Le prelude de nuit

Порой, в странно-туманное время суток - чуть за полночь, когда начинать какие-либо дела уже поздно, а ложиться спать слишком рано, moi beau погружается в чрезвычайно специфическое состояние, название которому и слов для описания коего я и по сей день подобрать не могу. Именно в это время мысли, спутанные, подобно тоненьким шелковым ниткам, внезапно сами собой словно наматываются аккуратно на некую катушку, а затем, постепенно, укладываются в некий замысловатый узор. Слова выкристаллизовываются и укладываются в стройные предложения - и вот уже даже желания можно сформулировать, уложить в строки, одеть в запятые и точки и отдать на суд крайне взыскательный - суд дел сердечных и душевных, la cour de la sensualite.

Я расскажу тебе о дальних странах - или нет, нет, лучше я расскажу тебе о "здесь и сейчас", о котором ты и сама все прекрасно знаешь, но я покажу тебе, как настоящее отражается в моем заркале, преломляется причудливо и дает совершенно иное изображение одного и того же, подобно тому, как витражи в пустом старом костеле преломляют тусклый, золотистый свет зимнего солнца, бросая блики а каменный пол - синие, зеленые, красные. Россыпь драгоценных теней в потоке танцующей пыли, пустые скамьи и высокие, нежные, чистые голоса совсем юных хористов. Ave Maria в последние дни декабря. Пойдем, послушаем, хочешь?

А за тяжелыми дверями костела гололедица справляет свой недельный юбилей и полирует зеркала свои на дорогах крепчающим морозом. А мы пытаемся удержаться, не смотрим в зеркальную поверхность стекла под ногами, каблуками царапаем гладкую поверхность, не решаясь смотреть в лицо самим себе.
Мороз, наверное, нежно касается тонкими – моими – пальцами твоей щеки, проводит нежно, как преданный возлюбленный, устилает твой путь лепестками белых роз и лилий. Лепестки холодны, и хрупки, и тают на ладони, превращаясь в каплю живительной влаги, и под ногами чуть скрипят. Тшшш, прислушайся только: они создают музыку, дивную мелодию, волшебную песню, какую не сможет напеть ни один соловей, какую не сыграет ни один виртуоз, какую не услышишь больше нигде и никогда - лишь когда ты ступаешь по снежным лепесткам.

Я буду тебе и льдом, и огнем, и Каем - с темными, как бездны, глазами, с кожей белой, как молоко, руки мои холодны будут, как снег, что тает на твоих ресницах. Я напишу тебе послание на стекле - стоя на площадке у окна в последнем трамвае, уходящим в сияющую неоном, одинокую зимнюю ночь, я выдохну, на несколько мгновений обратив стекло в бумагу. Пальцами, едва касаясь, напишу тебе одно из своих писем без начала и конца. Каждое из них хранит в своей памяти звездное ночное небо - вглядись в его бархатную темноту повнимательнее, так ты сможешь различить буквы, за ними - слова, выписанные моим странным, острым, витым почерком. Это я шлю тебе привет, а может и поцелуй с небесной почтой. Это я где-то в глубине ночного мегаполиса - здесь, в Европе или за 10 тысяч километров от тебя, в пряных объятиях востока - пишу тебе все эти письма. Неважно даже, читаешь ли ты их. Я просто давно - не могу не писать их каждую зимнюю ночь много лет подряд...

Старые часы в гостиной бьют час после полуночи. Я заканчиваю письмо, но раз уж случилось, что желания, невысказанные, не находящие выхода, все же сложились в фиолетовые шелковые ленты слов - так позволь мне вплести их тебе в волосы, опутать ими твои запястья.