Метафизика невроза

                Холодно-укуреная повесть.
                1 часть. Метафизика невроза.
               
                Тот, кто вникает в смысл
                холодно-укуреной повести –
                долбоёб.               



В моей комнате почти ровные потолки. Хотя, вобщем-то, эти потолки более и ничем не примечательны за исключением полного и ясного представления размещения плит, что не может остаться без внимания. На нём так же есть нерабочая, вся покрытая цинусом люстра. Но и это, вобщем-то, не есть исключительный факт, ибо всё попавшее в мою комнату рано или поздно покрывается цинусом, исключая, быть может, одежду, которая лежит в шкафу порой годами. И всё-таки есть один факт, который отличает потолок от многих других мест в моей комнате: на него очень часто глядят и очень часто глядят на него бездумно, потухшим, коматозным взглядом. Это достопримечательность моей комнаты, но она скорее официальный Капитолий и не все удостаивают его частым посещением. Зато они частенько засматриваются на художественно исполненные винные, майонезные пятна, надпись «Sleep my little knot» и другую, впрочем, смысл другой не имеет информационной ценности, т.к. разобрать в изобилии теней и оттенков, когда-то существовавших в этом сплетении букв под силу лишь дотошному исследователю. Но как мне думается, никто пока не задавался этим вопросом – вероятно, это вариации с фамилией автора, достаточно распрастранённой и весьма известной. Я более чем уверен в этом, ссылаясь на излюбленные места моей комнаты для моих друзей: пол, усеянный всякими интересными вещами и экстримальнейший аттракцион – табло музыкального центра. Подстраиваясь под ритм изменений показателей, потребители не раз впадали в коматоз, что не могло смущать их; но, не смотря на подобные конфузы, количество коматозов, случившихся по вине изменяющихся ярких знаков табло не уменьшалось. Наверняка есть нечто притягательное и завораживающее в постоянном, хаотичном ритме.  Для всех обитателей моей комнаты на особом счету стоит поэзия…впрочем, не для всех. Быть может, вам покажется весьма мрачной и не к месту следующая фраза, но я надеюсь, что смогу объяснить её далее в тексте…самим текстом. Живи быстро, сломи себе пырню молодым, хотя я думаю, что перемена наречия и прилагательного местами заставила бы меня ответственней относиться к тексту и уважительней к читателю; впрочем, я обдолбан и продолжаю… Музыка. Я очень тесно связан с ней и порой я от этого страдаю, потому что музыка – ремесло, искусство и, как лентяю, мне претит работа и она, к счастью впрочем, ломает во мне тупого примата. Я слушаю и сочиняю музыку, но то, что я слушаю и то, что я сочиняю, навряд ли чем-то, похоже. Уж и не помню, как вышел этот парадокс в моей жизни; ну а вобщем-то, в моей жизни произошло много парадоксов. Может все парадоксы в совокупности, и заставили меня взглянуть на собственную комнату ещё раз и описать её. Я знаю цену качеству духовной жизни. С музыкой, которую я сочиняю, происходят постоянно войны и я не раз уже был повержен этой бесчувственной, холодной потаскухой; видимо я не имею власти над собой в достаточном количестве, дабы раз и навсегда уйти от неё…может в этом и вовсе нет смысла. Вот так вобщем-то я и живу: слушаю музыку и «воюю» с ней покорить её. В этих двух занятиях можно объяснить мою жизнь, остальное, в сравнении с музыкальным пристрастием в совокупности едва ли занимает половину моих эмоций. Можно ли это объяснить тем, что я живу в глухом захолустном городишке и вот так, по-своему реагирую на жизнь или моя реакция не видит целесообразным как-либо меняться, исключая всякое влияние извне, я не знаю…
      Так, наверное, прошло 6-7 лет: ну знаете, сначала эта реакция поддерживалась за счёт страха, а потом я водился с разными людьми и страх исчез – остался лишь алкоголизм. Фобия перед реальностью. Люди менялись или менялись люди, но так или иначе я уже не мог сосредоточенно разобраться в ситуации; и не было-то никакого желания трезво взглянуть на реальность, оставался лишь страх. Позднее мне вдруг захотелось этого, и я постарался не жмуриться до тех пор, пока всё не выясню до конца. Правда, я очень много курил травы – чаще перекуривал. Реакция на жизнь оставалась неизменной, быть может, я был порой слишком невротичным, а порой слишком апатичным. Признаюсь, за 7 лет я хотел много, кем другим быть и иногда приходилось слишком тоскливо. Но теперь я тот, кто есть и теперь я пытаюсь не бояться быть самим собой или претворяться – я ведь живой человек. 

Во мне, впрочем, как и во многих, раковой опухолью развилась смесь местного философского фолка и культуры рекламных брошюр, пропагандирующих американскую мечту; и теперь я хочу многое, не затрачивая на достижение ни одной калории. Вечновоюющая смесь постоянно держит меня в конфликте с самим собой, и я прибываю постоянно в переходном состоянии. Полная осознанность и уверенный экстаз-эйфория шествуют рядом с состоянием безличья, с характером амёбы.
     Я не могу сказать, что меня шокируют мистические колебания между искусством и халтурой. Они происходят единым взрывом под названием «моя жизнь». Наверное, моя жизнь некоторое время балансировала единой амплитудой: взрыв большой, маленький взрыв ничего не значат – остаются лишь гладкие места в памяти; мой опыт, моё русло, моя система. Я человек без определённой цели, но я всегда знаю чего хочу… хотя в последнее время чаще просто не прочь. Такая вот жизненная позиция уходит своей подоплёкой на несколько лет назад в прошлое – в то время, когда я пытался удовлетворить все свои потребности. В то время, когда я не понимал осознанного удовлетворения – время амёбы.
Кто я, чего хочу, что умею, что могу, чего достоин, на что способен – с такими мыслями в голове я замыкался всё глубже внутрь себя, пытаясь сиюминутно решить вечные вопросы. Не скрою, некоторые потребности мне всё-таки удалось удовлетворить – те, которые, по моему мнению, можно было удовлетворить и тогда; не буду скрывать и то, что я громко проиграл, проигрался в пух и прах, проиграл суетности общественного мнения, увлёкся всеобщими условностями и законами, ничего не значащими для меня. Всё для того, чтобы забыть стыд, неудачи и всю ту же, ополовиненную, правда, неудовлетворённость. Это позволило мне общаться с людьми и не отвечать за свои действия, т.к. всё что угодно заменялось пустословием и огромным количеством веселья. Нужно признать, что время  амёбы было временем вымирания.


         


Спустя лишь время я понял, что это не совсем то, что я хотел бы видеть на своём месте.
Мне пришлось вновь пересматривать все свои знакомства и собственное существование.
Откровенно говоря, менять круг знакомств и собственные предпочтения, было, оказалось так же легко, как не легко было серьёзно и осознано задумываться над собственным бытием. Приятели уходили, забирая с собой откровенный алкоголизм и моральную деградацию – осознанность появилась в тумане травяного дыма. Очевидная беспомощность постепенно заменялась ощущением вседозволенности. Собственно говоря, одно другого не лучше – движение в рамках всё того же, постылого течения порока и заблуждения. Страх породил во мне агрессию, потому что я употреблял много марихуаны, агрессия или пофигизм, скорее, позволял топить свои комплексы либо превращал их в затейливые умозаключения, генерировал во мне стремления делать то, что я никогда не смог бы сделать, будучи пьяным… по сути дела, это были не те действия, которыми я мог бы гордиться. В подсознании я, наверное, кричал: »посмотрите на меня! мне по фигу! я проживу без вас. Я обдолбан и поломан! Это мой стиль жизни! Я не обычный!» Но за исключением моего экзистенциального опыта я вполне обычный персонаж, каких немало. У меня знакомых нет, которые не курят траву (я не говорю об алкоголе – с 12-13 лет здесь его употребляют все).
Да, всюду одна зависимость: дроблёная, низкая, подлая, щемящая сердце, лишающая покоя…
Я как-то попытался уничтожить желания, порождающие зависимость… зависимость оставалась как факт существования. Тогда я попробовал использовать её, удовлетворяя её - паскуду только лишь по требованию своих понятий…это оказалось не удобным, потому что всё ограничилось понятиями – были созданы ограничители скорости и границы. Я пошёл на это, злобясь на себя, на своё плачевное состояние ненасытности. Наверное, мне стоит найти границы в безграничном и в своём «государстве» выделить своё безграничное.


 


Я точно помню, что не боялся тогда, а в данную минуту не помню, что было тогда. Хаос во мне должен когда-нибудь прекратиться или я должен видеть хотя бы надежду и верить. Средства превратились в цель, а прогресс остановился на одной из ступеней и грозится стать уродством. Ограниченность, зависимость. Порой достаточно того, чтобы не сойти с ума или не быть раздавленным. Моя личность суетится и становится злой, ничему не доверяя, слушая лишь глас собственной поломанной неудовлетворённости. Она ставит передо мной собственные цели и всецело управляет мной, как злобный товарищ-киник, уверенный в том, что талант должно постоянно держать в стрессовой ситуации, дабы оный уподобился ненасытности. Ненасытность пожирает меня всецело, овладевает стремлениями чистого таланта, искажает их, как я искажаю в данную секунду Искренность и Гармонию, ибо ненасытность пожирает меня всецело. Она не останавливается ни на секунду, у неё нет веры, но лишь страх и постоянное чувство неполноценности. Неудовлетворения. Страх сойти с ума лишь усиливает уродство.
   Если учесть, что все люди равны, то можно увидеть всю пестроту мира…Интересно, если всех людей сложить, то получится ноль? Но, может всё слишком утрировано?
   Ага, вот ещё такая тема… Но пусть она останется пока нераскрытой и появится в свой час, т.е. тогда, когда для неё настанет весьма неподходящее время. Наступает весна, и настроение негатива по отношению к городу остаётся прежним. В перерывах, когда я не обдолбан, я сочиняю песни, и мне кажется, что я многое понимаю и могу многое, но такие периоды тоже подвластны времени; каждая песчинка под давлением земного притяжения стремится вниз; и я понимаю, что многое, но не всё. В этих словах нет неправды – всё это чистая правда и я на самом деле живу и выдаю то, что думаю за реальность. Это моя реальность и я в ней живу и не вижу ни малейшего повода не доверять данной секунде. Но данная секунда быстротечна…Просторная комната с пылью доказывающей чистоту комнаты. Яркое солнце, на улице тихо, слышна жизнь пёстрого мира. Тишина… она давит и заставляет бездействовать, смятение в душе. Становится тяжело и тоскливо. Я не могу дать выход своим желаниям, потому что сам не знаю, чего хочу. Я пожираю сам себя: прав ли я? Почему я так отношусь к своим воспоминаниям – резко негативно? Разве они того заслуживают? Они просто не дают мне покоя, преследуют меня, держат,  меня вечно раздражённым… порой я так перекуриваю, что не узнаю себя. Время свина? Даже если и так. По сути дела это никак не влияет на привычный порядок, склад жизни.



 


Я спрашиваю себя: почему я описываю свою жизнь именно так? Почему потолок, почему комната, курево, музыка, безделье и неуверенность? Сие есть описание моей жизни, не омрачённое смыслом и дальновидными планами. Ну, конечно, я хочу выразить более того, что я изобразил уже. Иногда мне кажется, что это всё сон или фильм. Не с моим участием, а про меня.
               
 ****ые стереотипы.

Хочешь ли ты меня достать? Да, я достаю себя. Иногда это болезненно, иногда очень болезненно. Есть такие вопросы, которые трудно задать. Смесь раздражения и путаного представления о своих потребностях. I love myself in you; you hate yourself in me.Это строчка о любви, любви, которая меня окружает, следует за мной во всей красе полигамности и амбивалентности. Я не употребляю здесь слово «усталость», употребляю его очень часто в других ситуациях и всегда неуместно…Замкнутый круг, в котором я нахожусь, сейчас вновь, проявляет моё безволие. Не то, чтобы я ненавижу некоторые ситуации и сцены в своей жизни, но я отношусь к ним, как к опасным атавизмам (аппендикс). Почему всё так завуалировано и темно? Я в замкнутом круге – это повинность, дань моей ущербности. Быть может обречённости, если постараться.
    Но я продолжаю. Я не лишён стремлений.



 


На этой динамической ноте, наверное, самым уместным будет прокинуть ненавязчиво пару слов об отце. НО лишь пару, дабы не омрачать тяжёлыми эмоциями мой сбивчивый из-за перманентного состояния укуренности реалистичный рассказ о себе. Кто он, я так и не понял, но он вызывает во мне чувство странное, болезненное, нечто напоминающее чувство отторжения какого-нибудь органа. Я думаю, что именно это чувствуют жертвы неудачной операции по пересадки почек или печени – крайне ощутимую боль. Что он чувствует, в ответ я не знаю, да и дальше стереотипных фраз, которые должны по неписаным правилам звучать в беседе у «мудрого» отца с «молодым» сыном, оная беседа не продвигалась в откровенности. Меня самого озадачивает подобное неприятие… Впрочем, я лишь хочу разобраться, но не в коем случае не оправдываться. У каждого человека висит в шкафу скелет! Вот он мой – мой отец. Свои чувства и действия я расцениваю, как неподобающие, но поделать с собой ничего не могу. Но это ощущение груза, сверх тяжёлого груза – меня никуда не ведут, таскают за собой бесцельно. Я должен признаться, что добросовестно исполняю роль чемодана без ручки, хотя не знаю почему. Вероятно из-за лени, но, скорее из-за замкнутого круга. Но я продолжаю. Я не лишён стремлений. Это обнадёживает. Желание, вкоренившееся до мозга костей, до чего-то обыденного – разорвать этот круг.
       И я не моргну глазом, дабы создать последний штрих и избавиться от этого навсегда. Хотя я  не чувствую злобы и прочих негативных эмоций. Моя холодность меня заботит лишь с точки зрения неправильности этого поступка. Я не хочу сгущать красок – всё, что здесь,
не омрачено эмоциями. Наверное, это стиль «холодная повесть». Как документ. И я не думаю, о том, что меня ждёт завтра – это «завтра» может быть любым. Что сейчас? Я обдолбан, нельзя сказать, что я в отчаянии. Красота находится где-то между убогостью и вульгарностью. Она дышит чистой динамикой дня. Иногда, а может, и нередко я выпадаю, то в убогость, то в вульгарность, но я не лишён стремлений. Мало ли это, много ли?.. Я и сам не знаю. В прочем…перейдём на более твёрдую и широкую тропинку повествования. Я опишу свой обычный день, дабы подтвердить этим искренность прежних слов. Итак.



 



День мой начинается приблизительно в 9-10 часов. Обычно я просыпаюсь с каким-нибудь настроением и начинаю думать. Неважно о чём – это старая привычка. Мой день не озабочен работой – моя работа, моя жизнь. Когда я закину какую-нибудь пищу в желудок, то отправляюсь в комнату, где бренчу на гитаре около получаса, реже час. Далее я читаю, в основном, чтобы убить время – время, которое не подходит для того, чтобы играть или что-то придумывать, чтобы вовсе не затупить. Что я делаю, когда есть трава? А имеется она не регулярно, но весьма часто – по одной причине: она дешёвая и убойная. Собственно говоря, трава – безусловный атрибут человека, у которого здесь много времени посвятить любимым занятиям, требующим занятость воображения, эмоций, творческого потенциала в оном деле. Следовательно, в этом нет оригинальности – голимая закономерность. Когда же я начинаю откровенно париться в тексте какой-нибудь книги, то слушаю музыку (благо, что в этом аспекте жизни я чувствую себя счастливчиком), чтобы расслабиться и расслабляюсь… Работают всё те же отдела мозга, но уже по-другому (я думаю каждому понятно как). После я музицирую вновь и исполняю то же самое, что и наигрывал днём.2 часа. Потом много читаю, накуриваюсь и тихо гоню. Вот, собственно говоря, первых 4 дней недели. В пятницу я серьёзно (то есть дольше обычного) задумываюсь о понятиях, предпочтениях, пытаясь добавить смысла в свою жизнь. В субботу меня ждёт бесцельное брожение по городу в обществе таких же, как и я – молодых и не без стремлений, в воскресенье – серьёзные опасения и серьёзные попытки улучшить своё состояние\положение (житьё - бытьё). Потом следует понедельник… Это плановый («плановый» тоже) распорядок, которым я оптимально доволен, чтобы двигаться далее в повествовании, которое называется моя жизнь. Холодная повесть.
                Минимум кошачьего этикета.
1.знать, где еда;
2.знать, где туалет.

