Пленница

Сергей Арсеньевич печально смотрел в окно. Небо пылило мелкими снежинками. Ветер то резко бросал их в сторону, то вдруг оставлял в покое. Ветер задувал в плохо заклеенные оконные щели, и тогда струи холодного воздуха заставляли старика вздрагивать.
Со своего четвертого этажа он не мог видеть улицы, но знал, что там, внизу, в ярком свете фонарей кипит жизнь. Он слышал, доносившиеся снизу звуки, слышал гогот парней, визг девчонок, шум проезжающих мимо автомобилей. Да, пока еще он мог слышать.
О, боже, как все надоело, скорей бы уж конец.
Она приходит один раз в сутки, в два часа дня. Убирает квартиру, готовит пищу, стирает... Она - приходящая домработница, его добрая фея.  Потом она уходит. Уходит, попрощавшись с ним ласково и сердечно.
Машутка...
И он снова один, один, один...
Машутка...


Это несправедливо. Это не лезет ни в какие рамки. Почему? Почему он должен быть все время один? Почему он должен вечно ждать звонка в дверь? Ждать, когда сердце заколотится как сумасшедшее, думать о ней, мучиться? Почему?
-   Черт возьми! - Сергей Арсеньевич с силой ударил кулаком по подоконнику, и заплакал. - Черт возьми!
Она уходит... Уходит, черт возьми... И снова - один, один, один...


У нее есть муж. Хороший, по ее словам, муж. Не обижает, любит, внимательный, заботливый. Что ж, Сергей Арсеньевич мог в это поверить. Не словам, нет, слова могут быть лживы - ее глазам. Глаза ее лгать не могли. Это точно.
Когда она приходит, своих детей: Риту и Алешку, она оставляет с бабушкой, своей свекровью. Рите - шесть, на будущий год - в школу. Алешке - три. Муж Валерий - инженер-строитель.
Машутка... Сейчас, среди ночи она с ним, со своим Валерием. Спит, обняв его за плечи, ее каштановые волосы разметались по его груди.
Стерва!


Сергей Арсеньевич решительно хватается за обода своей инвалидной коляски. Все еще сильные, привыкшие к работе руки толкают их. Коляска катится с тихим шорохом шин. Хорошие шины, новые. Совсем бесшумные. Он направляет коляску к верстаку.
Он - любитель послесарничать. На столике, обитом жестью, - тиски. Над ним - аккуратная полочка, на ней - слесарные инструменты. Здесь и ножовка по металлу, и зубило, многочисленные гаечные ключи, мечики, плашки, сверла... Все необходимое для слесарной работы.
Сергей Арсеньевич берет полоску крепкой нержавеющей стали, зажимает ее в тиски. Находит в тумбочке подходящий отрезок трубы и по ее окружности аккуратно, с любовью подгибает полоску молотком. Сверлит в загнутых краях получившегося кольца отверстия, пропускает сквозь них болт и затягивает на нем гайку. Оценивающим взглядом смотрит на творение своих рук. Пойдет - делает он вывод и мастерит второе кольцо, поменьше.
Немного отдохнув, (времени у него вдоволь), он снова берется за обода коляски. Теперь его путь лежит в ванную. Цепочка от сливной пробки - вот то, что он ищет. Несколько взмахов ножовки и она у него в руках. Снова к верстаку.
Два стальных кольца, цепочка, да замок от почтового ящика, что получилось? Правильно, получились самодельные наручники. Сергей Арсеньевич удовлетворенно кивает головой и отправляется спать.


Он проснулся в половине седьмого: скверная привычка вставать так рано, что и говорить, да, видно, уж не переделать его старика.
Сергей Арсеньевич, кряхтя, поднялся с постели. Инвалидная коляска стояла рядом - его последний, верный конь. Он привычно забрался на нее, работая одними руками. Предстояло еще кое-что сделать. Он направил своего коня к верстаку, взял большой, тяжелый молоток и укутал его в кухонное полотенце.
Все было готово, оставалось только ждать. Сергей Арсеньевич занял привычную позицию у окна.
Словно бы ничего не изменилось за ночь. Все также задувал ветер в щели, все также метались мелкие снежинки.
Машутка...


Она пришла ровно в два. Разрумяненная и веселая она говорила, будто пела. Она летала по квартире словно ласточка, оставляя за собой чистоту и порядок. Он сидел и смотрел на нее, не в силах оторваться.
Он медленно, медленно подъехал к ней сзади. Хорошие шины, новые шины, бесшумные шины... Она стирала со стола. Он ударил ее в затылок молотком, обернутым полотенцем. Она охнула и медленно осела.
О, сколько сил ему стоило взгромоздить ее себе на колени! Гораздо легче было везти ее в туалет, толкая сильными руками обода коляски.
Водопроводная труба. Он продевает одно кольцо сквозь другое. Ее тонкая, бесчувственная рука. Поворот ключа в замке от почтового ящика. Все.
Теперь она его навсегда. До конца жизни. Чьей?
Она лежит, привалившись спиной к унитазу. Она бледна, но дышит. Ничего, это просто обморок.
Машутка...
Он стал трясущийся рукой задирать ей юбку. Она вздрогнула и открыла глаза. Сергей Арсеньевич опрометью ринулся прочь.


