двести 10

Все, что сготовила матушка на завтрак, Павел съел с охотой, с аппетитом, с парой восторженных восклицаний, и не было в том и капли полусонной механической привычки ежеутренне свершать одно и тоже или негодным желанием уподобиться неумеющим выражаться искренне, без равнодушных отговорок, - матушкиными завтраками попросту невозможно было не восхищаться, а потому для Павла ранние трапезы эти давно стали лучшей дорогой в пробивающийся сквозь рассвет день - еще со времен его несносной и неудержимой детской любви к вкусовым таблеткам.
Освещение в домах уже отключили, и царствовал из-за того в городе незаконнорожденный сын света и тьмы полумрак (слова о принце Закатном Рассвете помнилась Павлу еще с детства, с того момента, когда ему вживили «книжку» детских сказок), увидеть же что-то в полудне-полуночи было нелегко, если б не свет, исходивший изо лба Павла - так же, как у каждого человека в его юном возрасте.
Заменив ночные глаза дневными, Павел вышел из дому, заскользил вниз – лишь в тот момент, когда медленно, строго по очереди ушли вверх все шестьдесят четыре этажа, и его за крюк в голове подхватил поток спешащих по своим делам людей, Павел смог мысленно набросать письмо Аленке.
«...Алена, я хотел тебе предложить одну вещь. Поменяться глазами. Одним дневным, одним ночным. Ну, что б мы видели одинаково. А еще, я хочу тебе подарить... Нет, пускай это будет сюрпризом. И еще... Я хочу сказать, что когда я думаю о тебе, свет мой становится ярче. И все кто видит меня, смотрит в мою сторону с усмешкой. Редко – с пониманием. Ну, и пусть. Пусть все знают – есть самый прекрасный человек на Земле, и я... Алена, я... л. тебя!»