась под монотонный храп. Край газеты был зажат в правой руке, а левая рука была откинута в сторону и неудобно свисала с дивана с пультом от телевизора.
 
«Скоро на этом пальце вырастет бицепс от каждодневной тренировки», -- весело подумал Максим и пошёл на кухню. Мама сидела за столом и в одиночестве пила чай. Увидев сына, она стала хлопотать у плиты и расспрашивать, как прошёл день.

-- Мама, я для тебя и папы купил билеты в филармонию. Это мой тебе подарок к празднику.

-- Спасибо, сынок, -- сказала мама и отвернулась к плите, перемешивая на сковороде картошку. Она не хотела, чтобы сын заметил, как её глаза увлажнились и, ещё минута, из них полились бы слёзы.

Справившись с волнением, мама поставила перед сыном тарелку с жареной картошкой и, сославшись на усталость, пошла в спальню, взяв со стола билеты в филармонию. Она прилегла на кровать поверх покрывала и задумалась. Несколько последних лет что-то в их отношениях с мужем надломилось. Вроде бы и живут вместе в одной квартире, но как два соседних государства. В глазах соседей и родственников они – идеальная супружеская пара, а на деле живут по инерции, не проявляя особой теплоты и элементарного внимания друг к другу, с полным отсутствием желания хоть что-то изменить в своих отношениях. Эта отчуждённость началась с малого и постепенно с каждым годом что-то уходило из их чувств. Так осенью постепенно обрываются с веток деревьев листик за листиком. Смотришь, а деревце уже стоит совсем голое, обнажённое. «Скоро в наших с мужем душах не останется ни одного листика», -- с горечью думала мама Максима. Она взяла с тумбочки роман Льва Толстого «Анна Каренина», открыла первую страницу и начала читать: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему…»

Что-то не читается. Голова забита совсем другими мыслями…

Мама поднялась с кровати и пошла в комнату сына. Максим сидел за компьютером в неудобной позе. Письменный стол был завален книгами, дисками, кассетами и ещё, по мнению мамы,  всяким ненужным барахлом, которое она каждый раз порывалась выбросить во время генеральной уборки. Но Максим каждый раз убеждал её, что это всё крайне необходимо. По всей комнате разбросаны вещи. «Может так и должно быть в комнате современного молодого человека?» -- думала мама, глядя на сына нежным взглядом, и сама стала собирать разбросанные вещи.

-- Сынок, я так благодарна тебе за подарок.
   
-- Мама, ко мне вечером восьмого придут ребята.

-- А девочки тоже будут?

-- Да. Будут двое моих друзей и ещё три девушки.

-- Чем будешь их кормить?

-- Мама, только не надо напрягаться. Всё будет нормально. Главное, чтобы вам с папой понравился концерт в филармонии.

Из зала через открытую дверь доносился монотонный храп мужа.

С утра восьмого числа мама Максима пыталась из ничего приготовить хоть что-то. Не смотря на то, что шёл двадцать первый век, зарплату на работе регулярно задерживали то на месяц, то на два, а то и на все три. Жили от зарплаты до зарплаты, жёстко экономя на всём. Было не до искусства - выплатили бы зарплату. А зарплата была настолько мизерная, что раздав долги, сразу начинал думать, у кого бы занять до следующей получки.

Наконец, для Максима наступило долгожданное мгновение: закрыв входную дверь за мамой и папой, он приготовился ждать друзей. Мама и папа молча спускались по щербатым ступенькам обшарпанного и ободранного подъезда с восьмого этажа. Лифт, как всегда, не работал. Открыв дверь подъезда, они вышли в сырой, промозглый март и пошли в сторону метро. До метро можно проехать две остановки на троллейбусе, но супруги пошли пешком, чтобы сэкономить на двух талонах для поездки в общественном транспорте в следующий раз. Шли молча, топча, уже давно прохудившейся обувью, грязный мокрый снег. Каждый из них думал о чём-то своём. Но эта супружеская пара даже не догадывалась, что они оба думали об одном и том же: «Когда последний раз мы были в филармонии? Что-то и не вспомню. Какая всё-таки в этом году мерзкая погода. Безысходность не только в погоде и в зарплате, но и в личной жизни. Надо будет с зарплаты сдать сапоги в обувную мастерскую. Но пока выплатят зарплату, лето наступит. Почему дворники не чистят тротуары? Им, наверное, тоже не платят зарплату, как и нам».