Я не считаю себя помазанником божьим и не желаю хлебать тухлую мертвечину какого-либо превосходства… Ибо мои комплексы неполноценности и моё промозглое неверие – чисто моя проблема. Показать себя с лучшей стороны – моё желание, стремление, если хотите. Иногда я попадаю в конфузные ситуации из-за стремления быть самим собой – трудно определить, где я, а где красивые жесты, а где мои красивые жесты. Мало кто хочет видеть во мне обычного человека, а кто видит, тому, вряд ли приходит на ум что-то приятное. Недоумеваю по этому поводу, скажу лишь, что я без своих хороших качеств просто на *** никому не нужен. Я вынужден быть гением…или стать мизантропом – это в моём случае быть обременённым манией величия. Одним парадоксом больше? Боже, только не на этот раз!
    


 



Именно в «минимуме…» я считаю вполне удачной идеей добавить некоторые эпизодические всплески сознания, дабы усилить динамику абсурда и изобразить оный полноценным, где есть свои тупики и выходы. Пример: в данную секунду я слабо ощущаю себя. Огромная блеклая яма в сознании – канава, в которую я свалился – превращает меня на время в маттоида. Внимание, рассеяно из-за отсутствия смысла, сосредотачиваться. Что это? Конец? Отнюдь! Жизнь продолжается, питая и охраняя меня как мутанта. Кто погасил свет (?), а мозг анализирует, анализирует… Холодно размышляет. Я раздавлен собственной логикой, проницательное бессилие встречает радушный приём в моей голове и диктует свою волю. Не так уж и страшно за себя – думаю я – логика-деспот вскормила бессилие, она её и уничтожит, добив меня до конца, когда зажгут свет… Когда зажгут свет? Кто-нибудь хочет избавить меня от боли, привнести утешение и этой влагой дать успокоение моей скорчившейся от засухи сущности, чтобы я чувствовал тепло? Мой любимый фиолетовый… Слишком много солнца. Чё делать? Замкнутый круг поражает меня сытым довольством. Страшно? Оч-чень! Грани, грани, грани, грани, грани. Голова, воткни гвоздь в неё. А почему такие пасмурные лица…мне так же плохо…и ещё этот дурацкий смех внутри… а помнишь… Мёртвые не говорят. Было бы лучше, чтобы каждый брал по горсти негатива отсюда с собой и выбрасывал его там… жажда реабилитироваться. Я же не могу так всегда? Или другой пример: мир вполне интересен, чтобы сделать его лучше, я согласен.


 



Абсурдным было бы предположение, что социальное существо может всю жизнь быть изолированным от себе подобных: порой даже черви гермафродиты встречаются. Я же позволю себе обратить внимание на общество, окружающее меня, ибо как…впрочем… Не буду обращать внимание на миловидную (красивую) продавщицу с прекрасной грудью и лёгким взглядом или на детину, пропивающего последние гроши – это даже в своей закономерности лишь случайность; но воткнусь туда, где такие понятия как талантливый, реальный, ёбнутый, тормоз, кипишун, заебал, есть?, алкоголик, круто, ни фига!, ну… подходи ко мне, чё вообще происходит?! и немногие прочие приобретают полный смысл в сельской среде всеобщей деградации и жуткую популярность в качестве общеупотребляемых фраз. Эти люди по своей сути не свободны… ну, да и пусть их, собственно говоря. Это законы рефлексов, где давным-давно уже всё известно. Все мы люди и каждый живёт отдельно\своей жизнью, пусть и, не подозревая об этом. Системы градации остаются на своём общебанальном уровне – лишь немного оттеняют универсальную схему общих моральных ценностей. Ну и я так же варюсь, по тем же законам. Это попытка осознать себя – ничего более. Здесь не существует «правильно» и «неправильно», но здесь имеет место быть «это или другое», когда в этом есть вообще необходимость. Несколько звериный стиль слегка извращённого романтизма никогда не был излишним. Сейчас я смотрю сверху, как смущаются люди. Они такие восприимчивые, когда страх перед огромными пространствами, что не требуется какой-то огромной силы – условия творят своё дело с исключительной тщательностью. В ****у этот бред…
    Хотите знать, как я живу, если, конечно, что-то не понятно?.. Я не жалуюсь, я проживаю в охоте за вдохновением – и это мой образ жизни.Ich befinde mich hier gar gut.Ubrigens кипишу ich und Deutsch lessen versuchen. Das gescheht manchmals wann kann ich irgendwas lange nicht machen. Сейчас не об этом. Лето.
      Лето всегда начиналось, когда начиналась массовая попойка, причём очень серьёзная.
Понятно, не обходилось без конфузов. Лето и сейчас, в этот закономерно следующий раз началось. Но пока репетиция, пока середина мая. В эту раннюю пору отдельные и паро-тройные особи кучкуются в более серьёзные корпорации. Этот этап важен, ибо этот этап полностью посвящён выбору партнёров на лето. Мне кажется, это всеобщая летняя лихорадка. Есть ещё предлетняя лихорадка, постлетняя, антилетняя синь и период обострений. Это сезоны года и вы сильно ошибётесь, если решите, что другие определения более точны здесь – здесь, где я. Лето – пора любви и романтики, свободного дыхания и свободных инстинктов. Инстинкты…что они значат в захолустном бытие?.. Очень многое – это как тюрьма, где нельзя оставаться равнодушным к мелочам, ибо они есть генеральная линия всего малоперспективного захолустья и события малопримечательные больше взаимоотношений и самого человека… ибо здесь ничего не происходит кроме, быть может, мелочей, смертей, рождений и перманентных движений. Это не лень, это лето, это деградация вечная, это комплекс опостылевших упражнений – ненужных и малоприятных. Я скажу как это опасно: каждый день – это кровавая бойня между ярким желанием бросить последние попытки бессмысленного барахтанья и…ярким желанием бросить последние попытки бессмысленного барахтанья. Вот и живи внутри этого абсурда! Обочина, где совершают последнюю парковку машины\организмы: живут там безучастно ко всему летящему, ползущему, взрывающемуся, мрущему – так, чисто сплетни. Здесь не живут, здесь умирают. Кто ещё стремится – тот глюк. Не стоит напрягаться, здесь тоже жизнь, ****ь её!.. Я, узник, невольно наблюдал за этим ходом. Я курю марихуану.
    Плева, которую я храню, ограждает меня от окружающих понятий и держит меня наплаву. Но сколько было попыток изнасиловать меня морально со стороны грубых, дрожащих от ненасытной развратности условностей. Это как корень из нуля, аборт девственницы. Гадко и бесполезно! Но путы пока не сняты, кандалы не разбиты, и я философствую – убиваю время. Можно ли тут позволить себе расслабиться? Да, конечно – холод неприязни принимает всех страждущих, а то и ловит. Это его обитель. Нужно, наверное, быть чуть-чуть психом и мазохистом, дабы суметь всю жизнь вот так: снизу-вверх и сверху-вниз. Обычный калейдоскоп тех, кто не знает где или куда, или не доволен. Где лучше? Где всё обыденно и привычно или где всё обыденность да привычка? Стресс может убить… да много чё другого также смертельно. Не вернёшься, если не выдашь формулу. Декадансовый порыв извлечь из забвения больше стремления, если это возможно. Если нет, то сделать новое.
     Это попытка разобраться, где здесь влияние геополитическое, а где собственное мнение. Но, по сути дела, влияние и мнения – это укуреный бред; там даже декаданс – это образ жизни. Программа против усталости… Я всё это ненавижу, мне страшно. У меня нет личного мнения, давно уж нет. Нужно молчать, всё это несерьёзно. Следует дальше рассказать о ночных бдениях пьяных клиентов пошлейшего кабака, что в 20-ти метрах от дома. Это неотъемлемый атрибут гомолизирующей  атмосферы, данная наполнена пустотой и забвением.

 




О, я хорошо знаю настроения бродячего опьянения, ибо раз в год обязательно наступает
Период, когда видишь это воочию, ощущаешь рвотные спазмы, сердцебиение, глядя на
«чужой праздник». Пьянь, ругань, лай бродячих собак, песни без музыки, жаргонизмы и
эвфемизмы, топот бегущих ног, специфические звуки, сопровождающие шлюпки, тарахтение утренних извозчиков. Всё это доносится из глубины ночи через раскрытое окно. Днём у них агорафобия – ночью им поебать на всё, лишь неизменный хит синевы, своеобразной борьбы против усталости местного разлива. Кинг никогда в реальной жизни не встречал свои ужасы, поэтому у него искусство романическое… У меня же холодно-зелёные фантазии на тему реальных катастроф. Оба лгут, оба правдоподобно врут – хочется верить. По *** на Кинга!.. Сегодня я узнал, что на самом деле существует маньяк, отождествляющий порок с рыбами. Несчастный фанатик. Хуй с ним!.. Похуй на тебя!.. В рот всё ****ь…
     Пир во время чумы, танцуй на моих похоронах, ублюдочное отродье декаданса! Что я должен тебе?! Нет сил схватить бурю в стакане, ибо сил не может быть. Их нет. Можешь раскрыть карты – мне неинтересно, что припрятано в хилых недрах заблуждений, вызывающих приступы удушья.
     Не то, чтобы я думаю о будущем, я о нём не задумываюсь. Там и так всё ясно. Интересно настоящее. Но в абсурде, я думаю, нет времени в том значении, в котором оно существует в альтернативной реальности, где у времени много значений. Страшно, когда путаешь альтернативность и слабость. Я редко их путаю. Человеку вообще свойственно путать приятное с полезным и приятное с приятным. Я, быть может, благодаря моему рациональному складу ума, категорически против ненасытности. Не сочтите меня за слабовольного меланхолика, я живой человек, но я нахожу ненасытность вульгарной; хотя где вам понять, вам, не ведающим, не лицезревшим натуральную вульгарность. С моим появлением в ней, она приобрела ещё один неповторимый оттенок – живой; и гордиться, я уверен, здесь нечем. Лишь благодаря тому, что есть везде, что ни разу не повторяется, глухомань не является вообще несносной – люди, облака, время – то, что есть… хоть и в несколько пространственном смысле, в достаточно передовой цивилизации.


 


Самое дорогое в мире – это личность и её бытие, и личность несёт ответственность только за своё творчество. А это в свою очередь означает то, что я лично (I myself) не виноват, что вокруг множество тупых козлов. У козлов нет альтернативности, у козлов есть предрассудки. Любовь освобождает от предрассудков и позволяет хотя бы обходиться без них. Любите друг друга и помните о вульгарности. Никогда не много того, что лишено вульгарности, всё же остальное должно быть в рамках, иначе – предрассудки, импотенция, гипертония и иные темы для пустой болтовни. Да, это строго, но такова аскетическая суть холодной повести абсурда. Поэтому следующий вопрос будет звучать именно так: что мне нужно от себя? Люди ни в чём не виноваты и к тому же я с трудом отдаю долги, а давать в долг вообще не могу. Считаю это вульгарным. Если вы находите в сиих словах сходство с проповедью, революционными мыслями, философией, я вас презираю… Люди, которые лицемерят. Да, отличные занятия, позволяющие напускать вид добродетельной деятельности, на поверку выходят полубессознательным муравьиным кипишем. Находясь большую часть времени в счастливом одиночестве, пребывая там в хорошем расположении духа, приходится лишь поражаться людскому разнообразию… Но это мало захватывает. Частые, равно как и нечастые сношения с поражённым социумом социумом влияют на меня не так зрело: интересны личности, но никак не общество… хотя порой трудно отыскать кристальной чистоты личность, ибо это качество – чистоту – пытаются уничтожить ещё в младенчестве, засоряя эфир разнообразнейшей, ненужнейшей информацией, отдаваясь во власть безразличной безвкусице, бесплодной работоспособности и потере вкуса. Настроение безмятежной эйфории и наслаждения жизнью как интересным, самым красивым процессом… это отсутствует метафизически – одни голимые понты, ничего более. Почему люди боятся быть слабыми? И они считают, что движения  к всеобщему авторитету обеспечат их в известной мере, обогатят их морально. На *** такой беспонтовый движняк, никто не в курсе. Это, я полагаю, оттого, что верят люди охотнее в смерть, нежели в жизнь и счастье. Страх, ощущение своей ничтожности – не объективный взгляд, но ужасный диагноз. Но зачем хотеть стать Богом?
Множество людей живёт с ненавистью и отчаяньем в душе. Они не понимают, насколько они счастливы, благодаря ненасытности и жалкому эгоизму. Хотя альтернатива есть. Каждый имеет право на свободу выбора предмета веры, но не каждый понимает, что значит свобода. Мятежный дух восстаёт в душе глупого подростка и старого идиота против оков и попадает в вечную каббалу к заблуждениям. Печально, этих контрастов очень много. Человек способен достичь гармонии и быть чистым, только кому это надо? Мне, всем. Сколько людей, столько и мнений и все они ошибочны. Дурак тот, кто этого не понимает.
     Впрочем, здесь столько же смысла, сколько вообще его может быть в холодно-укуреной прозе абсурда. Я осознаю, что это есть нечто скандальное. Я уничтожаю то, что как раз-то и пытается выжить, не осознавая того, что оно давно уже почило. Но оно шевелится во чреве отчаянья. Его никак не выкинуть. Чувство красоты и его отсутствие, как живой человек и мёртвый. Я не люблю моральных трупов – они все непонятные, потому что сочувствовать телу с печатью внутренней пустоты – это охуеный беспредел, который я не могу себе позволить, я не некрофил и мне откровенно по хую на эдакие эксперименты, которые ни к чему не приведут. Подобное общение хуже мастурбации (когда так скучно наедине, что ничего не остаётся делать, как дрочить). Но общество, в котором я вращаюсь, когда я покидаю тюрьму свободы, состоит из спящих красавиц и вставших будильников. Я отнюдь не избегаю этого общения, другого-то нет. Я нахожу всеобщую моду на похуизм и занятость, ущербность и дистрофию параноидно-лихорадочных движений. Моё ощущение смогут понять только блюющие жирафы, ибо захолустье моральное не торопится убивать живые мыслящие организмы, по сути дела, ей это ни к чему, это было бы искусством, если бы не было деградацией.
      Романтичная пора диктатуры давно канула. Теперь можно выбирать. Некоторые выбирают далеко не лёгкие и не перспективные способы выживания в этом мире. Перманентное состояние укуренности сделало меня безумным философом, и я вполне доволен своими способностями видеть, пусть плохо и понимать прозрачные намёки и точное время исчезновения, поэтому я не кипишу, люблю, наслаждаюсь и вообще пытаюсь не напрягаться, ибо это единственное, чем можно мне заниматься из-за своей трагической привычки.
       И теперь наступило самое неподходящее время, дабы раскрыть тему, которую я хотел поведать чуть ранее, но из-за удачности времени отказался от пошлой затеи быть неправдоподобным и чересчур предупредительным.
       Захолустье оставило на всех свой отпечаток, но красота сильней из-за своей свободы и скоротечности. Сейчас мне хочется сказать, что я остался в любви, но сомневаюсь в объективности своих слов. Но я бы не хотел… хотя бы изредка. Я скажу, что попадать под влияние это не так уж страшно, если веришь в свою неповторимость не без оснований… Иначе слишком уж скучно. И я не стал сильней, вероятно, обстоятельства убили меня. Любовь и фантазия безотчётно используют меня, как инструмент в своих руках. Единственное, что спасает меня, так это то, что это ложь… Смейся и плачь, человеческая душа, ибо тебе суждено измениться! Я бы добавил: «…Но с благодарностию, были…», ведь они были и ещё будут, и уже грядут, но что это будет и как это понять – все ответы позже. Сейчас моя цепкая память переваривает былые страсти, от которых, если честно, уже тошнит. Я не вдаюсь в подробности, потому что подробности – это то, что всецело принадлежит мне, поэтому они так ценны. Оказаться в эпицентре катастрофы так же легко, как, практически, невозможно – всё зависит от человека. На счёт последних у меня более стройная теория: всё зависит от темперамента. Если романтик, то это любовь, реалист – общеобозначенные ценности, флегматик – собственная жизнь, оптимист – жизнь других, сангвиник – уравновешенность, холерик – вспыльчивость. У каждого своя катастрофа. Даже не подозревая об этом, мы раз за разом доказываем обществу и самим себе, что занимаем своё место не зря. Заябись то, что мы не имеем полной свободы, иначе бы я, наверное, не родился. С чёрной точки зрения, наши личности суть наши катастрофы и время – лучший лекарь, но я в это не верю. Время – это испытание на память и прочность, испытание, которое часто не выдерживают. Впрочем, я не настолько принадлежу человечеству, чтобы что-то ему советовать в столь щепетильных вопросах; предпочтительней будет перейти к более глобальным темам моей «холодной повести». Итак, никаких выдумок… лишь фантазии. Мои катастрофы, благодаря коим я чувствую себя полноценным и настоящим человеком. Катастрофы делятся на эпические и ежедневные, но они часто пересекаются; это пересечение есть моя первая эпическая катастрофа.


