Богини в аду. галерный раб

Когда казаки, волны пеня,
Стамбул и Кафу брали в плен,
Проклятой кровию турецкой
     Уж не исправить было крен.

Сушите весла, братья казаки,
И мокрый парус, что с ветрами спорил.
Нам не светили ночью маяки
И мы по звездам шли в раздолье моря.

Казачьей чайке волны не в укор,
Мы пену  с гребней веслами срывали
И мощно воздух рвал казачий хор,
Когда под солнцем золотились дали.

Нас помнят Балаклава и Стамбул,
Трясясь от страха Кафа вспоминает,
Как мы просторы моря брали в плен,
Его на части парусами разрезая.

Теперь уж нет на море казаков,
И оскудела в робких внуках наша слава.
И не белеет больше парус над волной,
И не грозит штормам, как мы упрямый.

Так научите, братья казаки,
Как внукам жить в ладу с собой и морем.
И как смотреть в любимые глаза,
И видеть в них отсвет  шального моря.


Хасан- паша с довольной улыбкой поднял подзорную трубу и посмотрел на берег. На белоснежном, вымощенном известковыми плитами молу бывшей греческой Феодосии, а ныне Кафы, главного центра турецкой работорговли, выстраивались вереницы невольниц. Паша поправил халат на своем огромном дородном теле и снова посмотрел на причалы. Сегодня он приступал к выполнению особо ответственного поручения султана Великой Оттоманской Порты Мухаммеда III, которое заключалось в доставке новых невольниц для его дворца. Шел 1614 год и Московия с Польшей лишь недавно  успокоились, чтобы передохнув, снова начать борьбу за московский престол. Эта борьба донельзя ослабляла южные рубежи обоих государств, которые становились бессильными к отражению татарских набегов. Тучи славянских невольников заполонили базары и, султан, наглядевшись на изобилие славянских невольниц, заказал себе новый загородный дворец, который решил украсить северными гуриями. На причале суетливо хлопотал его евнух  Рахмон-задэ. Хасан-паша повернулся к помощнику и приказал причаливать. Загудела труба горниста, захлопали бичи. Рабы вжимали головы в плечи и с трудом, по пять человек на скамье, ворочали веслами длиной до пятидесяти шагов. Изукрашенная флагами адмиральская каторга или попросту галера неторопливо двинулась к берегу. Рабы старательно работали веслами, разминаясь после ночного сна и вскоре каторга близко подошла к берегу. Весла левого борта стали мешать и рабы отклонили их вдоль борта насколько могли. На нос и на корму побежали матросы и приготовились метать концы. Старший помощник, сухощавый одноглазый турок в алой феске, снова отдал команду и концы полетели к причалу. Береговая обслуга быстро намотала их на кнехты, корабль дернулся, как конь на привязи. Вскоре забросили сходни и началась погрузка невольниц. Среди гребцов пробежал негромкий ропот. У многих уже притупилось чувство жалости и они смотрели на женщин только как на предмет вожделения, завидуя матросам и охране, которые, конечно, найдут способ себя потешить. Бывший украинский козак Иван Шафранный сидел на самом краю широкой скамьи и не сводил глаз с женщин. Сколько их сейчас проходило мимо него, лишь мимолетно удостоив его взглядом. Сквозь ветхую одежду, местами рваную, виднелись их нагие тела. Вот мелькнула полуобнаженная грудь и его сосед, горбоносый и также обритый наголо джигит  жадно застонал.
В то время, пока шла погрузка трехсот невольниц в трюмы султанской каторги, второй евнух султана, Азерджан-ага толкался на базаре, отыскивая еще пятерых женщин, чтобы заменить заболевших. Вдруг площадь перед базаром огласилась ликующими криками. Азерджан-ага оторвался от разговора со своим спутником, местным богатым торговцем, который хорошо разбирался в живом товаре, и увидел, как на площадь втягивается длинная вереница  людей. Впереди шли старухи, или точнее рано поседевшие матери семейств, которые под ударами бичей вскидывали руки и трясли набитыми соломой отрубленными головами своих мужей и родных. Они с плачем совершали это действо, на которые толпы татар и турок смотрели, издавая восторженные вопли и размахивая весело руками. За ними на площадь вошли мужчины и юноши. Они были в грязных рубищах, но уже не прикрывали своей наготы, перестав ее стыдиться. Эти вчерашние воины уже давно иссушили все слезы и почти не поднимали голов, чтобы оглядеться и найти сострадание. Вереница женщин и юных девушек последовала за ними. Они оглядывались вокруг и иные плакали и искательно улыбались, пытаясь поймать в окружающей толпе хоть искру жалости к своей участи.
