Скользит, поскальзывается

укутаные прохаживающиеся ходят-параходят по воде, во втором состоянии духа, твёрдолобом, которая, между прочем, находится. тележки колёсничие разъезжаются - бабуля с утречка за продовольствием-пропитанием бредёт да ковыляет по горбатым глыбам градусного похолодания. бежит-катится птица, не то воробей, не то синица. девушки-красавицы, славные пулемётчицы, сильные до горя-злосчастия расплылись по коробке перекидываясь-покидываясь кругами (вовсе не спасательными) - комками водными. вот дом-агрессор, давний приятель, однажды поколоченный, всё насмехается и попугивает проходящих пижамных москвичей и халатных горожанок-конфеток с щётками в волосах, а то и в зубах (и такое бывает, граждане-вниматели). все-то шеи на него посворачивали. ветковатые и отчасти ветховатые старцы закупорились, заледенелись так, что до сезона грядущего не отогреются. а чего вы хотели, дрожащие фартуки и кольчуги? зима ухватила за ржавенно красный хвост славный мусоровоз, гремящий и охающий, и щетинку фонаря-затейника, кстати клячу яблочную поджидающего. шапку мне, шапку!
а серьёзнейшие до проживания еддисты, напившись горячительного, позабыв о делах недоделанных и повеселев совсем, чуть-чуть катятся в сугроб по кочкам и травяным проплешинам на жуковом транспорте. час поздний, а перевозчик-хранитель баранки-великана, вовсе не съедобной, зато покладистой, охая и выдыхая протирает тряпичным засаленным платком карманным лобовую витрину. на века растирает. чужие дела и тела там пассажирами зовутся.