 


Смешение парадоксов разных калибров порождает хаос и неразбериху – это моральный коктейль, из-за которого эмоционально блюёшь, сильная штука для слабой воли. Mixing – катастрофа эпическая, значит её следует цедить сквозь зубы и упиваться ею. Но если не это, значит нечто другое. Любовь как эпическая трагедия – страсть, не позволяющая жить и мыслить без символов извне; страсть, порождающая в тебе эгоиста, позволяющая разрушать всё, что не связано с символом; жажда иметь символ, как наркотик; не самопожертвование, но саморазрушение. Слабоволие, как эпическая катастрофа в альтернативном варианте, порождает непредсказуемость. В итоге – нужно иметь колоссальную привычку жить, чтобы переживать и упиваться эпическими катастрофами. Как точка – запах свежих, нарезанных огурцов.
    Ежедневные катастрофы стоит одаривать скепсисом, переживать стойко и спокойно. Например, бедственно-скучное положение своё. Оные трагедии зависят от частоты, количества, качества и цвета (он должен быть однородным). Остальные немаловажные критерии мне не известны. Единственное знаю – ничего не знаю и ни ***, ни в чём не разбираюсь. Чем дольше рассуждаешь трезво, тем дольше хочется быть бессознательно укуренным. Как точка – чай с ароматом жасмина.
     Ежели всякое учение – свет, то талант – зрение. Ремесленники – это слепые мастера, либо мастера с очень слабым зрением. Гений – человек, способный видеть красоту чрез призму своего таланта. Если обывателей упрекают за чёрствость и неспособность видеть её, то гению непростительно видеть красоту там, где её просто нет. Подобный беспредел – лишь глюки и интриги, которые никогда напрямую не ведут к гармонии.
      Нет, конечно, я не отказываюсь от своих теорий так легко, как это выглядит. Но если взглянуть влюблено на мою холодную повесть, то легко обнаружить одну и ту же суть с моими серьёзнейшими оппонентами. Вероятно, это борьба и даже дуэль. Но я смотрю на подобного рода отношения более созерцательно, нежели эмоционально. Эмоции здесь вовсе ни причём. Время и свою повесть я наполняю по своей прихоти и, дабы не закоснеть в какой-либо области, я перехожу на другую тему.



 

Успокоившись от эмоциональных бурь, горячих фраз и повторно укурившись, позвольте мне, леди und джентльмены, познакомить вас с неким персонажем, который, я уверен, ибо он сейчас далеко, когда-нибудь вновь блеснёт на моём радаре яркой звездой, впрочем, к этому я особо не стремлюсь. Впрочем, имя его должно стать известным само по себе, иначе оно вовсе лишается своего фонетического смысла. Только захолустье, синь и одурь могли связать поэта и актёра со мной. Уверен, что даже сейчас он больше П. и А., нежели я – это я. Но и обычный гуляка проявлялся в нём чаще. Я горжусь тем, что видел пристрастность и устремлённость больше моей, это-то и скучно. Так или иначе… Все мы посвящаем чему-то жизнь. Не берусь утверждать, но, по-моему, в период «великих заблуждений» он писал о радости, печали и о боли… слегка символичный мистицизм, но весьма открыто… даже чересчур. Я, право, хочу, чтобы он стал знаменитым, чтобы написать о нём или увековечить как-то в своём укуреном творчестве. Поразительное родство душ! По силе восприятия мы хотим одинаково, но совершенно разное, что чаще соприкасаемся, нежели различаемся. Холодный, горячий – разный в эмоциях, одинаковый в порывах. Поразительная чувствительность! Какой нюх! Он болезнен, он ненормален. Он живёт в своём мире, но знает многие законы, энергия доводит его до ранга знатока, но в разумных пределах. Он любил и был любим, он знал ревность и полное безразличие. Он был королём-ящирицей и рабом страстей. Он знал безденежье и способность выразить своё презрение, вполне обоснованное, к жёлтому металлу. Среди захолустных, полутворческих пидовок он был известен, но по сей день ассоциируется с термином «мачо-мужчина». Он не плавно вращался среди местной немоты – его распознавали – он к этому стремился и вкушал соответствующие данному стремлению плоды. Он – поэт с большой буквы П., но не полный П., а зря. Иногда он способен вселять страх и агрессию – настоящий актёр, чувствующий глубоко ситуацию, глубоко верующий в это. Сила, душевная поэтическая сила, то бьющая гейзером, то умиротворяющая океаном. Но бойся и предвкушай – всё не вечно, есть и маска – период маньяка! Когда он взволнован, он не в силах контролировать периодичность ролей. Но он не слаб, я уверен, он просто панически непостоянен. Он живой, настоящий. Что это? Идеальный антипод всему XIX веку? Я уверен, время каждому укажет место! Взят старт и гонка начата. Я вновь постараюсь найти гармонию, он, наверное, тоже. Он – поэт, он эгоист и вынужден любить только себя, его профессия – предмет обожания; и понять его непонятную (необычную) душу может лишь такая же непонятная душа. Понять, но отнюдь не полюбить. Потрясающий набор ролей и характеров! Без них мир давно бы рухнул. Но первым наперво он – человек. Талант – лишь насадка на богоимитатор, которым стоит дрючить мир. Это наш с ним удел – дрючить мир и морально его очищать и совершенствовать. Кого не охватит паника? Надеюсь, не станем «ещё показывать» всё и одновременно, в противном случае дуэль наша состоится. Нужно заметить, что его поэзия помогала ему чаще, нежели моя философия предотвращала. Насильственное родство душ, в нашем случае оно может быть искусством и культурой. И, ежели мы систематические роли и влияние общественное в качестве законов человеческого бытия выше личных мнений, то не трудно предсказать нас. По идее, человек достаточно развитое существо, чтобы понимать себе подобных и поэтому он развивается, развивая собственное мироощущение, встречаясь с другой личностью. Это в идеале, увы! Но, так или иначе, люди общаются. Характеры, идеи, ступени, главы в жизни, испытания, возрастания – всем этим мы являемся тем, кто для нас является этим всем. Моя философия помогает мне видеть красивое, но не позволяет быть дебильным фантастом. Итак, все мы – роли… некоторые даже актёры. Но я не мазохист. Мир – это захолустье, и если он холоден – мне поебать. Другие роли я выполняю из рук вон плохо.

             
 
       Настоящее позволяет позабыть прошлое. Это один из прекраснейших моментов. Но страх и слабость… Два, три мнения? 5? Скромные потребности, фантазия развивает и культивирует страсти, мозг издевается над действиями, сердце не слышит. Нет, я не умер от этого. Я продолжаю жить и блеять. Я имею на это права, до меня им по хую… И мне…
        Я брожу без цели, занимая себя разной поебенью. И таких баранов, как я миллионы. Мы бродим и иногда бьёмся лбами. Но всё до ****ы… ни во что не хочется… верить. Кто-то сдался, кто-то отказался – понятное дело, жопа! Чё делать-то?! Страхов так много! Я благодарю всех людей, кои участвовали в моих катастрофах и были авторами оных. Люди, которые наглядно показали мне всю несносность мира и избавили меня от тяжких трудов докапываться до сути. Я стал опытней и получил втрое больше вопросов взамен прежних. Только так, только так. Люди говорят то, от чего хотят избавиться, дабы на месте прошлого появилось новое – более прогрессивное, если человек двигается, но как бы он не хотел вернуть прежнее – такого нет в бытие, равно как и не существует в оном исчерпывающего объяснения понятия «бытие». Альтернативная реальность – реальность наших действий, как скрытых от понимания, так и явных. Метафизическое понятие рождения слова, как мне кажется, заключается в сущности желания. Слово – это создание и материя – тоже создание. Слово – это гармоничное создание, желание и материя суть компоненты его. Слово – первичное создание. Оно было вначале, это протоматерия, древняя и красивая. Пустые слова появляются от раздражения мозга. Неугомонные и пустые желания, увлекающие нас в бездну порока, как один из вариантов. Первичная материя была создана обдуманно и красиво. Желание, чистое, стремление созидать, сила и уверенность, любовь и святость. Это как вывод. Захолустье – это даже не карикатура. Но кто сказал, что ему не должно быть?
      Некоторые не используют реальный шанс во всём разобраться, предавая себя в рабство страстям и ситуациям, считая разумным всё, что они видят вокруг себя. Потерять свободу проще, нежели удержать её. Но ещё сложнее свободу вернуть. Но так ли она дорога и идеальна, чтобы удерживать её? Ну а кто говорит об идеалах: свобода – это состояние. Не все имеют этот шанс.
       Так, хаотично, я сталкиваюсь с людьми. Иные не производят на меня никакого впечатления, иных память запечатлела в безумно ярких тонах, так сказать «за заслуги». Сейчас, находясь в прострации, об этом легко судить. Пытаюсь оправдать себя? Не совсем… Я не выбирал себе знакомых, подобные пересечения – чистой воды случайность. Маньяки моей жизни присутствовали при моих эпических катастрофах, они исполняли роли заведомо знакомые мне. Я наблюдал, как я меняюсь. И сейчас мне не с чем сравнивать, я не знаю, какой бы я был, обернись всё иначе. Я ни на что не ставил и по сей день не могу избавиться от уроков учителей, проповедей маньяков. Но у меня есть я, опять же, я не лишён стремлений. Я не устраиваю бури там, где её нет – я достаточно презираю себя и остальных, дабы не обманываться. И не угнетать себя часто и без толку. Итак, учителя-маньяки, персонажи, актёры эпизодических ролей в моей, полных страстей, чувств и укуреного бреда жизни. Откровенно говоря, подобных маньяков, благодаря моему буйному воображению, в жизни было предостаточно. Многое стёрлось, мало ярких личностей можно вырвать из цепких лап рассеянности. К тому же я стараюсь жить настоящим, к тому же – сейчас самый подходящий момент вступить с откровенным повествованием безнадёжно старых тем, поэтому стоит уйти ещё дальше в фантазию. Что-то мне подсказывает, что я сам утверждаю грани дозволенного и противоестественного. Экзальтация прочит мне эйфорию, и я замещаю одни декорации другими. Немного тёплых тонов, нарочитой занятости, иная музыка и я не понимаю, чё вообще, творю. Я откровенно подвис.
      Как же гадко чувствовать себя несовершенным, но ещё гаже, я думаю, иметь претензии на такое качество, но ни в какие ворота уж совсем не лезет, не искать оного блаженства. Это ещё один абсурд, который нужно принять, как факт; излишние доказательства аксиоме лишь вредят своей суетностью. Это всё укуреный бред – не считаю лишним всякий раз показывать это. Нельзя доверять мне, поскольку я не питаю реальной ненависти к философии и размышлениям и не ищу в них успокоения и разум тут же ни причём.
       Увлекательнейшие эпизоды повседневности, унылая пора заточения…  бомба разорвётся в душе, если она не начинена вакуумом. Искажение идеальной реальности и поиск… Сейчас я разбудил свою беспомощность и сейчас я не прочь повторно обдолбиться… Это ни коим образом не улучшает положения, мне этого и не надо сейчас. Но ведь я живу и не умираю! Как понять смерть былых понятий? До этого момента я ничего не понимал? Что изменилось сейчас? Родилось новое имя… Могу ли я сейчас предположить что будет с ещё не родившимися младенцами? Так же они безупречно исчезнут из жизни? Поэтому я не прихожу к выводу, что главное – жить, это давно было, и беспринципность тоже была, и я никогда не был вовремя хладнокровен, я никогда не был хладнокровен. Но, может, я опережаю события в тексте?.. Самим текстом?.. Это влияние Эмиля Золя. Я читал этого автора альтернативно и укурено (следует различать пока). Отлично! Какая отупенелая  тема, она вводит в кому и не оставляет равнодушным. Вокруг я вижу падение авторитета великих заблуждений. Все падают по-разному. Вниз. Сверху. Whatta hells are you doing there, Olly?
- Aah… I am fucking stoned, Marthy! I am gonna die here, man! Ooh! – Oh, shit! Fuck! What’s?.. This! – That’s my dinner’s food, man. Aah… Остановите мгновение, не то я блевану.
       Я снова здесь, но по-прежнему одариваю свою повесть холодным цинизмом, от того она холодная… недоверием к холодным предрассудкам… не испытываю должного уважения. Так трудно следовать своим нормам, что приходится часто менять грани, дабы следовать прежним канонам. «…»
   … состояния, именуемого «состоянием перманентной укуренности». Это длинная проза и поэтому самое сейчас подходящее время предупредить всех, кто не единожды попытается вернуться к данному тексту, что это действительно укуреная проза с разными прочими элементами различных стилей, ибо я пишу то, что я вижу… как я вижу. Искать логику и смысл в данном произведении противопоказано, в некоторых случаях даже кощунственно. Итак…
       Я предвидел крах уже тогда, когда собирался вкусить то, что в итоге привело к оному краху. И, собственно говоря, вкусил со всей полнотой вкусовой палитры. Как это было? Я не разобрался в этом вопросе, наверное, оттого, что всё ещё пока в процессе. Но знаю точно, это неинтересно. Моими воспитателями были Флобер, Бальзак, Мопассан и некоторые другие ребята, чьи имена мне неизвестны… Ну и собственная неудовлетворённость.
      Чтобы понять насколько человечество зашло в тупик, необходимо лишь взять идеальный источник истины и сравнить мораль непорочного человека с моралью нынешнего поколения. Не берусь рассуждать о нас, для этого не настолько укурен, но моду диктует повседневность, а не вспышки сознания. Вы считаете это нечто особенным? Я тоже. И, тем не менее, продолжаю. После продолжительных откровений…
        Следует теперь поговорить искренно. Откровенная летняя синь сподобилась навестить и нас, но я не поддался на её уловки. Вообще-то, я не желаю более обыденно и методически напиваться вновь и вновь, считаю это пережитком старины. Это сопротивление делает программу «антисиневы» экстравагантной. Что несёт мне удушливая пора? Я оживу на мгновенье? Это тоже пережиток старого атавизма. Обман должен рассеяться, чтобы взглянуть иначе. Я надеюсь, это понятно и принято за желание неоднократно вернуться назад. Свою укуреную повесть я всегда понимаю превратно, чего не советую делать другим. Нельзя забывать, испытание временем не закончилось. В сложные моменты я считаю себя хроническим символистом. Но я не использую PRO-символ, использую третичную дрянь EMO-символ. Кто-то выскажется: «Это бред – унижаться до такой пошлости, как третичные, не выражающие ничего, кроме недолговечных всплесков какой-либо эмоции!» Единственным этим «кто-то» может являться моя личность – испорченная, с недостатками. Мне думается, каждый говорит на своём языке. Трудно человеку, говорящему на своём языке, но ещё трудней ему приходится, когда он пытается объясниться на «общечужом» языке. Всё равно его никто не понимает. Вобщем, молчание – это золото. Для некоторых это весьма по карману. Здесь не обязательно что-то говорить, чтобы прослыть «захолустно-реальным пареньком». Невидимые грани, за которые невозможно проникнуть, не потеряв иллюзию добропорядочности либо злокачественности, хранят свои тайны, но не отпугивают иных путешественников. Замкнутые пространства и замкнутые круги, ситуационные общения и поиск удовлетворения на планете Ненасытность. Да, порой я перекуриваю. Впрочем, это не мешает пока творческому процессу – может, иногда зацикливаюсь. Ко всем эмоциям можно прикоснуться и пощупать их, и утонуть в них. Marty is connecting man, ‘cause animals don’t smoke. Too many mosquitoes, so much mosquitoes.
        Газеты показывают напыщенную ересь тупых интересов, жизнь вокруг – замкнутый круг.
Что делаю я? Время от времени случаются пароксизмы неразборчивости, когда с упоением глядишь на происходящее, не разбирая, удовлетворяешь свои инстинкты, забывая о причинах, следствиях и вечности. Это страшно – чувствовать в себя в эти минуты беспомощным, вообще жопа. Каждый пытается скрыть свои недостатки, у кого внутри червь, превращающий вполне здорового (как, казалось бы) человека в тупое животное, сохраняя при этом наружное обличие. Моя жизнь – ****ый глюк. Я решил заняться по жизни своим делом и не лезть откровенно не туда, только вот как охарактеризовать или систематизировать «своё дело» мне до сих пор невдомёк. Сиюминутные проявления жизни – общее в них то, что делаю их я, никто более. Наверняка, что-то здесь не так… и по ***… Кем я стану? По хуй. Я безработный лентяй. По хуй. Торч. По хуй. Сельская местность. В рот её ебать. В данный момент я ощущаю свободу и безразличие. Сельская ситуация с паранойей и делами «откровенно не туда» завели меня в какой-то сраный тупик, пообещав мне гору всякой хуйни. Иллюзии, фантазии, эмоции, движения, торчизм… да, порой я совершаю фатальные поступки. И не всё так просто.       
         Я возвращаюсь и беру все свои слова обратно в руки, повествуя о ****ом глюке самыми укуреными рифмами, ритмами, позами, дозами эмоций, отбирая самое лучшее. Дико растущее, ощущая композиции эйфории, да – всё это я несу в себе, говорю тебе! Говорит второе я, третье я молчит, торчит. Заносит в свой мозг (моск) альтернативную струю, а я подожду и в таком глюке. Это интересно для тех, кто видит своё солнце, своё… Птицы, глаза и я предвкушаю, умирающее спокойствие, ощущая, мириады разных эмоций с нотами панической усталости. Честно, я не знаю, буду ли я так свободен, и что будет происходить вокруг. Но в моей комнате глючные потолки, мне 20 лет пока, пока я есть. Думаю, другого нет. Люди живут вместе (везде), потому что они одинаковые и это кладезь… разной ***ни в сущности, но человеку всё равно в кайф, иначе он не повторял бы, как попугай ёбаное «нормально» всякий раз после глупого вопроса. Не это главное, думаю, но так оно должно быть, наверное. Да по хуй. Всё это нужно видеть в общем и делать вывод. Не стоит изнывать в догадках. Я чувствую, как на меня уже падает тень садящейся на меня жопы, которая пытается утилизировать мои свежие идеи и мысли, и я буду испытан, проверен… и опять заработаю, как и впредь, практически, в любой ситуации, исключая лишь, быть может, чёрные дыры. Я изнасилую порочный круг, и не раз. Отныне сель на меня пытается влиять по-серьёзному, ибо чует, что власти у неё меньше, чем когда-либо. Жопа уже села на меня, но ей вряд ли комфортно: снова вновь будут закаты, вскоре двери многие будут отворены. Не думаю, что подготовился к надвигающейся атмосфере – просто не могу о себе плохо думать. Всё это моя реальность и она имеет больше прав на существование, нежели сель и дворник Ступа.
     В своём предисловии я использовал только противоречивые стороны своего бренного существования, абсурдные, живые. Далее я покажу более подробно следующие тему: любовь, летняя синь, работа, коллеги-собутыльники, деньги и другие, не менее противоречивые и абсурдные. Кто увидит, с какой позиции я гляжу на окружающий меня бред – пусть как-нибудь свяжется со мной. Реальность должна быть осознана… хотя, о чём это я? Несанкционированные проблески псевдосознания и грибки обобщений приняли меня, теперь их не просто не видно невооружённым глазом, их подбрасывает и слегка убивает. Сразу же проясню следующее: я – не молочно-кислые бактерии и специи во мне иного толка, поэтому мои весьма спорные мнения следует принимать в гомеопатических порциях либо залпом и ничего не разобрать – тоже вариант. И кто считает, что не следует считаться с настроением, тот пребывает в плохом настроении – тот же замкнутый эллипс, что и Земля: в космосе 30 км\с да плюс вокруг собственной оси; она, конечно, не сбрасывает нас с себя, многие стоят твёрдо на ногах, но она всё же уменьшает наш собственный вес в глазах тех – других. Этто Вотэтти является прямым доказательством своих убеждений. Кто ищет смысл и только его, тот найдёт его даже здесь, но, уверяю, это бессмысленно. Он здесь, и будет тут, и останется прежним – изменчивым, непонятным, но полным абсурда. Впредь, никаких противоречий в этом вопросе…