Она кричала, как будто ее режут. Крики разносились по квартире, отражаясь гулким эхом от пустых стен и высокого потолка. Соседи не услышат, нет: стены старые, толстые. Но этот крик... Он невыносим.
Замолчи!
Сергей Арсеньевич поспешил к ней. Она увидела его глаза и сразу затихла. Она прочитала в них все. В них не было пощады.
-    Сергей Арсеньевич, за что? - она плакала.
-   Машутка...
-   Что Вы со мной сделали?!
-   Милая...
-   Отпустите меня, умоляю!
-   Тебе будет хорошо здесь. Я.. я все сделаю для тебя. Мне только нужно знать, что ты здесь, рядом. Мне только нужно знать, что ты моя.
-   Отпустите!...
-   Только не это!
-   Будьте же человеком, умоляю!
-   Не могу. Ты полюбишь меня, вот увидишь. Я буду твоим рабом. Буду исполнять все твои прихоти. Не об этом ли мечтает любая женщина? - он потянулся к ее бедру бледными губами.
Она схватила свободной рукой крышку от сливного бачка, и неловко попыталась ударить его. Крышка разлетелась вдребезги от удара о бетонную стену. Сергея Арсеньевича обсыпало осколками кафеля.
-   Сволочь! - старик был взбешен. - Что, муж твой, Валерка, лучше меня? Моложе, здоровее, о двух ногах? - рука его сама взметнулась и опустилась на бледную щеку молодой женщины. Звук удара прозвучал в тесном помещении как колокол. - Ну, я тебя приструню!
Сергей Арсеньевич накинулся на Машу как ястреб, завязалась борьба. Ну что она могла сделать одной рукой с сильным, хотя и не молодым мужчиной? Он рвал на ней блузку, пуговицы отлетали, звонко стуча по кафельному полу. Он разорвал пополам лифчик, и небольшая, но крепкая грудь предстала его взору. Он рванул еще раз, и лифчик оказался у него в руках. Сергей Арсеньевич отшвырнул его в коридор, и припал влажными, трясущимися губами к соску. Маша отчаянно рвала его седые волосы, но он, будто, и не замечал этого.
Странно, но она совсем не кричала. Толи она забыла об этом чисто женском оружии самозащиты, толи сама ситуация казалась ей настолько дикой, что она до конца не могла поверить в ее реальность. Наполовину парализованный старик, инвалид, и вдруг такое... Да, что он может сделать?
Но он, по крайней мере, пытался. Исслюнявив ее грудь, он добрался до живота, и тут на его пути возникла преграда: широкий, твердый пояс ее юбки. Сергей Арсеньевич зарычал и рванул обеими руками это неожиданное препятствие. С резким звуком пояс лопнул. Она попыталась оттолкнуть насильника ногами, но он навалился на нее всем телом, он был слишком тяжел. Юбка полетела вслед за лифчиком.
Колготки телесного цвета он просто-напросто располосовал давно не стрижеными ногтями. Разве эти лохмотья могут что-нибудь прикрывать?
Ее трусики. Белые, ажурные трусики. Сергей Арсеньевич видит их. Он видит то, что до этого имел право видеть лишь ее муж. Мог ли Сергей Арсеньевич хотя бы мечтать об этом? Да, мог, но лишь мечтать, а теперь... Теперь вот она, перед ним, уже уставшая бороться, почти смирившаяся, красивая...
Машутка...
Она все еще вяло сопротивляется. Вырвала его последние волосы!
Сволочь!
Сергей Арсеньевич снова бьет пленницу по лицу. Снова и снова...
Ее глаза пусты, из носа бежит красная струйка.
Машутка...
Он стаскивает с нее трусики и прижимает их к лицу. Его сердце бешено стучит в груди.
Она вся перед ним! Вся! При полном освещении стоваттной лампочки: он ввернул ее заранее.
-   Ты теперь моя! Моя!
-   Пощади!
-   Моя!


Он смотрел на свою пленницу, не отрывая взгляда. Потом припадал к ее телу губами, лизал языком, целовал и плакал. Потом опять смотрел и смотрел...
Машутка...


Она захотела справить малую нужду. Она со слезами просила его уйти. Он не ушел. Он лицезрел это действо, как святое таинство. И снова лизал, целовал, плакал...
Он утомился и отправился отдыхать. Поел приготовленного Машуткой борща, и вспомнил, что ей тоже надо бы подкрепиться.
Машутка смотрела на него ничего не выражающими глазами. Он поставил перед ней миску с борщом и ушел.