Людей в метро было мало. Супруги молча доехали до филармонии. Хорошо, что от метро до филармонии надо пройти всего несколько метров. Обувь у каждого из супругов промокла на столько, что вода хлюпала в сапогах при каждом шаге.

-- Большой зал закрыт. Проходите на второй этаж по правому крылу. Там располагается камерный зал, в котором будет проходить концерт, – говорила толстая тётя контролёр каждому на входе в филармонию.

-- А почему большой зал закрыт? – спрашивал каждый входящий.

-- Билеты не раскупили, вот и решили перенести концерт в камерный зал. Верхнюю одежду в гардероб можете не сдавать, филармония плохо отапливается.

Супружеская пара молча, даже где-то обречённо, поднялась на второй этаж и вошла в зал.
Камерный зал представлял из себя небольшое по размерам помещение, не более школьного класса, в котором стоял чёрный рояль и около тридцати стульев, расставленных полукругом в несколько рядов. Половина стульев была уже занята. В зале кучкой сидели несколько аккуратненьких старушек с милыми морщинистыми лицами и просветленными глазами от предвкушения соприкосновения с классической музыкой, и стайкой сидели несколько школьниц с лицами отличниц, которые пока ничего не выражали, кроме желания получить завтра пятёрку в музыкальной школе после обязательного посещения филармонии. Обособленно от всех сидел подросток, с пробивающимся над верхней губой пушком, нескладный и в очках с толстыми линзами. Сразу было видно, что этому «будущему Бетховену» не нужна пятёрка, ему нужна только музыка.

Супружеская пара села в первом ряду, почти у самого рояля. Было всего-то  четыре ряда по семь стульев. Больше в зал никто не зашёл. Через несколько минут двери в камерный зал закрыли и, откуда-то сбоку, к чёрному роялю вышла молодая женщина в красивом концертном платье. Раздались неуверенные жиденькие хлопки малочисленной публики. Супруги для приличия тоже хлопнули два раза в ладоши.

Молодая женщина в красивом концертном платье стала в эффектную позу и бодрым, хорошо поставленным голосом, произнесла:

-- Добрый вечер, дорогие друзья! Меня зовут Татьяна, и я буду вести концерт. Уверена, что сегодня в нашем зале собрались истинные ценители классической музыки. Театральный сезон «Музыкальная весна» объявляю открытым!

Татьяна говорила, глядя большими карими глазами с неестественно длинными, видимо наклеенными, ресницами поверх голов старушек, школьниц, будущего великого композитора и одинокой супружеской пары, в какое-то неведомое, запредельное пространство. Создавалось впечатление, что она выступает перед многотысячной публикой, сидящей в «Гранд Опера», не меньше. Белокурые волосы Татьяны были красиво уложены в элегантную причёску. На ней было надето шёлковое платье цвета чайной розы, туго обтягивающее тонкую талию и ниспадающее пышной юбкой до самого низа. Большое декольте слегка приоткрывало красивую грудь. На изящной шее поблёскивало жемчужное ожерелье.

-- Молодец, эта Татьяна. Не смотря ни на что, честно отрабатывает свою, скорее всего копеечную, зарплату в холодной филармонии. Интересно, а зарплату ей регулярно выплачивают или задерживают? Наверное, она в этом платье замуж выходила? Очень красивое платье, – думала мама Максима, шевеля пальцами ног в мокрых сапогах, начиная постепенно замерзать в плохо отапливаемом зале.

-- А эта Татьяна очень даже хороша собой: стройная фигура, пышная грудь, красивый изгиб нежной шеи. Чёрт подери, как волнуют и будоражат душу её открытые плечи и руки! – думал папа Максима, откровенно рассматривая молодую женщину.

Первое отделение концерта состояло из номеров, представляющих так называемую «сборную солянку». К роялю по очереди выходили студенты музыкального училища и консерватории, при чём не самые талантливые. Будущие музыканты на балалайках, флейтах и цимбалах чередовались с будущими оперными певцами. Супружеская пара хлопала после каждого выступления только потому, чтобы хоть немного согреться.

-- Если бы заранее знали, что нам предстоит такая пытка, то лучше было сесть в последнем ряду и сбоку, -- тоскливо думала супружеская пара и мужественно ждала окончания первого отделения.

Перед тем, как закончить первое отделение, Татьяна сама исполнила несколько малознакомых музыкальных произведений на чёрном рояле, который почти всё это время простоял в бездействии. Её исполнение, несомненно, было лучшим на фоне предыдущих исполнителей.