     Много людей просто не в силах открыться своим истинным чувствам, предпочитая правде самообман. Оценка ситуации с непрочной системой ценностей тому причина. Сколько людей, столько и вариантов ответов на вечные вопросы. Мой экзистенциальный опыт богаче опыта логического и гораздо сильней понимания реальности, ибо я испытываю разные эмоции по поводу одного предмета. Механический рефлекс тормозит развитие альтернативности. Из этого следует, что в моём случае опыт поглощает самое себя, этот опыт обоюдоострый.
     А однажды я разделился на два лагеря, и таких одинаковых в своих чувствах и убеждениях, что уже не мог найти точки соприкосновения двух сторон. Как сейчас показалось, это было давно, но по сию секунду ищу… Всё это произошло в первую треть оной секунды. Прошёл, может быть, час, может жуткое воспоминание сегодня, но… никаких преувеличений, всё так и есть на самом деле – я действительно старался запудрить мозги… как когда-то… как когда-нибудь будет. Холодная проза жизни, укуреная реальность, треснувшая серость полная забвения и прострации. Страх?.. Мне по хую.
      Охуительно было бы полюбить то, что я делаю, может, когда-нибудь я продам всё это.
Будто бы по хую… 
      16 июня 
 Сейчас я говорю со всеми. Эти все почему-то состоят из Рома  и Доджа, обезбашенного гитариста, с коим я имел удовольствие быть знакомым. Ром… я полюбил его чувствительность, страстность, человеколюбие, эгоизм, огромную силу веры и достоинство (понимайте, как хотите). Додж… к нему я испытываю ревность, я ревную музыку к нему (я втрескался в патологическую шлюху), но этот «враг» больше любим, нежели друзья, ибо этот враг делает меня опасным соперником… ему? Конечно, мне льстит наличие гениальных врагов. О чём мы говорим? О любви и о себе, конечно! В соответствии с нашими отношениями друг с другом… С Доджем мы беседуем прохладно, с громадной долей независимости, как бы соревнуемся. Бьёмся друг с другом за обладание… Выражаем друг другу уважение, делимся открыто своими идеями, влияние излучается на наших авторитетах. Сложная битва, но после неё становишься чище и легче. С Ромом мы говорим тепло и дружественно, мы очаровываемся друг другом и наслаждаемся в равном эгоцентризме, питаясь чувствительными, мягкими, изящными интонациями и жестами. С Доджем я говорю о любви, как истый профессионал с коллегой. Мы подвергаемся данному потрясению и удовлетворяемся, делясь впечатлениями с высоким КПД. С Ромом мы беседуем о страстях бурных, но уже с другим выводом – хранящим более свободы и свободного времени.
      Что ж… с человеком я могу сделать то, что не могу сделать со своей неудовлетворённостью. В сущности, это лишь показывает, насколько я одинок. Видимо, это будет лейтмотивом этого дня.
       Через пару часов мне довелось испытать силу убедительности, и я почувствовал себя легковесным в такой-то категории. Не противоречия, а доводы к подтверждению, если всё преподнесено красиво. Я не берусь что-либо критиковать, немыслимо судить о красоте объективно, ведь она – собственность, если она создана. Я чувствую, что отрываюсь от чего-то зачерствевшего, старого разделения на чёрное и белое. Тревожный звонок, белое и чёрное – определение каких-то символов, конечно, они будут другими, если назвать их иначе, ибо разница между понятием и объектом данного определения чересчур громадна, чтобы найти два одинаковых восприятия солнца и слова «солнце». Конец связи… 
       С человеком, который считает меня мудаком у нас разное мироощущение, но я могу его понять. И не стоит мне парить всякую ***ню о каком-то непонимании. Экстремальный идеализм и безразличное пустословие. Раньше я бывал на вершинах экзальтации даже от смены погоды, но бессмыслица, кое ещё называют жизнью, хотя моё понятие о жизни вовсе иного толка, откровенно заебала мне мозги. Посудите сами, не могу же я относиться равнодушно к неимоверно охуевающей тупости и вульгарности. Это любовь, но она мутант. Мозг мой перезагружен, а мне так же поебать на старческие предрассудки и полусгнившую поебень, Сель. Она конченая сука и у неё множество отростков. Я говорю совершенно откровенно. Немощность, потому что Сель порабощает и зомбирует своих потенциальных айнвонеров. Упрощенная жизнь, рефлекторная жизнь. Я ёбнутый?.. Но чё, ты так думаешь? Или вы все так считаете? Если все, то кто из нас ёбнутый? Если я не один такой, то нас не много и мы друг друга на дух не переносим. Мы вкачиваем жизнь и лечим от маразма. И поэтому я предвкушаю неприятную встречу, если не бывать этому, то мне по хую, хоть и обидно. По хую!
      Он давно пережил свой зенит, может даже переварил собственное дерьмо. Он ещё дышит реальностью, но вечность изредка даёт о себе знать, он частенько исчезает. Но я не могу сказать, что этот один из банальнейших дней прожит практически впустую. Солнце ещё светит, но всем уже ясно, чем всё закончится. Ах, это так часто случалось!.. Банальность и скука – это не одно и то же.
      Иногда мне кажется, что я мечу бисер: иногда, что бисер, иногда, что мечу. Но поебать, этот период самолюбования выражает похуизм по отношению какого-то там общественного построения  ценностей. Существуют бесплатные действия и чувства, с помощью которых можно творить чудеса. Стоит лишь прекратить жалеть себя и охуенно превышать ценность своих действий. Процентов 90 из движений – просто какая-то ***ня, из-за которой происходит срань и порча нервов.
       Видеть осознано и чётко происходящее долго просто невозможно. Это субъективная чёткость. На *** эгоизм, на хуй тупорылая суетность, когда мы в силах остановиться на миг и продлить его до тех граней, до каких мы позволим себе! Что означает время для нас? Теоретическая, относительная мера. Я раб своего времени, я позволяю себе любить, не осознавая и не чувствуя любви. Я раб, значит, я умираю. Я остаюсь в своём времени, не зная себя, но, уверяя себя в обратном, ибо вконец запутался и не в силах что-либо понять. И вера моя, как шлюха: продаётся всякому, у кого есть деньги, которых вечно не хватает. И осесть цинусом на мозгах, безусловно, клёвей, чем оказаться на языке. Подобные умозаключения не раз являлись квинтэссенцией былых бесед наедине с самим собой, но таковых было меньше, нежели ёбнутых передёргиваний после бессознательного подвисания на ёбнутых проблемах. На хуй проблемы! Время нарцисса!..
       Ночь – это время суток, это значит, где-то день. Но, если ночь в моей душе, то это вряд ли означает, что кому-то стало светлей… даже наоборот: если я несу в себе порочное семя, то я искушаю  вокруг себя людей светлых. И за это я буду охуенно наказан. Самое тяжёлое в работе – это вовремя найти дорогу домой. Ёб твою мать, как я устал!..
      Иногда малознакомые мне люди спрашивают своими действиями и эмоциями, выражая изумление: как, типа, получается справиться со всей ***нёй, что происходит изо дня в день в Сели? Ответ прост: я просто не решаю никаких проблем. Если бы мне взбрело в голову решить одну из них, то я навряд ли бы её решил, ибо подобные неприятности возникают от желания их решать. Проблема существует столько, сколько времени и внимания ей уделяется. Это когда ум суетен, когда зависишь бессознательно от чужого мнения, когда не в силах подобрать символы, чтобы на мгновение почувствовать себя бессмертным, вне законов времени. Я знаю, что моё мнение чёткое и определённое, но сам я разделяю его гораздо меньше, нежели другие-остальные.
               Что стоит сказать в защиту современных идеалов?
      Их вообще не стоит защищать. Они, как всегда лишь современные идеалы. Потенциальный маразм. Я говорю о современных идеалах. Почему-то всех выдающихся людей охарактеризовывают как противоречивых. Я считаю данное определение неполноценным. Следует понимать, что и у гениев существуют мудацкие начала. Но их не называют мудацкими, ведь, когда что-то не укладывается в банальной мистической обыденности, это называют противоречивостью. На *** подобные определения, потому что они всё в конец путают. Жажда новой пищи делает потребителя тупым идеалистом. Ведь всё, что написано – это лишь написанное, оно является чем-то большим, если это используют (как бумагу, как символы). Навряд ли я понимаю столько, сколько здесь написано. Если у меня не будет бумаги, то я смело подтеру свою задницу тем, на чём пишу. Это стартовая цена творчества. Это факт и, значит, мне, собственно, нечего вспоминать, что могло бы иметь цену. Мой доказательный опыт ни хуя не стоит. Я не в состоянии его кому-нибудь впарить. Но продать определения легко… Я восторженный романтик? О, да.
     Я понимаю сумасшедшую идею Канта улучшить мир (пусть даже знанием), хотя и не разделяю его отвлечённого оптимизма. Этот вот-вот рухнувший мир стоит поддерживать… и он никогда не рухнет… пусть остаётся прежним, улучшать природу человеческую… т.е. употреблять рационализм, может, следует по отношениям к собственным способностям? Тот, кто вникает в смысл «холодно-укуреной повести» - долбоёб (символ долбоёба знаком всем)… вообще-то, долбоёбов на свете хватает.


