Черубина де Габриак легенда, рожденная в Крыму

Пятого декабря 1928 года  на койке ташкентской больницы им. Полторацкого умирала от рака печени нестарая еще женщина. Болезнь была серьезная, и врачи, как говорится, ничего не могли поделать. Не могли и… не хотели. Ведь страдалица была ссыльной, в известном смысле — «врагом народа». К чему уж тут усердствовать…

Из гадкого утенка...
Как удивились бы врачи, если бы узнали, что перед ними не просто опальная «литераторша» с распространенной фамилией Васильева (по мужу), а известная поэтесса, устроившая самую грандиозную литературную мистификацию ХХ века; загадочная незнакомка, которой прославленные поэты признавались в любви, даже дрались из-за нее на дуэли!
Вошла же в русскую и мировую литературу Елизавета Ивановна и не под мужниной, и не под своей фамилией, а под причудливым псевдонимом Черубина де Габриак…Но об этом чуть позже, а пока перелистаем некоторые страницы ее жизни.
А были они, скажем прямо, безрадостны. Больная, хромоногая девочка Лиля Дмитриева пережившая туберкулез, ко всем своим напастям в тринадцатилетнем возрасте подверглась насилию со стороны знакомого ее матери. Психическая травма давала знать о себе всю жизнь. Это отражалось и в отношении к мужчинам, в частности необъяснимом для нее самой желании их «мучать». Вот уж где раздолье для психоаналитика! Но мы повернем наш рассказ в литературное русло.

...В загадочного
лебедя
Несмотря на психотравму, Лиля любила мужчин. Хотя, как мы упомянули, немного странною любовью. В августе 1907 года в Париже, где она некоторое время училась в Сорбонне, Лиля познакомилась с восходящей звездой Серебряного века Николаем Гумилевым. Влюбчивый Гумилев, после многочисленных отказов со стороны гордой Анны Горенко, воспылал нешуточной страстью к романтической хромоножке. А через год — уже в России — девушка познакомилась с Волошиным.
Максимилиан Волошин, слегка надменный, избалованный женским вниманием поэт, отнесся к «гадкому утенку», без того внимания, на которое рассчитывала Лиля. В своем дневнике «История моей души» Максимилиан лишь вскользь упомянул об этой встрече: «Лиля Дмитриева. Некрасивое лицо и сияющие, ясные, неустанно спрашивающие глаза...» Девушка же сразу втюрилась в импозантного бородача. Начала ему писать. В середине апреля 1909 г. Волошин уехал в Коктебель. Известный гостеприимством, «поэт Киммерии» регулярно приглашал в Крым своих многочисленных знакомых. Не стал исключением и Гумилев.
Романтическое путешествие Гумилев намерен был совершить с Лилей Дмитриевой, надеясь, что красоты Тавриды растопят ее неприступное сердце. Дмитриева согласилась. Гумилев ликовал. Однако в потемках женской души Николай Степанович разбирался куда как хуже, чем в стихах.
Чуть позже Дмитриева также получила приглашение от Волошина. И в своем благодарственном письме Волошину упомянула, как бы между прочим: «Мы с Гумилевым едем… Гумилев напросился, я не звала его, но так как мне нездоровится, то пусть. Я Вас очень хочу видеть и очень люблю. Лиля».
В конце мая Дмитриева вместе с «напросившимся» Гумилевым — то ли любовником, то ли санитаром — выехали из Петербурга. «Все путешествие туда я помню, как дымно-розовый закат, и мы вместе у окна вагона, — писала в «Исповеди» Дмитриева. — Я звала его «Гумми», не любила имени «Николай», — а он меня, как зовут дома меня, «Лиля» — «имя похоже на серебристый колокольчик», так говорил он».
В Коктебеле Елизавету Дмитриеву замучали душевные терзания: «Здесь началось то, в чем больше всего виновата я перед Н. Ст. (Гумилевым. — А.В.) Судьбе было угодно свести нас всех троих вместе: его, меня и М. Ал. (Волошина. — А.В.) — потому что самая большая моя в жизни любовь, самая недосягаемая это был Макс. Ал...»
Узнав, что у него появился соперник, Волошин с чувством ущемленного собственника наконец-то обратил внимание на Дмитриеву. Несчастная женщина приняла это за проявление любви: «Я узнала, что М. А. любит меня, любит уже давно, — к нему я рванулась вся, от него я не скрывала ничего, — признавалась себе Лиля. — Он мне грустно сказал: «Выбирай сама. Но если ты уйдешь к Г-ву — я буду тебя презирать». — Выбор уже был сделан, но Н. Ст. все же оставался для меня какой-то благоуханной, алой гвоздикой. Мне все казалось: хочу обоих, зачем выбор! Я попросила Н. Ст. уехать, не сказав ему ничего. Он счел это за каприз, но уехал, а я до осени жила лучшие дни моей жизни!»
В конце июня Гумилев покинул Коктебель. А девушка все терзалась: «Почему я так мучила Н.Ст.? — Почему не отпускала его от себя? Это не жадность была, это была тоже любовь. Во мне есть две души, и одна из них верно любила одного, другая другого. О, зачем они пришли и ушли в одно время!»

Легенда
с печальным концом
В сентябре Дмитриева с Волошиным вернулись в Петербург. А до этого, весь июль и август, на берегу Коктебельской бухты поэты предавались cтранной игре, имя которой мистификация. Именно здесь и родилась совместная идея разыграть братьев по поэтическому цеху. Волошин придумал Дмитриевой звучный псевдоним — Черубина де Габриак. И с этого момента Елизавета Ивановна под маской таинственной красавицы-католички стала издавать свои стихи. С 1909 поэтические откровения Черубины де Габриак печатались в журнале «Аполлон», ее успех был головокружителен, ее творчество получило высокую оценку... Примечательно, что стихи Дмитриевой до «мистификации» практически не были заметны на поэтическом олимпе Санкт-Петербурга.
Эх, знали бы «беспристрастные» критики, что их дурачит невзрачная коллега, — восторженный пыл заметно бы приутих! И вскоре пришло разоблачение. Оно обернулось для Дмитриевой тяжелейшим творческим кризисом: после разрыва с Гумилевым и Волошиным и скандальной дуэли между двумя поэтами Дмитриева надолго замолчала… Позже Алексей Толстой назовет ее одной из самых фантастических и печальных фигур русской литературы.
…В 1911 Лиля вышла замуж за инженера-мелиоратора Всеволода Васильева. Затем уехала с ним в Туркестан, много путешествовала, в основном по делам эзотерического т. н. Антропософского общества. В 1926 году начались репрессии по отношению к русским антропософам (да и ко всем тем, кто думал не так, как фанатики большевизма). В доме Дмитриевой произвели обыск, во время которого изъяли все ее книги и архив. Поэтессу выслали в степи, в Ташкент, на три года, где она и угасла. Немного раньше отмеренного чекистами срока...

Могила Елизаветы Васильевой — Черубины де Габриак не сохранилась. Остались стихи. Как водится у поэтов, пророческие, написанные задолго до ссылки, до смерти Блока, до расстрела Гумилева:
…Но спят в угаснувших веках
Все те, кто были бы любимы,
Как я, печалию томимы,
Как я, одни в своих мечтах.

И я умру в степях чужбины,
Не разомкнуть заклятый круг.
К чему так нежны кисти рук,
Так тонко имя Черубины?

 

Напечатано в "Крымском времени"   04 Декабря 2008