-- Весьма неплохо. К своей красоте, она ещё недурно играет на рояле, -- тихо про себя рассуждал папа Максима и  продолжал откровенно рассматривать Татьяну.

Мнение мамы Максима по данному вопросу не совпало с мнением мужа: «Она, конечно, не Святослав Рихтер».

Наконец, Татьяна объявила долгожданный антракт на двадцать минут. Все, кроме супружеской пары, остались сидеть на своих местах. Пара вышла в фойе и молча стала спускаться вниз по лестнице на первый этаж.

-- Давай зайдём в буфет. Я очень замёрзла. Может, купим выпить, чтобы согреться? Боюсь, что второе отделение не выдержу. Если бы не вечеринка у нас дома, я бы ушла,– первая нарушила молчание жена.

Они зашли в буфет. В буфете никого не было, если не считать троих пожилых мужчин, сидящих за столиком и распивающих очередную бутылку пива. Их внешний облик красноречиво говорил о том, что они – бывшие музыканты, ныне безработные, и их по старой памяти пускают в филармонию. Супружеская пара подошла к барной стойке и стала рассматривать витрину, лихорадочно просчитывая в уме, на что им хватит денег. Ассортимент был скудный, но он всё-таки был. Посовещавшись между собой, они решили купить по сто грамм красного сухого вина. На самую маленькую шоколадку совсем немного не хватило денег, поэтому от неё пришлось отказаться.

-- Будьте добры, два бокала по сто грамм красного сухого вина – сказал муж, обращаясь к буфетчице.

Буфетчица, женщина средних лет, решительным жестом взяла с витрины бутылку вина и стала срывать обёртку с пробки.

-- О, если Вы только ради нас открываете новую бутылку, тогда, может быть не стоит, -- в один голос воскликнула супружеская пара, которая вдруг начала испытывать некое мнимое неудобство в силу своей интеллигентности.

-- Именно ради Вас я открою эту бутылку, -- сказала буфетчица тоном, не требующим возражения.

Она профессиональным жестом вкрутила в пробку штопор и в мгновение ока вытянула её из горлышка бутылки. Освободившаяся пробка издала звук – «шпок»! В воздухе холодного помещения буфета разлился еле уловимый аромат настоящего сухого красного вина. Этот аромат не просто дурманил, а возбуждал. Так возбуждает мужчин еле уловимый запах настоящих французских духов, исходящий от шикарной женщины, недосягаемой, и потому более желанной.

Буфетчица поставила на прилавок два бокала на длинных ножках и стала медленно наполнять их вином. Её лицо излучало безмятежность, а губы непроизвольно расползались в улыбке. Создавалось впечатление, что она, наконец, дождалась покупателей, которые изъявили желание выпить вина из этой бутылки. За сценой откупоривания бутылки и наполнения бокалов вином с соседнего столика сосредоточенно наблюдали мужчины. Они тоже уловили аромат вина и непроизвольно все трое сглотнули слюну, осознавая недосягаемость мечты. Увы, сегодня не их день: «эта шикарная женщина с божественным запахом французских духов досталась не им».

Супружеская пара взяла бокалы, подошла к окну и, повернувшись спиной к мужчинам, медленно и маленькими глотками начала пить вино.

«Неплохое вино. Жаль, на шоколадку денег не хватило» -- промелькнула мысль у жены. А вино уже проникло во внутрь, нежно обволакивая и согревая душу.

«Отличное вино!» -- думал муж, глядя в тёмное окно уходящего дня, и в памяти  его всплывали стихи Омара Хайяма.

Поэтический настрой оборвал резкий звук звонка, оповещающий об окончании антракта. Второй раз супружеская пара в этот вечер поднималась по широкой лестнице правого крыла филармонии на второй этаж, всё так же обречённо думая: как выдержать второе отделение?

Они заняли свои места в первом ряду, хотя у них и был порыв забиться в дальний угол последнего четвёртого ряда. Но пятнадцать пар глаз зрителей, устремлённых на них, не позволили им поменять дислокацию: уж больно это выглядело бы демонстративным.

К чёрному роялю вышла Татьяна и объявила о начале второго отделения. Пока она, стоя в эффектной позе, хорошо поставленным голосом рассказывала, что ожидает сидящих в зале зрителей во втором отделении, мама Максима пыталась незаметно расстегнуть пальто: сто грамм выпитого сухого красного вина начали её согревать.