     В идеале и на опыте видно, что человек – охуенно альтернативное существо – одно он может заменить другим, совместить противоположности, в общем, развлекаться, как ему вздумается, осознавая собственную полигранность. Но один *** он подвержен определению и из этого весьма вероятно следует, что он создан, а, значит, исполняет либо не исполняет закон, сущность которого едва ли улавливается людским сознанием. Мы можем когда-то любить сладкое, а после заменить объект острым. Настоящее искусство – это всегда нечто большее. Искусство уважает лишь свои законы. Искусство творит красоту. ****ая альтернативность в тупых имбицилах порой доходит до смешного и страшного из-за собственной младенческой хилости и наивности.
      Из наших отношений… У нас вообще нет ничего общего. Это так очевидно и так прекрасно сейчас, что не хочется уничтожать это туманное заблуждение, но жить в глюке, не меняя ничего. Отторжение. Отторжение. Зона повышенного риска. Ты собираешься сводить меня с ума или зажжёшь свет? Ужас, невыносимо. Ничего не хочется… смятение. Это привлекательно? Наверное, но, если откровенно, чересчур наивно. И я смело вылавливаю из атмосферы нужные флюиды… Нужно отпереть ****ый сарай, чтобы… быть неотразимым либо мудаком. Ничуть не удивляйся моим интонациям, они от души, они немного ёбнутые… Что я думаю о любви? Я ни *** не понимаю… нет… а причём тут любовь… да нет, ****ь! В данный момент!.. не кажется, что поздновато для сцен?.. давай завтра… *****! Пошло всё на хуй!.. ебёт тебя «куда»?!! Ну а хули мозги мне ебать? *****, да сколько это уже продолжается?
      Сель делает меня таким, и вырываться из неё… да, поебать… короче, я перекурил.

      Экстримализм – кастрированное рыцарство.
      Я всегда любил детей, но уже с 3 лет ощущал себя ребёнком лишь номинально. И уже в этом возрасте был супернянькой и не только для детей. Это было детство и, конечно, оно для меня свято. Я охуенно люблю животных. Что означает Сель? ***ню, ибо она никак не выдерживает меры качества по отношению к реально классным темам, которые отдают духом вечности. Fucking Кант!.. Перекур в конце рабочего дня… Жизнь такая, даже такая – это не идеал моего поведения. Согласен, это бредово, но именно таким способом жизни – не пришей к ****е рукав – и чувствуется свобода, мир двоечников… Всё это хуйня, все эти определения. На самом деле здесь нет ни капли смысла: это шедевр укуреного повествования. Постыдные действия постыдны лишь номинально.



      Как не идеален мир – это ****ец! Я догадываюсь, могу лишь догадываться, до чего это может привести… но, бля… я не хотел бы становиться классным от страха. Паника – это динамическая суетность.
      Вот, собственно, какие умозаключения происходят в Сели. Я вижу свой триллер из окна. Страхи, надежды, мечты, жизнь с ебучей повседневностью здесь!.. Сель в моей голове… она заставляет любить ненависть, которую я питаю к ней, она вынуждает терять драгоценные минуты наслаждения. Я бы хотел им поделиться, но его слишком мало! Впрочем, оно редко само выходит из привычного состояния… Я ***ю! Однажды эта дурь чуть не убила меня… Это любовь… впрочем, в данной ситуации и она лишена смысла.   
      Лучшие порывы, лишённые смысла в сельской местности, в дыре, являются экстремальным образом жизни. Я вижу патологические изменения своих знакомых и ужасаюсь действительности. С какой лёгкостью я распрощался бы с примерами для отнюдь не подражания. Назидательные принципы несёт случай в поле моей сосредоточенности, и я склоняю голову перед трупами, которые подверглись разоблачению. Моя работа, пошла бы в ****у с друзьями, товарищами на данный момент… Сель игнорирует мои укуреные попытки сломить всё же себе пырню; Я систематически укуриваюсь и мне по хую на, практически, всё, кроме…

   
   
   

       Сейчас я малодушничаю, пишу мою укуреную повесть, ибо это охуенная необходимость… и удовольствие я получаю от этого ничуть не меньше, нежели удовольствие, потребляемое от данной повести чужим человеком, который не здесь, который это читает. В данную минуту это выражение моего отношения к жизни – квинтэссенция укуреной повести, укуреного повествования. В этом куске словесной материи, скульптуре мысли, отображается вся героическая суть единственного героя субъективного мнения, где малейшее изменение значит не менее полной деградации. Сель – отъявленный негодяй, кричащий мне протесты против моей римской культуры – пытается урезонить мои порывы, иссушить мою символичную душу. Я проникаю в его строение, взрывая изнутри, но наша бойня не должна кого-либо убить. Это ситуация с выводом: я способен подавить в себе твою бездарность, но не свою собственную… в тебе. Смерть Сели!
       Я не подвергался особому надзору, поэтому крепко запил в 13 лет, продвигаясь и осознавая всё практически сам. Надо мной не довлел воспитательский дух, и я находил ему замену в собственных желаниях и в творчестве писателей XVIII-XIX в.в. Убедившись в том, что образ добропорядочных соседей умер, а писатели и подавно, исчез тот авторитет, созданный мной и наступило разочарование. К 17 годам я уже подозревал, что есть ещё кое-что, что мне по душе или интересно. Ощущение было двоичным: страх и восторг, первыми разочарование и пессимизм, как обострения. Мимолётные влечения владели мной полновластно, развивая фобии и тут же убивая их. Идей было много, но ни одна не была для меня неинтересной. Инертность позволила затуманенному сознанию не выбирать обдуманно, дабы вконец не запутаться. Но я запутался. И всё бы ничего, но я не ищу теперь выход, а многие проблемы оказались ошибкой воспитания. Религия помогла мне сохранить остатки веры и заняла место воспитательного авторитета. Я, как и прежде, воссоздаю идеи своего творческого мира, искушение показать его Реальности растёт. Я знаю, что вернулся растерянным и целенаправленным и это определяет мой стиль, доминируя в эмоциональных оттенках, и это лишь альтернативный вариант той скуки, которую я делал прежде, погружены в языческие суеверия. Всё это очень символично.

   Данная вещь подразумевает под собой правдивое повествование, притом холодно-рассудительное и укуреное.

       Что ж… радикальные меры порой должны проявлять себя. Дело в том, что вокруг полно людей… но больше всё-таки в Сели имбицилов. Девочек-имбицилов, мальчиков-имбицилов ну и так далее. Конечно, все мы гоним по-своему, и каждый нередко выводил неправильные формулы, способные отыскать ответы на все интересующие нас вопросы. Этими словами я обращаюсь к той касте людей, которые смогут всё же отнестись как-то не всерьёз к моему произведению и оценить его по достоинству, ибо, возвращаясь к эпиграфу оного, вынужден заключить следующее: «тот, кто вникает в смысл холодно-укуреной повести – долбоёб»; пресекая тем самым, полемизировать данный вопрос. Хотя, будучи вечно укуренным, я не могу оставить без внимания ***ню, имбицилами творящую. Быть может, поэтому тихонько создаётся эта повесть – чтобы взбудоражить покрытые цинусом мозги – но не для того, чтобы было всем хорошо (смысл бери извращенный, типа presento), а чтоб, ****ь, каждый увидел свой эгоизм и охуенно растянутые границы чужого, осознав, наконец, насколько он «вникает в смысл».
        Из наших отношений… Да, да… абсолютно верно. Конечно… наконец ты поняла насколько мы далеки… Это прекрасно: просто и со вкусом… Почему? Ты действительно хочешь знать? А с чего ты взяла, что, глядя на меня с такого расстояния, я опрометью помчусь доносить до тебя свои мнения… Тем более… Тем более, что это вовсе и не интересно тебе… Не будем о жертвах, мой гуманизм навряд ли когда-нибудь тебя коснётся… Ой, бля… чересчур банально, но только не сейчас. Я не могу одновременно видеть чужую и бороться с собственной… Да как хочешь… Твои пожелания мне абсолютно безразличны… Нет, просто сейчас я должен наконец собраться духом – вобщем, поднимаю тяжести, а этот бракоразводный процесс… разведение брака, ничего более… На всякий случай, если мы встретимся… я на то же надеюсь… то знай, что мне вообще поебать на данную ситуацию, впрочем как всегда… Давай хоть сейчас не будем анализировать прошлое: «знаю», «не знаю» - какая разница, если мне поебать?.. Nimmt die bleischtiften und schreib: mein Fater ist ein guter Mann. Er ist klug und muttig. Fur mich ist er ein held. Ich liebe mein Heimat. In unsere Stadt gibt es viele Museums und Theatres. Ich bin 15 Jare alt und ich bin gegend der Weltkrieg.
      Я не думаю… в данный момент абсолютно. Мои движения полностью в руках ситуации. Амбивалентное понимание, неуверенность… да и прочее тоже. Преобр, наверное, был прав, не относясь здраво (реально) к собственному здоровью. Что поделать: хочется жить или наоборот. Вобщем, все эти проблемы не стоят ничего ценного кроме решения. Как это происходит? С переменным успехом. Быть может, это похоже на анекдот, но синь летняя уподобляет меня безнравственному маттоиду: и в то же время я стараюсь сохранить подобие деятельности, не увлекаясь ею. Синь… пьянство… это деградация, если кто-то понимает (вопреки стараниям автора). Да, ****ь, растроение личности, бег по замкнутому кругу. Но многие сумасшедшинки являются банальными оттенками индивидуальности. Сейчас я не склонен к той прежней бессмысленности, пора которой действительно канула в забвение (представляю, как красиво это будет звучать по-гречески). Данной повестью я ни *** не решаю и не вкладываю никакого смысла: его, *****, навалом вокруг и люди как не успевали за прогрессом, так и не успевают по сей день. В этом я уверен… Что-то внутри меня требует быть жутко внимательным. А я тут сижу один в тишине и пью. Быть может, я потенциально продажен, но ещё в состоянии послать каждого на хуй, ибо всё, что здесь написано – откровенно и не терпит рабства, за исключением, быть может, нужды писать это. И данную повесть не обязательно загружать смыслом, ибо она является (немного) не логичным, но охуенно открытым исповеданием. Нужда описывать мои эмоции, моё отношение к жизни, моих друзей, эротические авторитеты и символы прогресса заключает в себе суть моей слабохарактерности и малодушия. Я просто не в состоянии убить своё детище, к тому же выглядит оно весьма не ужасно. Т.е. я не собираюсь разбираться в проблемах (ну их на хуй!), они интересны мне в качестве объектов… Вобщем, я сам не понимаю, что пишу… да и в рот ****ь… не следует брать в пример себе реальных людей – всё равно мы охуеваем от определённых действий в частности – остальное время мы охуеваем от собственной фантазии.



 



                Охуенная байка (которая не байка).
     Мне нужно было сходить в военкомат, чтобы отдать своё утро утрясению проблем. Но мне было настолько поебать на всё, что проблемы остались тем же, чем и были и ни *** в один день, естественно, не решилось. И я принялся разыскивать ганж, т.к. у меня ничего не осталось. Я заходил ко многим – они были обезличены банальным, единственным на всех ответом «нет». Когда я навестил Когана, он тоже (ввиде приветствия) был в голимых отрицаниях, но с третьего варианта плодотворной беседы появились идеи, привлекающие всех. Коган – охуительный чувак! Долго ли, коротко ли, автобус всё же довёз меня до того района, где приблизительно жил Коган. Если сконцентрирован на определённой цели, то становится определённо поебать, каким способом ты её достигнешь. Я знал лишь номер квартиры и то, что дом находится «напротив ****ой стройки ёбаной мечети», номер дома я тоже знал, но т.к. номера на всех домах сбиты, это была информация, которая лишь успокаивала… Я ехал среди людей и чувствовал Сель ещё ближе, так близко, что перестал чувствовать её. Мой мозг напрягался, и я яростно жевал жвачку, пока не разжевал её в крошки. В любом случае он (транспорт) довёз меня до нужного места и с третьей попытки я нашёл подъезд, где была квартира 116. Не обошлось, конечно, без сложностей: каково, например, было моё изумление, когда я не обнаружил номера заветной квартиры там, где собственно, обязано находиться числительное 116. Квартиру я обнаружил интуитивно… Смущённо улыбающийся Коган, смущённо улыбающийся я, обряд приветствия, состоящий из ничего не значащих фраз и жестов; движение вперёд по тёмной прихожей; смущённо улыбающийся Че; повторный обряд… сели кто куда. На полу пепельница, раскрытая коробка конопли, летнее солнце в окне. Данную ситуацию не сложно определить: нарушение интимных зон, три – это уже толпа, пение птиц… На стене – отрешённость, явившаяся Когану в образе древнеиндийского язычества. На тот момент всех троих связывало лишь желание покурить травы, остальное мало кого заботило… Трава была, и она была продана. Че был обдолбан, впрочем, это никак не мешало ему отсыпать «свою дольку на раскумар», подобная деловая жилка является сноровкой профессионального барыги-диллера, и я не видел ещё ни одного мелкого дилера, который разбогател с помощью своей предприимчивости – быть может, потому… да по хуй. И, чтобы продолжить повествование, следует разобраться в канабиологических терминах, дабы прояснить ситуацию, в которой я оказался до неприличия.
        Макун, или кивун – устройство самое экономическое за весь более чем двухтысячелетний опыт употребления конопли человечеством, я в этом уверен. Самый надёжный аппарат для тех, кто не в состоянии вовремя остановиться, вечно перекуривает и не воспринимает менее радикальные способы курения. Себя я к таковым не отношу и поэтому не держу подобный прибор дома, хотя отличительным качеством макуна является незначительное присутствие запаха, если, конечно, всё делать верно и не жадничать. Чем меньше маяк (присутствие запаха в помещении или близлежащем пространстве), тем меньше **** тебя риск разоблачения, который всплывает в воображении в образе жестоких монголоидов, имеющих в мозге лишь отдел ярости и патологического садизма. Но подобные образы – чисто геополитическая особенность, многое зависит от индивидуального характера. Итак, Макун состоит из четырёх предметов, и способ курения состоит из четырёх действий, которые обязательны и последовательны. Для начала требуется большой сосуд (с широким горлышком, если таковое имеется). Это может быть что угодно: ведро, банка или большая бутылка с обрезанным горлышком. У Коганны была пятилитровая банка (10 пинт). Набираем в банку воды настолько, насколько может позволить любопытство, т.е. почти (почти!) до краёв – можно оставить пару см. (1 дюйм) пустыми. Это база. Теперь следует изготовить поршень. Для этого обязательно необходима пластиковая бутылка, ведь это изготовление классического макуна. Бутылку следует лишить дна, т.е. обрезать её снизу настолько, чтобы будущий поршень практически тонул в базе. Это просто. Четвёртая, но не последняя по значимости деталь – колпак. Хочу отметить, что колпак также используется
в местном бульбуляторе и парашюте. Для колпака необходим легкодеформирующийся и огнестойкий материал (фольга). Некоторые используют напёрсток, но он должен плотно (плотно!) вписываться в узкое горлышко поршня. Для тех, кто не отличается изобретательностью следующие рекомендации. Из фольги следует сделать форму напёрстка или древнего азиатского колпака. Для того чтобы использовать колпак неоднократно (естественно, делать десятки колпаков, чтобы укуриться просто нецелесообразно), следует сложить фольгу в два-три раза. Указательным и большим пальцем мы изображаем цифру «0» так, чтобы мы её отлично видели. Кладём на ноль фольгу и пальцем другой руки или чем-нибудь ещё надавливаем, делая углубление. Потихоньку, ****ь!.. чтобы не обосрать всё. Вот, сейчас у нас в руках нечто похожее на напёрсток. Теперь его следует примерить на узкую дырочку, которая находится в верхней части поршня. Когда-то из этой бутылки пили воду, или ещё что-нибудь. На горлышко, через которое кто-то наслаждался какой-то жидкостью, мы надеваем наш импровизированный напёрсток; причём надеваем так, чтобы края торчали из горлышка, данными краями мы крепим колпак к горлышку поршня, причём стараемся сделать это плотно, насколько возможно. Колпак, в сущности, - это миниатюрное сито или жаровня; вобщем, на дне нужна дюжина дырочек, диаметром не превосходящих диаметр кусочков травы. Только безнадёжный имбицил не догадается использовать для этого иглу либо булавку. Протыкать дно колпак удобней, когда он уже плотно сидит на поршне. Погружаем в воду поршень, в колпаке – конопля. Теперь четыре действия.
   1. зажёг огонь над травой;
   2.медленно поднимаешь здоровенный поршень (понятно, что не следует вытаскивать поршень вообще из базы, дабы не получить вместо удовольствия разочарование);
   3. снимаешь колпак;
   4. приникнув к бутылке плотно губами, так же медленно опускаешь поршень в базу до конца.
     Кто не хлебнул воды, тот профессионал.
      Кивун – более прозаическое название для менее внушительного по габаритам макуна. С макуном ты делаешь хапы, как бы обмакиваешь полую бутылку в воде, ибо резкое увеличение дыма в лёгких может вызвать ласточку (кашель, по звуку напоминающий полёт укуреной ласточки) – предвестницу коматоза, уличающую жадин, новичков и восторженных романтиков. Какой-нибудь Николас (Нидворас), придя на репетицию, обнаружит там пустынь вместо коллег, непременно скажет: «Хули! Кивну да домой пойду!» Достанет портативный кивун, вода в котором черна от масел (цинуса), пару раз портативно кивнёт и направит стопы свои в родную крепость. Кивун – это действительно прозаично…
      На правах гостя первым у Когана дома хапал я. Потом опять я… всё верно, они курили до меня и я должен был их догонять. Че ловил ласточек, чуть ли не каждый хап, я пил воду, а Коган просто двигался, пока не начал кипишить. После третьего круговорота он побежал на кухню за водой (я вправду некрасиво много хлебал ****ую воду), обронив фразу: «Че, сейчас придёт Чапа. Доставай траву, с ним ещё покурим». С этой фразы начался генеральный кипиш. Че начал искать марихуану в карманах, но не нашёл. Я дико захохотал, Че подключился к смеху, продолжая искать. Прибежал Коган, ничего не понимая, он также, подобно коню, заржал. Все подключились к поискам. Мы искали в ящиках, в одежде (даже в той, которая была не на нас). Заглядывали в пепельницы, под лампу, искали среди жидкой колоды карт, которая несколько лет лежала на подоконнике. Мы передвигали мебель и искали в других местах, хотя из всех движений, что следовали кипишу, вовсе не следовало заключение, что трава может где-то ещё кроме комнаты Коган. Но её там не было. Никто из троих не воспринимал адекватно насколько нас уже пёрло, хотелось покурить ещё. Пришёл Чапа. В ходе обыска Коган случайно отключился. Наступил тупняк, было неудобно смотреть на Чапу, я его понимал и разделял его эмоции. Но сочувствие вовсе не развило меланхолию. Наступил второй приступ всеобщего смеха. После того, как Коган так же внезапно, как и ушёл полностью в грёзы, вернулся в нашу реальность, все четверо вышли на улицу искать траву. Четверо торчков лазали по кустам и тщательнейшим образом осматривали местность вокруг дома, где жил Коган. Сель была вокруг, и… быть может, она что-то и говорила, но нам всем было совершенно не до неё. Возвращаясь к Когану, домой (именно тогда), я заметил, что все мы были в чёрных майках. Очень символично. Трое были бриты с длинными хвостами на затылке, я был наголо брит, но с густой растительностью на лице. Мы вернулись к Когану, через 2 минуты (зачем?) вышли на улицу покурить. Третий приступ смеха и зачатки паранойи. К Когану я уже не вернулся. Произошедшее (три мощных хапа по 1,5 дм. в каждом) просто ошеломило меня. Я шёл, погруженный в кипишащую Сель, растворённый в той ситуации. Гул сельчан, раскаты грома, обрывки фраз из коллективного сознания, «общественные» взгляды, не выражающие смысла. Моё укуреное состояние позволяло мне идти, петляя из стороны в сторону, быть может, ещё чуточку соображать…
      Стоп! Куда же делась трава?.. Я возвращаюсь к эпизоду, которому никто из троих не придал значения, ибо он продолжался мгновение. Че был обдолбан… впрочем, это не мешало ему отсыпаться. Оставшуюся, уже облегчённую коробку, Че небрежно пересыпал в бумагу и, т.к. трава была именно небрежно завёрнута, он не сунул её в карман (вообще, траву он носит всегда в руке – чтобы было легче, в случае несанкционированного задержания и обыска; паранойя, знаете ли), а положил на подоконник. Благо, открытые пол-окна были надёжно защищены от комаров достаточно плотной марлей. Играла музыка. Все были ещё в смущении, но уже обдолбаны. Завязывался незатейливый трёп. Подул сильный ветер и вторые пол-окна открылись, створки скинули свёрток (небольшой\небрежный), в котором находилась марихуана, на пол. В мгновение ока Коган подхватил полураскрытую бумагу с коноплёй и… выбросил её в окно. Никто не осознал, что произошло. Никому такой глюк не приходил в голову даже намёком. Но всё было именно так. На улице Че обнаружил скомканный листочек бумаги, в котором оставалась микропятка травы, т.е. её было так мало, что единственное, что можно было сделать с ней – это посмотреть, убедиться и выбросить остатки вторично.
       Отсюда следует вывод: охуительный чувак легко может перекурить.