Утомленный Сергей Арсеньевич проспал долго. Разбудил его настойчивый трезвон в дверь. Он поднялся, оседлал свою верную коляску и поехал открывать.
И только тут вспомнил о своей пленнице.
Он резко переменил направление. Она сидела на полу туалета, голая и затравленная. В ее глазах была ненависть. Борщ был разлит по всему полу. Она измазалась в нем с ног до головы. Придется ее купать.
В дверь все настойчивее звонили. Сергей Арсеньевич подобрал остатки ее блузки, и обмотал ею рот своей жертвы. Завязал туго, как мог. Она не сопротивлялась.


-   Кто это? - спросил Сергей Арсеньевич в дверь.
-   Простите, Маша не у Вас? - молодой, взволнованный голос.
-   Маша? Она давно ушла. А Вы кто будете?
-   Муж.
-   Ах, вот оно что! - он отпер дверь. - Заходите, пожалуйста.
-   Нет, простите, я Машу ищу. Где она? Вы, случайно, не знаете?
-   Заходите! Не надо через порог разговаривать. Не по-людски как-то.
-   Ну, хорошо.
Высокий, плечистый, кудрявый...
Гад...
-   Проходите, прошу Вас.
-   Ну, что Вы, зачем? Мне действительно некогда.
Сволочь...
- Вы хотите меня обидеть? - старик в коляске готов был вот-вот заплакать.
-   Нет, но...
-   Она мне кое-что рассказала про Вас.
-   Про меня?
-   Про Вас, про себя, про Вашу с ней жизнь. Я думаю, это Вас заинтересует.
-   Не знаю...
-   Проходите.
Он вошел.
Он вошел, как к себе домой. Наглый и самоуверенный. Любимый...
Ненавижу!


-   Присядьте, выпейте чаю. У нас, стариков одна радость - поболтать с кем-то о жизни. Не стесняйтесь.
-   Я хотел бы узнать о Маше. Понимаете, она не пришла домой. Я весь как на иголках.
Машутка...
-   Да, что Вы так нервничаете! Придет Ваша жена, никуда не денется. Вы, ведь любите ее?
-   Конечно.
-   А она Вас?
-   Я думаю, тоже.
-   Прекрасно! - (сволочь!). - Я, ведь, тоже люблю ее, по-своему, по-стариковски. Ну, Вы меня понимаете? Она и вправду может составить счастье молодому мужчине, как Вы. Вы ведь счастливы с ней?
-   Определенно. Но, что же насчет того, что Вы обещали мне рассказать?
-   Ах, да. Конечно. - он сжимал под шалью завернутый в полотенце молоток. Как же подкрасться к нему сзади? И тут его осенило...
-   Я понимаю, что это  будет не очень приятно Вам услышать, но раз Вы настаиваете... В общем, она призналась мне, что Вы не устраиваете ее как мужчина. То есть, нет, с тем, о чем Вы сейчас подумали, как раз все нормально. Не в этом дело. А дело в том, что жена Ваша - существо тонкое. Ей не нужен только грубый секс, ей нужно общение, ей нужна ласка. Женщина может прожить и без секса, уверяю Вас. Но без ласки ни одна женщина не проживет.
-   Слушай, старик, ты что-то не в свое дело полез!
-   Да, да, да, да... Именно так. Я, даже, прощаю Вам Ваше обхождение на  "ты" с человеком, намного старше Вас по возрасту. Все это простительно, ибо Ваша жена предпочла Вам - меня.
-   Что?!
-   Да, да, да, да... Именно то, что Вы слышали. Она решила остаться у меня навсегда.
-   Этого... Этого не может быть! Ты - сумасшедший старик!
-   Идемте, и она сама Вам скажет.

Сергей Арсеньевич быстро крутил колеса своей коляски, поспевая за молодым мужчиной.
-   Ну, и где же она? Если ты меня разыгрывал - смотри!
-   Откройте дверь в туалет.
Молоток в полотенце. Рука напряжена.
-   Маша!
Удар. Еще один. Еще и еще...
Гость падает, затем поднимается на четвереньки и ползет к нему. За его спиной - Машутка.
Отдать ее? Нет!
Еще удар. Молоток, вдруг, вырывается из его руки и, будто живой скачет по полу прихожей. Окровавленный гость встает на ноги, делает шаг.
Бежать!
Сергей Арсеньевич бешено крутит колеса своего скакуна. Дверь. Комната. Окно.
Всё.
А, между прочим, за окном тучи рассеялись. Подмигивая, смотрят с небес, мириады звезд. Завтра будет ясный день.
За его спиной окровавленный Валерий. Сергей Арсеньевич не видит своего преследователя, но чувствует его сердцем. И он вот-вот схватит...
Коляска на полном ходу врезается в батарею, и встает на дыбы.
Молча, как восковая кукла, Сергей Арсеньевич, разбивает своим телом стекло и летит вниз.

Апрель, 2000г.