Папа Максима продолжил откровенно рассматривать красивую Татьяну, совсем не вникая, о чём она там вещает – пусть себе щебечет. То ли Татьяна его начала волновать, то ли вино на него так подействовало, только его вновь «пробило» на стихи любимого поэта.            

Татьяна всё ещё что-то рассказывала о профессоре консерватории, у которого она училась по классу фортепиано, а у папы Максима откуда-то из дальних уголков памяти выплывали и выплывали поэтические строки и, обгоняя друг друга, давили на черепную коробку, просясь наружу. Папа Максима удивлялся сам себе: «Значит, не всё потеряно? Значит, меня ещё могут волновать женщины? Значит, в моей душе ещё могут возникать чувства, будоражащие  в жилах кровь!»
            
 -- А сейчас перед вами выступит профессор консерватории. Встречайте! – и Татьяна назвала фамилию, которая у всех была на слуху, но супружеская пара никак не могла вспомнить его. 

Раздались жиденькие хлопочки. К роялю вышел мужчина средних лет. Он был одет во фрак. Было видно невооружённым глазом, что этот фрак – с чужого плеча: брюки и рукава коротки по длине, а пиджак в объёме на два размера больше. Фигура профессора во фраке, потёртом и пыльном, смотрелась несуразно. Он чувствовал себя неловко в этом костюме. Вогнув голову в плечи и, не глядя в зрительный зал, подошёл к роялю, сел, положил руки на клавиши и успокоился. Татьяна объявила: «Сергей Рахманинов!»

 «Наверное, Татьяна уговорила бедного профессора прийти на вечер, да ещё нацепила на него этот потрёпанный старый фрак»-- думала мама Максима, рассматривая пианиста.

Пианист, перед тем, как начать своё исполнение, на несколько мгновений замер перед роялем, вскинув вверх руки с идеальными пальцами, левую ногу поставив на педаль, а правую чуть-чуть отставив назад и приподняв пятку. Так как мама Максима сидела к пианисту ближе всех, она заметила, как в отставленной правой ноге, из ботинка был виден чёрный носок с дыркой на пятке. Эта дырка вызывающе зияла и ещё больше подчёркивала карикатурность профессорского образа.
            
Руки опустились на клавиши. И началось что-то невообразимое. Первый раз в жизни супружеская пара в живую слушала такое великолепное исполнение. Профессор играл на рояле так, что захватывало дух, как от картины Айвазовского «Девятый вал». Девятый вал был в душе у каждого, сидящего в этом зале. Энергетика, исходившая от маэстро, через пальцы рук входила в рояль, а из рояля бушующим океаном выплёскивалась наружу. Музыка накатывала бурлящими волнами. Она то подбрасывала на гребень волны, то бросала вниз, в самую бездну. Океан бушевал, заливал и швырял в разные стороны. Божественная музыка вливалась шквалом воды в каждого сидящего  через уши, глаза, нос, горло, кожу и наполняла живительной влагой каждую клеточку организма. Перехватывало дыхание и казалось, что ещё мгновение, и задохнёшься от эмоций, вызванных необузданной и мощной стихией. С каждым ударом по клавишам рушились стены камерного зала, пол уходил из-под ног, над головой уже не было потолка, а была бесконечная высь неба. Водоворот звуков закручивал и уносил в космос. И из этого космоса в мощном фейерверке водяных брызг океана был виден только чёрный рояль и сидящий за ним пианист, изрыгающий из рояля что-то невероятное, что выворачивало на изнанку, ударяло об волны, и снова выворачивало на изнанку!

Профессор закончил играть и в полной тишине той же походкой, которой вошёл в зал двадцать минут назад, вышел из него, вогнув голову в плечи. Когда зрители пришли в себя, начался ещё один девятый вал, но уже из аплодисментов тех немногих зрителей, которым посчастливилось в этот вечер соприкоснуться с великой музыкой и, не менее великим, её исполнением. Стоя, они неистово аплодировали и кричали «браво!» в маленьком и не отапливаемом камерном зале так, как аплодируют тысячи поклонников в «Гранд Опера» мировой звезде: «Браво! Браво! Браво!»

 … Супружеская пара вышла из филармонии в промозглую ночь и медленно пошла вдоль проспекта. Им не хотелось свой океан чувств, в пучине которых всё ещё находились, впихивать в замкнутое пространство метро. Они молча шли по проспекту, взявшись за руки, и осторожно ступали в бесконечность нахлынувших чувств. Это было уже другое молчание…