       … Собственно, я так и не понял, где живёт Коган. Когда я справлялся на счёт точного адреса, он сам затруднился назвать этаж, на котором находится его квартира. Я его понимаю…
          Это не конец…   

                SECOND   FLOOR.
       Ёбнутый мир с его ёбнутыми проблемами. Человек обычный попадает в ситуации, где он обязан быть другим, т.е., попадая в ёбнутые передряги, он вынужден выслушивать и вникать в разную ***ню, возбуждая собственный имбицилизм до невообразимых размеров. Случай, нужда (ёбнутая проблема), заставляет встречающихся совершенно разных людей быть напряжёнными и совершенно тупыми. Дурной пример заразителен… Вирус раздражения и цинизма превращает человеческую мораль в животные инстинкты, а носителя божьей искры – в тупого маттоида. Человек, обожествляющий собственные проблемы, слаб. Он считает себя всюду обманутым, видит лишь несправедливости, творящиеся вокруг. Знает, что судьба, по большому счёту, наказывает его, может и не совсем чистую душу. Вокруг одни долбоёбы и их стоит кидать, ибо они все кидают тебя. В этом мире никто не выигрывает… До каких пределов может увеличиться человеческое самомнение? Индивидуальность… это лишь акцент, на котором человек проговаривает собственное бытие. Человек – охуенно альтернативен. Пребывая под влиянием дурных примеров или добрых, он высказывает чисто собственное мнение, совершая поступки, древние, как мир. Мне ли не знать, насколько человек слаб?.. И всего один мудак способен «своими» беспонтовыми движениями завести овечек в дебри, где и произойдёт трансформация «великой» человеческой личности. Скромней надо быть! Мягко выражаясь, человек адекватно даёт оценку ситуации, в которую он попадает. Игра в догонялки: один догнал другого, назвал его кретином, достал его до белого каления. Другой водит до тех пор, пока не надругается над понятиями третьего. Абсурд? Конечно. В ёбнутом мире нужен царь, который **** бы всех и этот золотой телец здравствует и процветает, я вас уверяю… Никто не в курсе здесь насколько (?) велик человек, зато список недостатков всегда под рукой. И каждый из нас не верит в человечество по-своему. Но, если провести опрос, вариантов ответов будет несколько. У  сотни миллионов людей человек. Это осталось ниже.
        Почему второй этаж (на самом деле третий) начинается с тем, на которые ответы легко найти? Потому что… потому что не следует следовать рекомендациям, которых здесь и не может быть.
        … такое ощущение, будто я проклят. Какие на *** поиски?! Сейчас самым логичным было бы умирать. Мириады ёбнутых знакомств принялись проникать в меня, разлагая меня изнутри. Страшно. Потерянно. Почему? Каждый пережил кризис. Кто-то не догадывается об этом. Если продолжительный стресс закончится синью, это будет логично и можно будет сказать, что таковы обстоятельства. Никакого абсурда, никакой жизни. Абсурд – это вмешательство человека в свою жизнь. Прекрасная возможность понять это. Вот так я и живу: осенью отхожу от летней синевы, творя нечто на будущее; зимой – синь, депрессия по поводу грядущего и сущего; весна – сезон обострений; летом я подрабатываю… всех, включая себя…
         … Всё меняется… альтернативность имеет недостаток. Дыры, чёрные и вакуумные. Я не в силах долго быть постоянным. В глазах Ману страх, мы все потеряны в галактике. Позитив позволяет исправить мёртвую точку – отчаянье и мрак. Это не… Абсурд имеет право быть забытым, ненормальность остаётся. Я не пуст, я живу и буду ещё долго, но желаю, чтобы кое-что умерло. Ошибка. Я желаю смерть. Грань разрушена и гармония – глюк…
          Невозможно без продолжения и без новых обострений. Главное, что жизнь идёт, прими это как факт, а не как апокалептическую мистику. Работа. Я спокоен. Меньше резких движений (!), нежели требуется… ****ская привычка – жажда передоза – или образ жизни? Гармония – иллюзия.
           Если первый и первый этажи были безопеляционной прозой (за неимением смысла), то второй – это истинная полемика (смысла так же нет и спор – лишь форма необычного трёпа). Моё вступление-эпиграф было посвящено моему родному городу, где я почувствовал себя более домашним, нежели в отчем доме. Город, который мутировал в единый образ – негативный и порочный – Сель. Ни один ядрёный патриот-краевед не смог пока выразить более жгучих эмоций и амбивалентной страсти к Сели, ибо чувства вымученные, идеализированные… Лично я понимаю, что часто меня заносит, но не питаю напрасных надежд на ужасный исход исправления.
               

                ЭРОТИЧЕСКИЙ    АВТОРИТЕТ.
             Конечно, я говорю о прошлом, ибо авторитет появляется у образа только лишь после определённых либо неопределённых действий уже свершившихся. Возлагая всю ответственность за правдивость на фантазию, я начну… Моя фантазия автономна, но опыт подсказывает мне, что эротический авторитет должен быть описан ни холодно-укурено, ни прозаически.
       Итак…
             Чувство потерянности начало разрывать меня давно, ещё весной, когда я вкусил страх и обиду за себя. Я неопытно жаждал стабильности, но не думал о сексе и интимных отношениях с другим человеком. Честно говоря, «другой» - это другой. Но ведь есть природа естественная, которая тоже достойна внимания. Я не больной человек, но иногда я просто уверен в том, что отношения – тоже природа. Везде есть свои законы, на коих заложен фундамент цивилизации. Научись пользоваться ими и можешь двигаться так, как пожелаешь в этом мире. Да! Я должен продолжать делать необычные вещи. Я презираю всех, кто слепо повинуется законам. Я буду всегда один, я буду всегда одинок. Общество снижает мою развратность посредством страха и мистики. Люди не должны являться более, кем экспериментами. Я не из толпы, но и не фюрер; а, если приходится выбирать, то всегда выбираю разное (зависит от ситуации)… Ныне нет уже ёбнутой погони за ситуацией. Тогда ничто не мешало сойти с ума. Тусовка… разная ***ня… архетипичная осенняя синь. Вокруг она и глухой пятак, куда уходили люди, решившие забить хуй на неурядицы, суету и просто пить и курить. Вот и он – там, на бревне возле костра и банальных персонажей; она держит бутылку самого дешёвого вина, слушает душевную бесперспективную чушь. В голове её мало бунта, но малость оттого, что она подключена – у неё друг, у неё много друзей. Ей нравилось чувство свободы и наэлектризованная эротикой атмосфера. Впоследствии я понял, насколько повлиял в дальнейшем на всю мою жизнь тот стереотип отношений (связь – алкоголь и общие идеи). Там я не чувствовал на себе груз ответственности за своё лицо. Моя хроническая болезнь – патологическое безденежье – не являлось пороком средь пьяных, отрешённых от всего, кроме настоящей минуты, молодых людей. Впрочем… на лесистой поляне тоже необходимо исполнять определённые правила, и эта игра была мне более по душе не потому, что «браться за ум» было страшно. Я до сих пор не понимаю некоторые обязанности, которые не понимал тогда и чувствую себя счастливчиком. А. – из той категории людей, которые магнетизируют меня, возбуждая все мои рецепторы, шокируя фантазию. Жест приветствия, искренняя (слегка смущённая) улыбка, холодная рука, мечта жить вдали от людей, плавные очертания лица, излучающие жизнь глаза… Она необычна уже тем, что меня слегка клинит рядом с ней. Разве это не прекрасно? Хотя имя несколько искажает мой символ, настоящее имя которого я навряд ли в силах изобразить вербально. Чтобы испытать клинический шок, мне достаточно вызвать обезволивающий образ в собственном воображении, возбудив фантазию до клиники. И единственным побочным эффектом является неудовлетворение собственным образом – логичным эффектом, ибо остальное, включая мою бессмертную душу, оттеняется до неправдоподобности…
         Аристократично-болезненные нотки в мягком голосе. В ней до сих пор живёт маленькая девочка. Гармоничность и естественность её действий напоминали мне о личной порочности искажённости всякий раз, как я заговаривал с ней. Нонконформизм в её мнениях взывал к моим архетипам. Совершенно нетипичный для моих представлений образ, образ откуда-то со стороны, заронивший чуждые моей фантазии геометрические фигуры – семена, которые проросли и теперь уже оттеняют фон, исправляя мнимый брак в сознании. Тогда я не мог испытывать любовь, ибо меня мучил стыд. Т.е. мне вообще было поебать на любовь чувственного Я до краха надежд остаться одиноким. Стыдно признаться, но мне действительно было поебать, чьим вниманием пользоваться. Внутренний мудак изнывал от чувства бесполезности, и хоть я не сдавался без боя перед «пониманием», что ничто человеческое мне не чуждо, всё же я постарался позабыть о девизе «бабки и слава» и что ещё хуже – постарался кастрировать собственную фантазию и «исправиться». ***вое занятие – с живых авторитетов проецировать их мнения по-своему в несуществующий мир. Тогда всё было по-другому… Я верил, но не доверял… Последние 4 года я с радостью и, безусловно, не без сожаления вычеркнул бы из досье реальности. Все долгие 4 года я готовился к тому, чтобы, наконец, сделать следующее… Я несколько раз репетировал и собирал факты, разоблачающие самообман. Я говорю: «наконец-то!» Я говорю: «как жаль, что это был сон!» Альтернативный вариант: «ну вот!», «жаль, что сон закончился!». Эротический авторитет, чарующий мои производительные силы, рушится, время разлагает его на простейшие составные. Теперь я шут без стыда и совести, хоть и остаюсь, по сей день, восторженным романтиком… Я заметно вырос и поглупел. Ну, я хочу верить, что не «поумнел» (куда мне столько!).
               
            Из наших отношений… Нужно что-то делать… так не может продолжаться… нет, просто мне хотелось бы однажды согласиться с тем, что всё, что происходит со мной, я заслужил… т.е. никакой определённости и направленности… на *** стабильность. Да, вечно из крайности в крайность… я тоже устал.