Сморщенный грязный дервиш на краю базара подал знак своему напарнику. Второй грязный пройдоха быстро подошел к нему.
-Мне повезло, я рассмотрел в толпе одну дикарку. На нее не сразу найдется покупатель, уж больно она грязна и свирепа, но эта девушка настоящая гурия. Если мы задобрим Соломона, то сможем с ней поиграть.
И приятели пошли сквозь толпу невольников, которую надсмотрщики распределяли по базару. Пройдя мимо лекаря Соломона, они пошептались с ним и насыпали ему горсть монет. Маленький лысоватый врачеватель со вздохом кивнул. Дервиши пошли на женскую половину рынка по пути с удовольствием наступая на ноги рабам-мужчинам и ударяя их палками. Они почти добрались до цели, когда дорогу им преградила простоволосая женщина в лохмотьях,  с громким воем вцепившаяся в своего сыночка, худого светловолосого заплаканного мальчонку лет пяти. Они с удовольствием помогли торговцу отащить ее от дитя и стали рвать на ней одежду, избивая ее по животу и грудям. Попинав бесчувственную женщину ногами, они вдруг увидели, что цель их исканий сидит рядом и смотрит на них бешеным взглядом, обхватив голову кулаками. Они указали на нее торговцу, но тот долго упирался и предлагал им взять других женщин.
-Отстаньте, вы мне приносите несчастье. Вот сидит женщина, которую вы водили раздевать  позавчера семь раз. Вы ее не купили, и с тех пор к ней никто не подходит.
Женщина взглянула на них и робко запахнула лохмотья, которые почти не прикрывали ее нагое тело.
-Пить, дайте пить, сжальтесь, -стала просить она по-турецки.
Но они даже не взглянули на нее и размахивали руками около худенькой стройной девушки.
Наконец торговец, успокоившись при виде тугого кошелька, полного денег, в котором, конечно же, под серебром лежала медь, дал свое согласие и грязный дервиш потащил девчонку за собой. Девушка упиралась и испуганно смотрела на соседку.
-Куда они меня,  Фрося?
-Не бойся Ганна, они меня вчера семь раз водили раздеваться. Они только полапают и больше ничего. У них денег не хватит тебя купить.
Девушка, упираясь пошла за своими мучителями, которые дергали и подталкивали ее, разгораясь от ее беззащитности.
Когда они ввели ее в комнату, какой то покупатель осматривал там двух худеньких пареньков, особенно разминая им  ягодицы и то и дело наклоняя. Наконец его спор с продавцом был улажен и он достал деньги. Ганна вцепилась в свое рубище, как последнюю защиту, но торговец нахлопал ей по щекам и она, заплакав, позволила себя раздеть. Увидев ее изумительную фигурку,  оба дервиша закипели слюнями и стали ее вертеть, оглаживая и ощупывая  во всех местах. Они восклицали время от времени, будто найдя недостаток и долго торговались с продавцом, лапая ее груди. Ее тощие ягодицы тоже стали предметом длительного обсуждения. Девушку нагнули и стали беспрестанно тискать.
-Я больше не намерен с вами разговаривать-рассердился наконец, татарин. –Она девственница и стоит вдесятеро больше того, что вы мне предлагаете.
Дервиш помоложе тут же вызвал врвачевателя и тот  начал нетороплиый осмотр, делая замечания о состоянии ее костей и суставов. В общем все было признано превосходным и он приступил к исследованию девственности,  для чего ополоснул руки в специальном тазу и  вставил палец в нежную промежность. Он незаметно согнул его там и покачал головой. Дервиши радостно завопили. Девушка замерла чуть присев и прикрыв груди руками, не понимая чего ей сейчас надо больше бояться, голодной судьбы продаваемой рабыни или новой участи наложницы двух похотливых стариков. Но  дверь неожиданно  скрипнула и впустила тучное тело Азерджан-аги. За ним протиснулся его спутник. Поморгав глазами после ослепительного солнца,  они быстро разглядели девушку и радостно зацокали языками. Названная ими цена ошеломила и татарина и стариков. Только умудренный опытом врачеватель Соломон, как то облегченно вздохнул и вышел наружу.
Скоро последняя пятерка женщин поднималась по сходням на палубу каторги, со страхом оглядывая морскую гладь. Славянские девушки никогда не видели моря. Ганна шла вместе с остальными, не отрывая глаз от морской дали, до люка в трюм уже оставалось десяток шагов, когда ее остановил тяжкий стон.
-Ганна, сестренка, и ты здесь!
 Этот стон принадлежал почерневшему бритому гребцу, в котором Ганна все же узнала своего старшего брата Ивана. Девушка  бросилась к нему и обняла его, целуя и плача. Вопль команды перекрыл возмущенные голоса обеих евнухов.
-Она коснулась раба! Она коснулась раба! Теперь она недостойна султана!
Но и этот вопль был перекрыт еще более мощным воплем.
-Приз команде! Девчонка достается команде!-радостно вопили матросы и надсмотрщики.
Девушку оторвали от Ивана и потащили в трюм, а оба евнуха со злобой начали хлестать его, вымещая на нем свою досаду. Хасан-паша немного развлекся происшествием и спустившись важно вниз заявил евнухам.
-Ничего не поделаешь, девушка целовала раба и недостойна гарема султана. Прошу вас проследить, чтобы она вечером была отдана команде для походных развлечений. А сейчас я направляюсь к паше Кафы и вернусь как раз к вечеру.
Паша Кафы был невысоким человеком в прекрасном шелковом халате и туфлях на босу ногу. На голове его светился огромный тюрбан украшенный крупным бриллиантом. Он лениво спорил с французским посланником капитаном Наполлоном Дюкло по поводу влияния турецкого султана в Алжире, но, завидев гассана-пашу торопливо встал и подвел его к  мягкому дивану.
-Не захотите ли вы шербету, мой дорогой друг, или легкого вина?
Он властно захлопал в ладоши и из-за занавесок выскочили полуобнаженные рабыни. Они расставили подносы и удалились, поблескивая глазами и покачивая бедрами. Капитан заметил, что две из них были совсем беленькие девушки, то ли литвинки, то ли полячки. Ему вдруг захотелось уединиться с ними. Он не знал, как спросить об этом пашу. Но тот понял его  состояние и засмеялся.
-Не жги все свечи, пока не заветила луна. Сейчас мы насладимся представлением настоящих красавиц, а уж потом я предложу тебе некоторых из них.
Он снова захлопал в ладоши и вбежали музыканты, которые торопливо заиграли нежную мелодию на флейтах. Шестеро девушек, стройных, высоких, с горделивой осанкой вплыли в залу. Француз замер, увидев эти великолепные создания. Они покружились в танце возле каждого ложа и паша стал их подманивать знаками по одной.
-Видишь ли дорогой гость, я даже не помню всех этих танцовщиц по именам, так как постоянно их меняю. Вот эта грузинка хороша темными глазами, с разрезом, как у газели и тонкими высокими бедрами.
Он взмахнул рукой и девушка скинула с себя  прозрачную тунику, теперь ее едва прикрывал какой то легкий поясок. Паша пришелкнул пальцами и покрутил одним пальцем правой руки, подняв ее вверх. Девушка старательно закрутила бедрами, а потом поплыла к капитану, неистово раскачивая ими. Когда она сложилась у его ног, касаясь головой пяток, у Наполлона шевельнулись ноздри. Он уловил тяжелый аромат вожделения, шедший от красотки. Она сильно возбулила себя этим танцем.
-А вот белотелая москвитянка. Как округла ее фигура и как пышны ее волнистые волосы.
Девушка исполнила перед французом какой-то необычный танец, закончив его тем, что она развернулась к нему задом и стала им плавно раскачивать прямо у его лица. Аромат вожделения снова заставил француза задохнуться. Оба паши переглянулись и засмеялись.
-А вот белокурая литвинка. Посмотри как крупны ее груди и как округлы ягодицы. Ее лицо напоминает белый фолосский мрамор.
Наполлон Доде сел на  диване, поджав ноги и постарался успокоиться. Выступившая вперед юная армянка исполнила танец живота, но уже не смогла более разжечь его воображения
Она раскачивала перед ним едва прикрытыми грудями и заставила его пару раз сбиться  со слова. Однако он неторопливо начал рассказ о лесной нимфе, которую увидал в глухой тульской стороне, уезжая из Москвы. Однако вбежавший дворецкий объявил о прибытии адмирала и татарского мурзы Ширван-заде. Новые гости неторопливо уселись и вознаградили себя за усилия , связанные с прибытием во дворец, обильными возлияниями холодных соков и чая. Тень мраморного зала, ажурные решетки на окнах, легкий сквозняк от морского бриза вскоре заставили их отвлечься  от деловых разговоров и они молча устремили взоры на ритмично скользящих по залу танцовщиц.
Тут паша опять вспомнил о прерванном разговоре и пожаловался новым собеседникам на неуступчивость капитана.
-Мои дорогие друзья, вы представляете себе, что говорит этот заносчивый франк, или точнее его упрямство говорит его устами. Он осмелился утверждать, что видел гурию, которая может своей красотой затмить моих танцовщиц.