            Моё вынужденное и осмысленное самозаточение лишает меня удовольствия общаться с мировыми сливками общества. Акция против летней синевы… Конечно, я говорю о живых людях, которых я могу даже потрогать, с которыми я разошёлся из-за общности взглядов. Нет ничего подлее общности взглядов, ибо дитя ненасытности требует естественного бытия (рождение – потом смерть), а не искусственного поддержания жизни в идеях, которые превратились в деревья. Я бросаю пить, мои друзья поддерживают меня; я плюнул на мудацкое музицирование – друзья рады, потому что есть возможность сравнивать и воровать собственные идеи (либо использовать их как источник к вдохновению). Моё абсурдное умозаключение: следует иметь серьёзные основания, чтобы не сойти с ума. Ведь можно же предположить, что «незыблемые» авторитеты так же ни в чём не разбираются и то, чему мы безопеляционно доверяем, держится лишь на доверии.
           Чисто интуитивно, как слепая мокрая мышь я пытаюсь нюхом определить то, чего никогда не было. Тогда зачем незаполненные участки души и отключенные отсеки мозга, области, предназначенные питать способность ощущать свободу, гармонию и любовь, не испытывая ёбнутую деформацию живого существа? Непосильная ноша… вакуум отягчает, и я так стремительно желаю наполниться, что перестаю даже нуждаться… стоп… знакомые акценты вульгарной ненасытности. Здравствуй, родной город, ты ещё не убил меня. Называть меня имбицилом и неполноценным может каждый, но действительно так считать никто из людей не в праве. Сейчас я ебу собственную гордость, ибо пустоты уже больше допустимого (вокруг скептицизм)… Люди охотней верят в чушь и тупые россказни, гонятся за мнимой формой и не желают быть ответственными за свои слова, действия, чувства и комплексы неполноценности; но всего ужасней, что, отдаваясь в беспредельное владение существу хилому, нездоровому, трусливому, порочному, люди являются друг для друга возможностью обменяться опытом и дурным примером, прогрессируя в извращённости; ибо люди охотней доверяют собственной глупости.
           Сель недовольна собой – она боится потерять себя… ради себя…
          Из наших отношений… Просто ты бываешь иногда охуенно невыносимой… Да, я говорю о тебе. Это такое ***вое качество… Давай не будем полемизировать на счёт психических расстройств. Просто тебе (!), ****ь, нужен ****ый жилетка-исповедник… иди в ****у…
         Находясь в грозовом забвении, мне ничего не остаётся, кроме как искать и являться авторитетом для самого себя. Я ещё не молод, до сих пор чувствую старческую дебелость, и этот факт намекает мне на несостоятельность времени в Сели – местности, пускающую всякую живую мысль по замкнутому кругу; поэтому моё перманентное состояние укуренности является натуральным оттенком чистого потенциального сознания. Мои образы – как периодичные кольца – могут поведать об урожайности идеями каждого полузабытого периода. Период следующий должен потребовать полного повиновения моей дорогой Сели. Время амёбы кануло в легендарность; грядущее – это новые мифы. Период человека без тени… Я обязан тратить уйму времени, дабы сохранить мгновенья, которые я возьму в надел, и буду стремиться расширять узкие грани Сели. Ничего не изменится…
          Сель – это живая местность… по крайней мере, подобная теория имеет право существовать. В ней живу я. Из всех 193400 вариантов на какой-то там вопрос, едва ли 30% будут связаны со словом «хороший»… впрочем, как и в большинстве безымянных городков… на банальные ответы тратится минимум производных существительного «***» и глагола «****ься». Небанальные вопросы не принимаются за правду в Сели, но город наш развивается, поэтому теневые вопросы выслушиваются и даже иногда на них отвечают… по законам Сели, естественно (см. выше про «хуй» и «ебаться»). Неординарным здесь является огромный процент риска остаться здесь жить навсегда и никогда не раскрыть смысл всей информации, которую по-кроличьи размножает Сель, управляемая собственным раболепием. Я – человек без тени, рас****яй, который обязан ебать Сель, питая к ней аннигилирующую страсть. Я презираю, Сель и настолько ненавижу себя, что уверенно чувствую себя патриотом культуры имбицилов. Я – человек без тени, который призван ебать Сель… тупой рас****яй… я не видел ничего кроме всесильнейшей привязанности этой уродливой ****и. Языческий городишко, живущий параноидальными стереотипами – чужими и, что ещё хуже, собственными, слизанными с раздражающих мозжечок цветных обложек (таких же тупых, как недоразвитая Сель). Именно так.
           В человеке нельзя убить право на жизнь. Те, кто по какой-либо причине не в состоянии зреть настоящее в настоящем, те устремляются искать себя в фантазии, тренируя себя в воображении, памяти и внимательности… тем самым, давая понять собственную обречённость жить только в настоящем. 194000. Количество душ, живущих в нашем языческом городке на данный момент. В Сели нет солнца… Выходя на улицу, я забываю о тени, которая несёт в себе индивидуальность. Я выхожу на улицу и вижу лишь пятна, которые раздражают меня и никогда не несут умиротворения. Деревья смущены от собственной непорочности, люди обожествляют всё вокруг. В тёмном языческом городке жизнь идёт своим чередом. Конечно, это не великий торговый мегаполис, но предпринимателей своих полно. Очень многие не посещают храмы… Впрочем, это не удивительно. Многоликая толпа, социум, преуспевает во всём, в чём преуспевают мегаполисы… только в Сели дешевле, хотя и выбор меньше… Стеклянное солнце ползёт по блеклому потолку на небе, удаляя возможность видеть белые звёзды, синие, красную планету… Сель, жирная яма, угнетающая способность любить. Я хочу уничтожить то, что взрастило меня – именно по причине неквалифицированного воспитания. Богатые ураном почвы кормят меня. Я даю радиоактивное молоко, требуя взамен покоя. Полусгнившая родовая мысль бунтует во мне, покрывая фантазию мраком. Наверное, из-за того, что много курю… чересчур много…впрочем, я продолжаю.
            Я начинаю повествовать о том, как я, совершенно укуреный и совершенно без тени, брожу и путешествую по Сели, встречая индивиды и характеры. Первое, что я сделал, выйдя на улицу, это закрыл глаза, чтобы не видеть то, чему я никогда не придавал здравого значения. Укуреный опыт оправдывает моё действие – на улице в Сели, действительно ничего примечательного. В углах, в комнатах таятся люди, лелеющие свои чувства, захламлённое «хочу». Жажда убивает в пустыне; Азия не прощает расчёта банального; Сель способствует распространению жизни, отражая собственные идеалы. Через время мы схлестнёмся ещё раз, а пока победа остаётся за мной, ибо мне откровенно поебать на больные попытки Сели отобрать мой индивидуальный код. Будучи укуренным до комы, пользуюсь случаем выразить своё презрение Сели: «Сель, мне по *** на тебя!»
         Мне 20 лет. У меня нет ни одного лаврового листка… какая-то ***ня приключилась со мной в очередной ультрамодный период… человек без тени вечно болен, он творческий импотент.
          Я ощущал стыд. Я и  теперь чувствую нечто негативное: за механический труд получать зарплату. Человек без тени может адаптироваться, но меня как рас****яя не идеального, подобный факт несколько смущает. Первое правило выживания в Сели для новичков: не гляди имбицилу в глаза. Бесспорно, это ограничивает… впрочем, лишение не столь обременительное – в них лишь зачатки сознания, импульсивность мурены либо угря. Зачастую многое лишь осложнено собственным воображением – на деле куда проще… Человек без тени знает, чем дышит имбицил – это условие выживания. Смысл существования подобного типа habitats в Сели до самого выживания, и святой дар захламляется мраком языческих суеверий. Если хочется разврата в дадическом стиле, то Сель владеет подобным мастерством в совершенстве. Я зародился в ячейке общества в Сели, уже поэтому я никак не могу быть нормальным. Вынужденная дань внимания, навешанные образы, в которые я, погрязши, пытаюсь максимально облегчить свою жизнь.
Честно, я не хотел бы быть фюрером сельских имбицилов, хотя трудно найти более гибкий материал для сотворения тленной славы (в Сели – известность). С энергией у них тоже всё в порядке… Забирать их свободу мышленья, проникать вирусом в пустые головы. Пустота, впрочем, частично символичная и, ежели мне доведётся обрести тень, то хлопоты по ведению имбицилов приносили бы менее негатива. Альтернативность доступная, находящаяся в рамках абсурда – это оружие. Да и по ***…
         Летняя осинь…  В Сели это ритуал. Он проводится столько дней, сколько могут пожертвовать идолу добровольные адепты учения Синего Пути. К ритуалу относятся трепетно и с участием. Он является чем-то неотделимым от колорита всеобщего кипиша. Не участвуя… об этом позже.
               

                ЛОГИЧНОЕ ОБЪЯСНЕНИЕ ТОМУ, ЧТО Я ВНОВЬ НА РАБОТЕ.
         На самом деле чего тут всего меньше, так это здравой логики. Пребывая в сумерках, я не воспринял критику. Кому это вообще нужно: давать здравую оценку укуренному пароксизму личности? Впрочем, кто может быть уверен, что критика – это здраво… И мне понадобилось много мужества, чтобы расстаться с былыми авторитетами, которые являются потенциальным компостом для нового незрелого понимания. Не всё можно легко забыть… в охуенные мысли тоже не легко поверить. Но они развиваются, видят дегенеративные оттенки, которые возникают на теле укуреной реальности… метастазами.
        Комплекс феникса либо ритуал феникса… Конечно, я в тот момент не нравился себе, ибо таковы погодные условия: тень с её отсутствием, работа с собственными претензиями (отнюдь не обоснованными) на внимание – там, где гармония теряет даже иллюзорность. Уставая от паранойи и больной внимательности, нелогичности, живого абсурда, я брал ситуацию на измор. Не помню, как 2 недели назад началась ультракатастрофа, но время калечит так же, как и лечит. Калечит, потом лечит, потом вновь калечит… Просто со временем, я думаю, нужно считаться… не то оно вымоет из головы неплохие темы, как река… с образами унесёт весьма полезную информацию. Я бы никогда не смог органично развиваться, если бы каждый раз охуевал с того, что делаю. Время уничтожает вместе с вульгарным тщеславием и саму идею жизни… проще говоря, зажраться так же легко, как и забыться, когда это не одно и то же.
           Чтобы вовсе не рехнуться, я считаю, нужно своё детство слегка поёбывать, но сейчас не об этом. Итак… ощущение №1 в хит-параде эмоций. Я люблю, когда меня оценивают по достоинству и ценят. Но хули моё «люблю», когда языческие фобии, которые выработали во мне особые кислоты, не терпят разоблачений и нечто подобное убивает самое идею жизнеописания? Ведь я знаю одно из двух: ничего не знаю. Всё не так уж примитивно, если не утопать в доверии сумеркам и потёмкам. Охуенные усилия требуются, чтобы понять критику или здравую оценку не превратно. Очевидно, есть кое-что, что является неизменным вне зависимости от ситуации. Насколько я грязен и вульгарен – это просто ****ец… плюс всякие былые начатки уже отплодоносили и органически распадаются на простейшие элементы полуздравого этикета. Время…
          Поэтому я и вернулся на ****ую работу. Всё моё существо говорило «нет», но я был настолько укурен, что не сообразил сразу разницу между «на *** надо» и «почему бы и нет». Вобщем, я теперь новый человек и мне это нисколько не нравится. Это клёво! Зенит – это предвестник спада… да и поебать, собственно говоря… Обновились образы и предпочтенья, идеи остались прежними. Сель позволяет мне чувствовать себя беспочвенным.
       … амбивалентная реакция на собственное бытие… попытки разоблачить личные суеверия, но страх полностью объяснить себя. Личный успех – это оптимальная для индивидуума жизненная позиция, позволяющая воспринимать максимум информации… впрочем, дело вкуса и желания. В пиве – тоже есть своя прелесть, альтернативность как диагноз… Я прекрасна – это не про меня. Про работу –you’re in my school again… Любить свою работу – это патология и меня просто обдаёт мистицизмом… каждый не обречённый может понять, что я имею ввиду.
          4 часа, я на работе, летняя осинь в процессе. Чем она интересна? Не знаю, быть может комплекс феникса? Сама синь – это одурь, но когда продолжаешь, то утром наступает новый день и он ничего не несёт кроме продолжения. Мямл в моих образах запечатлён в более глюковом плане, нежели Додж. Мямл – идейный алкаш, это неоспоримый факт. Именно он забивает *** на успех, трахает его, как хочет и, не доверяя собственным способностям, требует чуда. Восхитительное, феноменальное качество – ****ь время, мозги и … неизвестно ещё как он отправится на тот свет – этот, по стандартам сини, мягко выражаясь, слишком своеобразен. Будет он proles, будет он rules… исторический роман, характер, исповедующий идеи кастрированного рыцарства начала XX века… собственно говоря, мы здесь лишь на время. Лексус. Профессиональный давитель лапки. Его образ и сила авторитета. Притягивает зависимость до зависимости. Он отчаянно пытается разрушиться. Комплекс феникса. Сель трахает всех. Он трахает себя. Противоречивый орган дряхлого тела сонма компостированных авторитетов. Додж – корневище и тычинки цветка, на котором мы пытались активизировать все фибры наших душонок. Счастье – это трагично. После – то, о чём не рассказывают старые фильмы.
Характер опорожняющий, опьяняющий, изолирующий; люди без тени и наоборот. Я вот думаю… может они даже и не осознают наличие тени? Сель трахает всех, кто играет в её игры.
          … Из наших отношений… Я никогда не думал, что кончится всё именно так. Мне до сих пор не верится. Ты уже там? Но ведь недавно ты что-то делала: не уж то жизнь была твоя напрасна? Что она стоит? И теперь мы не понимаем друг друга… Как тебе сказать? Всё было не плохо, иначе и быть не могло. Я живу здесь, ты уже там. И я не знаю… надеюсь, хоть там ты услышишь и хоть раз прислушаешься. К чему это я?.. ах, да!.. у меня всё будто бы нормально, чем занимаешься ты?.. и ты прекрасно понимаешь, о чём я. Не стоит подначивать, я испытаю нечто подобное в своё время… не делай из меня супермена, мы все подвержены страху… впрочем, я уверен, ты не была шокирована ситуацией, рано или поздно… нет, я не думаю, что слишком рано, чтобы что-то вспомнить… Да тебя всегда ебла твоя собственная паранойя… нет, я не путаю роли… Как всегда… нет, обычный лентяй, который собирается лишь продолжать… может, изменюсь… но навряд ли в лучшую сторону. Хочешь приторчать?.. Я просто спрашиваю, не обижайся. Я думаю, я в состоянии тебе лгать, ты всё равно ничего не поймёшь… да, как всегда… иногда это похоже на патологию… было… Жаль, что тебя уже нет.
                \биологическая смерть логична, но смерть отношений переживается, я                думаю, легче.\
        … Из наших отношений… Привет…
 