Изумленные взоры собеседников обратились к капитану и он на очень медленном турецком возобновил свой рассказ.
-Я действительно могу утверждать, что был отправлен моим королем Людовиком ХIV Великолепным  с посольской миссией для участия в венчании на царство нового царя московитян Михаила Федоровича, который был избран Земским cобором 21 февраля и только 2 июня венчан на царство. Я заскучал и поскольку моя миссия была неофициальной вскоре откланялся дьяку Посольского приказа Петру Беклемишеву. Он то и посоветовал мне отправиться на стругах с купеческим караваном, дабы не досаждали разбойники. Через пару недель мы встали на стоянку в живописной заводи у села Воскресенского, как я узнал где Красивая Меча впадает в Северный Донец. Я хорошо плаваю и поэтому покинул спутников, чтобы искупаться. Но едва я вышел на высокий берег, как увидал в серебристых струях, позолоченных рассветом, нагое женское тело. Не зная о нашем присутствии девушка спокойно танцевала в воде за небольшим мысом. Я осторожно спустился ближе и смог ее разглядеть лучше. Ее белоснежное тело играла и пело в струях воды. Она ныряла, показав небу свои розовые ягодицы, вскидывала то одну ногу, то другую, переворачиваясь на спину. Ей было не больше пятнадцати лет, но она уже была сложена, как настоящая женщина. И если бы не платье боярышни, висевшее на кустах, то я бы решил, что это речная русалка пытается околдовать меня этим необычным танцем. Красивее ее волос, лица и фигуры я, поверьте опытному придворному волоките, не встречал никогда.
Адмирал, внимательно слушавший рассказ решил вставить слово.
-Я думаю, наш дорогой гость, должен посмотреть на этих танцовщиц в полной наготе и тогда он сможет вынести свое окончательное мнение.
Мурза долго ворочался и пыхтел, но наконец сказал.
-Я не люблю славянок, они чахнут от горя или ужасно толстеют. Не проходит и месяца, чтобы мне не приходилось убивать или продавать кого-нибудь из них. Я думаю, что гречанки, албанки и итальянки живее и чище. Но если наш друг после турецкой бани с этими прелестницами все еще будет желать эту славянскую речную нимфу, то я бьюсь об заклад, да простит мне Аллах, что ровно через два месяца я смогу подарить ее доблестному паше несравненной Каффы.
Паша был очень доволен и через залу бросился навстречу мурзе. Они обнялись и долго похлопывали друг друга по спине. Наконец паша отпустил своего дорогого гостя и похлопав в ладоши, вызвал дворецкого. Он пошептал ему что-то на ухо и тот довольно заулыбался. Затем он с поклоном попросил господина Додэ следовать за собой. Хихикающие танцовщицы замыкали процессию. Они прошли через утопающий в зелени двор, и Наполлон ощутил ноздрями запах бани. Они вошли внутрь помещения и у француза закружилась голова от парного теплого воздуха и немыслимых благовоний. Дворецкий приказал девушкам раздеться и они, играя бедрами прошлись перед капитаном. Француз наконец то соблазнился на полногрудую армянку и белокурую польку с фианитовыми глазами. Дворецкий откланялся и увел девушек с собой.
Капитан Гийом Глоферт не был настоящим маркизом. Не был он и дворянином, но с упорством выскочки и честолюбца собирал вокруг себя друзей, готовых подтвердить, что угодно. Он стоял на палубе турецкой галеры, которая стремительно, подгоняемая дружными взмахами весел, неслась к Каффе.  Тридцатилетний искатель приключений с нетерпением смотрел на гладкие темные вечерние волны и чего то ждал. Наконец его ожидание было вознаграддено.  Из дверей каюты капитана послышался легкий шопот и одна за одной выскользнули три фигурки. Капитан был свидетелем их покупки и знал, что очаровательные голоса и фигурки принадлежат прекрасным итальянкам, которых адмирал купил в подарок паше Каффы.  Он стал медленно приближаться к ним, не обращая внимания на тяжкий стон, который вырвался у рабов при звуке женских голосов. Вкусившие вечернюю прохладу люди оживали и выкручивали себе шеи, чтобы рассмотреть в полумраке очаровательные тела прелестниц.  Но на их головы опускались безжалостные плетки и рабы тяжко стонали. Вдруг один молодой раб вскочил с места и что-то закричал. Но вопль несчастного юноши оборвался всхлипом, кривой турецкий нож вспорол ему грудь.  Француз покачал головой и пошел дальше. Каждый вечер повторялось одно и тоже. Гребцы умирали от вожделения при виде юных красавиц.