             Передоз эмоций, кастрация, мрачные надежды. Роли и сцены. Быть может, страх посетит меня, и я взгляну на окружающий мир иначе. Человек без тени свободно адаптируется в вечноменяющейся обстановке, он выполняет действия – ошибочные и верные – ему кажется, что без его движения никак не обойтись. На самом деле у него ни *** нет – он феникс, но клетки имеют способность воспроизводить себе подобных, и это факт, с которым должен считаться феникс. Не он это придумал, но он пользуется законами, о которых не имеет понятия. Бестеневой период ознаменован поразительной обыденностью. Бесцветность. Сель, ты ведь понимаешь о чём я. Бразды правления собственной жизни окончательно уничтожены. Никто не знает, что на самом деле в тупике можно жить и размножаться. Альтернативность развивает холодность и бессердечие, т.е. тупишь всю жизнь, пока клетки множатся и умирают… как кость – внутри пустая, только мозг… и тот не везде. Сель нельзя любить, потому что это не человек. С сифилисом нельзя договориться – его либо нет, либо неправильный диагноз… Сель – это правила игры, если это не ****ый глюк. В моих словах нет искры; они – холодно-укуреная констатация факта. Способен будет кто-либо прочесть меж строк то, что я хочу сказать, но никогда не сделаю правильно?
          Последние 2 дня я пил так, что перестал скучать по сознанию. Моя дегенерирующая амёба говорила за меня, сам я отсутствовал. Временно умер. С опаской мастурбируя мозг, я не пытаюсь задуматься о будущем, о происходящем… прошлое омрачено двумя днями беспамятства. Если честно, иногда я не хочу так много фантазии и желания творить… но меня никто не спрашивал и поэтому я чувствую себя с каждым мгновением всё лучше. Сель вновь была уничтожена, феникс опять удовлетворил её. Достаточно одного атома, чтобы восстановится, существуют два нерушимых правила: утраченные клетки утрачены навсегда и процесс жизни не в силах остановить ни один, кто имеет тень. Похмелье… я чувствую разрушение своего тела и слежу за этим процессом. Процесс сложный, поэтому он является клевым поводом для следующей темы – пропаганды жизни.
       Первый риск умереть появился, когда я ещё не умел говорить. Мир рисковал, когда мне было 2 месяца. Спустя много лет, я заявляю: мир – это вообще рисковая вещь. Сель берёт на вооружение время и выкупает лучших, я беру в качестве оружия вывески и беспочвенные романы. Лентяй уничтожает себя, так он по-своему уничтожает Сель. Жизнь – это прекрасно, но добавь в неё эгоистичный смысл… как эпилог 2 дня осини. Ещё одна (очередная) прекрасная тема: богатство и известность. Кому это вообще нужно?! Горстке мрачных неудовлетвореннцев… Я живу в мире, где всё можно купить на время и я  трезво осознаю: мировая религия – политеизм. Я не знаю счастья, но я (практически) всегда могу накуриться до глюков и тошноты. Это не критика, это постпохмельная паранойя. Если честно… я не хочу себе прекрасный лик, восхитительную грудь и умопомрачительные бёдра. Я не богат баснословно, следовательно, у меня не возникает ужасная дилемма что бы заказать в ресторане или на чей обед явиться. Я не злобный анархист и тем более не восторженный имбицил. Я дитя своего времени и я ему не нужен. Это факт. Может быть, это взаимность. Может быть, появятся люди, из-за которых моё имя обосрут основательно, да меня это вовсе не волнует. Чего я не боюсь – это полюбить Сель.
           Я вот иногда думаю: неужели это всё происходит со мной реально? Всю жизнь Сель меня учила не отдавать долги, презирать heimat и вообще всех вокруг. Я жил в зоопарке и не верил в то, чего хочу, т.е. не было шансов решить некоторые вопросы, которые занимают меня. Я знаю, что это не попытка ради того, чтобы бунтовать. Образно выражаясь, свет – это активное действие, а тьма – это отсутствие света. Иногда кажется, что выхода нет, а иногда, что он не нужен.
           Из наших отношений… Да, вобщем-то, я знаю, что ты хочешь сказать… ну не думай, что мне прям уж так безразлично. Что я могу сделать? Я думаю единственное, принять всё, как факт. Думаю, что не могу не принять, и так не ясно, где реальность, а где нечто существующее. Мы иногда совершаем тот набор поступков, который именуется рядом патологических изменений… Дело в том, что каждый хотел бы, чтобы фантазия нас подталкивала на осуществление всех наших потребностей и не заставляла бы решать кучу неясностей… но кто может быть уверен? Смысл, наверное, в том, чтобы… я рад, что ты не понимаешь, я могу с тобой согласиться. Время от времени мы предпринимаем правильные решения, иногда вместе, чтобы делить ответственность. Мой корабль рушится, мне придётся затонуть с ним… нет, просто хочу немного пожалеть себя. Потом буду чинить пробоины. Король ошибок… не обязательно бездарь… долго придётся оправдываться. Если попробовать, то можно вообще запутаться… ты знаешь, как я отношусь к тому, что вокруг ничего не происходит… чего мне бояться? Думаю, будет ещё хуже, ведь было… обвиняй меня, но только не в индуизме… тебе никто не поверит. Наглость здесь ни причём… уверенность иногда бывает лишней, но что тут поделаешь: если бы я сказал, что вконец запутался, то мне стоило бы серьёзно задуматься над своей жизнью. Куда уж серьёзней? Это ведь не анекдот… быть может, это даже не лечится. Уверен, ты знаешь, как всё серьёзно: скромней надо быть (просто не получается). Это паранойя, она скоро отпустит… на время. Уж чё я умею, так это утешать.
СПЕЦИАЛЬНО ПРОПУЩЕННЫЕ НЕСКОЛЬКО ПРЕДЛОЖЕНИЙ ИЗ «ЭРОТИЧЕСКОГО АВТОРИТЕТА».
       … добившись своего, я усомнился в том, что идеальные законы стоят того, чтобы их нарушать. Высокий бал на экзаменах я получил отнюдь не за эрудицию. Жил в квартире без денег. Играл в труппе полубродячих актёров (был её участником скорее), не затрачивая сколько-нибудь сил. Вращался среди чужих мне идей, не разбираясь ни в одной теме, кроме собственного желания, да и оно  не удовлетворялось… серый чужой город с маскарадными ценностями и шутовской жизнью. Об этом ли я мечтал?.. порой на меня находил ужас, что отчаянье когда-нибудь задушит меня… у меня не было даже старых врагов… у меня не было истории. Я не общался с людьми просто, я преследовал ту цель, которая забросила меня в громадную Сель, оставив умирать от шока. Шок был вызван как раз-то тем неминуемым разочарованием: люди казались проще, чем казались тогда; и это подкупало. Я сильно возжаждал признания, ибо хотел внести посильную лепту в развитии порока среди людей, чтобы видеть собственную безупречность. Я стал бояться, что люди увидят моё презрение к ним, но я увидел, что им плевать на меня. Мне было мало удачной холявной жизни, но я боялся хотеть чего-то более, ибо был идеалистом-невротиком…
          Потом моя жизнь стала выглядеть так: время, которое жалко делить с кем-то другим, разводить обязанности – я доверял чужому опыту больше, нежели своему.
           Если меня можно сравнить, то я уже попадаю в категорию подобных-неподобных. А искать разногласия между мной и Кантом мне, конечно, приятнее, нежели искать сходство с соседом-наркоманом или соседом-алкоголиком.



         Долой феникса и человека без тени. Долой самого себя… Дело в том, что я хотел бы поиметь фантазию, оседлать её и что-нибудь придумать. Забыть внутреннего имбицила, сжечь документы и никогда больше не хотеть рассекать на породистом мерине в пижаме… вжопу укуренным. Предела мечтаньям нет – дальше будет опий. Феникс отъебал Сель и получил венерическую ненасытность. Роль –  бессмысленней и абсурдней не сыскать. Я говорю углами, искажаю идею созидания, разрушаю иллюзии. Быть может, я хочу, чтоб имбицил сдох… Впрочем, роль параноидального витии – тоже не блещет смыслом. Не беда, что только от укусов пчёл погибают ежегодно тысячи человек. Репродукция растёт в геометрической прогрессии. Не хочу, чтобы меня считали индуистом. Я не разочарован в человечестве – только в Пышке. Я – неудовлетворённая девица – это про меня. Таков искажённый образ замкнутости и интровертности. Крепкий породистый герой традиций одолеет всех. Мне из окна видна Сель. Сегодня 100%-но постная пятница… Впрочем, я обдолбан и продолжаю.
           В моей комнате потолки. Я ощущаю, как растёт моё красное пятно. Удаляюсь от грошовых авторитетов. Впитываю просто промакательно теорию самообмана. Вывод: долой феникса и человека без тени. Тебя это волнует?..

           Кто-то спросит меня: чувствую ли я себя особенным? Отвечаю: нет… Я обычный молодой человек, у меня обычные проблемы с деньгами, здоровьем, осмысленностью, обществом. Я вижу ежедневно таких же, как я – так же торчащих, так же живущих. Много свободного времени, однако нет свободной минуты для полезного труда. Он вообще не известен среди живущих нас. Смысл торчка – приторчать и это единственная модель, подходящая всем нам. Новые гении не изобретут очередные изобретения, новый proles не произведёт полноценное потомство, потому что все мы двигаемся в одном направлении. Потому что забытье от кайфа даёт тот неестественный пофигизм, с помощью которого можно ничего не менять… до поры до времени. Пока всё не изменится. Восторг от ощущения в своих руках новой порции неспособности. Зато мечта не всегда будет неизменной. Поймать логичную легкодоступную птицу и обрести новых друзей в старых лицах – обстановка старая не выглядит уже так обветшало, когда на время кажется, что навсегда лишился отягчающих тебя собственных претензий. Когда становится темно, внимание приковывается вновь к старым долгам, но не нужно много труда, чтобы на время отложить неприятные мгновенья. Потерян? Мы все потеряны во вселенной и те, кто об этом не знает – лишь не думает об этом. Человек без тени никуда не собирается, также он ничего не собирается делать. У него есть интересы, но он не будет оспаривать право на самовыражение, если он вечно занят игрой «найди десять причин отделаться от пустых тревог и вообще забудь». Феникс занят лишь разрушением и воскрешением в очередное утро ради продолжения самого факта существования: он занят лишь разрушением и воскрешением.
          Че принесёт очередной стэк для меня. В понедельник я рискую попасть в очередную чёрную дыру, дабы забыть абсолютно все попытки вырваться из замкнутого круга… или наоборот? С каждым отложенным днём цель становится дальше, ибо, если я не занят преодолеванием, то преодолевание занято мной. Это верно: чё делать? Только не базарить лишу…
            
            Пустота… как давно я знаком с абсолютным вакуумом, где стремления и мысль достигают отметки -90 градусов. Чёрные лишения затмевают движения, потерянность является временным прибежищем для гидролиза моих водяных начинаний. Я пытаюсь запомнить каждое мгновенье, чтобы определить, насколько я бесполезен. Живые лица в отчаянных попытках уничтожить полумёртвое прошлое – именно так они забывают о настоящем, чтобы не вкушать футуристические плоды своей фантазии. Мы можем поменять свои представления о любви, если видно, что детское представление никак не вписывается в современные понятия о страхе, потребностях. Поменялся оттенок желаний, и человек преследует лишь цель выжить в сыром варианте законопослушного бытия… без тени, конечно…
        Из наших отношений… Я рад, что нам выпал случай поговорить. Да, я хотел бы спросить тебя… Какая теперь разница, что я думаю о подходящих случаях и серьёзном вопросе? Наверняка, я так считаю. Нет, не трудно, но если ты будешь перебивать меня постоянно и дальше… да, как сейчас… как и теперь я не смогу его тебе задать. Может и лучше. Конечно, мне хорошо… нет, нормально… иногда… м-м-м. Ладно.
            У человека без тени множество ядовитых шипиков: мальчик-дикобраз просыпается для того, чтобы утрировать многие прелести, чтобы спорить, чтобы разрушать. Болезненные ситуации наполняют железы отвратительнейшим ядом, который является к тому же сильнейшим антибиотиком. В различные периоды жизни температура тела может подняться на 130 градусов от критически холодной. С чем это связано? Оказывается, у подобного вида фауны самая сильная способность регенерировать. В моменты смертельной опасности тело его разогревается до 40 градусов, и каждый шипик-шприц наполняется ядом; он осуществляет до миллиона инъекций в секунду… в самого себя. Его тело практически убито ядом, пытающиеся полакомиться нежным мясом, хищники уходят ни с чем. Снаружи мальчик-дикобраз покрывается аллергенной сыпью, которая так же ядовита. Температура  тела его резко падает, он в коме. Ему теперь понадобится несколько дней, а, может, недель, чтобы поднять температуру тела для оптимального бодрствования. Примечателен тот факт, что в народе мальчика-дикобраза называют фениксом из-за феноменальной способности отращивать любой недостающий орган. Живут они долго, но не регулярно.
            Я бы мог назвать кучу причин, что я вновь без работы, без денег, полон дурмана, но объяснить, почему я сделал именно так, не иначе, я не в силах; наверняка, это очередное стечение обстоятельств. Могу я по этому поводу грустить? Конечно, нет: сколько ещё будет подобных недоразумений и что я могу дать взамен? Солнце отдыхает на голове, спине, плечах. Насыщает радиоактивной энергией довольно непонятную ситуацию: люди требуют от меня ответных поглаживаний, а мне требуется покой, ибо цвет лица у меня болезненный, в глазах мутная лужа. Рождение новых знакомств, в моей голове архаичный звук – кроме него я не знаю источники для общения – он опытен и в некотором роде традиционен. Все новшества суть безумства, некоторые, вдобавок изобилуют глупостью. Как недоумённо палит на меня кучка разновозрастных женщин: я уговариваю себя около журчащей меня воды не отключаться. Инстинктивно я выбираю между водой и более-менее прохладным посадочным местом. Нет смысла открывать глаза. Ветер… я, как уголь. Издали раздражается новое знакомство. Бессмысленно журчащий торговец газетами пассивно сообщает, что гориллы до сих пор счастливы. Меня зовут присоединиться к пустой болтовне, они требуют, чтобы я на несколько мгновений обратился в слух и, может, даже прислушался. Я выбираюсь из прохладного местечка, как потревоженная ящерица в жаркой пустыне. Два вопроса мимо, третий – с ужасными полемиками: «что с тобой?» Замогильно-ужасная чёткость определений и фонетическая ясность раздражает женщин на жаре – каждый по-своему пытается «погладить» меня. Громкий ор, я чуть не отключаюсь. Отвечаю лишь на те вопросы, которые касаются непосредственно меня. Я угрожающе шиплю и стрекочу языком. Страшно попасть непокрытым под прямые лучи солнца. Ящерица отражает нападение семи гадюк (или семи кобр?). На такой жаре мой цинизм может лишь отрезвить их тупую жажду вербально спариваться. Я проделал жуткое путешествие и переживаю параксизмический приход от происходящего. Перепончатые лапки бессознательно пытаются остудить угли в голове, мутные плёнчатые глаза улавливают ситуацию и следят за всеми. При случае атаки я не смогу даже ретироваться к источнику воды… Шипение семи пар глаз… Старая, с капюшоном начинает танец, но инстинктивное существо понимает, что её гипноз не может действовать угнетающе, она может фантазировать. Совокупление прекратилось. Болезненный ящер разруливает ситуацию холодно-укуренными тезисами, против окраса которых не рискнёт атаковать даже самая неполноценная змея. Самцы очень пугливы, поэтому они исчезли. Засуха… Я не собираюсь иметь с самками общие эмоциональные яйца. Не взирая на ситуацию, в моих железах полно чисто личного мнения по поводу происходящего. Я понимаю, что теневой оазис я буду вынужден покинуть – слишком многое во мне бунтует и просит физиологического выхода. Это природа – с кем не спариваешься, тот либо враг, либо пища. Я не могу изменить инстинктам смерти, поэтому я стою выше авторитетов, дабы дать жизнь новому потомству. Змеи не видят порочности, но придумывают достоинства. Змеи глухи почти на 100%. Варан болезненного цвета даже в незначительной стычке выходит одарённым победителем… впрочем, никто не застрахован от ошибок – палка раз в жизни и та стреляет… Никто не уходит из жизни ради смерти, иногда смысл жизни проецируются или накладывается на решение проблем. Не правильный подход. Кто-то предполагает, что мы не одиноки во вселенной – я утверждаю, что мы не одиноки на Земле.
      
      
          Я в предвкушении впитать порцию чрезмерности и брезгливости. Зеркало не отражает реальности, бьётся до полезного последнего кусочка, когда наступает его черёд. Человеку-нарциссу не нужны близкие друзья, в его голове есть местечко для друга, который в силах ужиться с его мироощущением. Для секса нужно зеркало. Нарцисс внимателен к окружающему миру, ибо его присутствие наполняет бытие ещё одной теорией любви и жизни. Это тот случай, когда самодостаточность – порок, логичная реальность. Это реальность, которую цветок воспринимает. Он распускается в начале бессонницы, когда ни одно окно не бросает порцию наэлектризованного света в Город. Когда нет шума, кроме природных шумов. Пустынный цветок, не возражающий против постороннего присутствия, лелеющий мечту обрести себя в полной мере… не из-за удовлетворённости, но, ради полного забвения счастья. Добавим к колориту небесно-голубой оттенок амбивалентности – это неотъемлемая часть романтической повести – сделаем его интровертом, чтобы не убивать цветок-мастурбатор наверняка. Город имеет благодатную почву, дабы семена болезни развили вирус…
              Люди не замечают мою красоту, красоту моего желания – я не вижу ничего плохого. Просто существуют определённые ситуации, когда я не имею возможности играть в свою любимую игру. Некоторые считают меня неправильным педиком – наверное, из-за того, что моё желание можно осуществлять каждую минуту. Мне искренне жаль людей – тех, кто не понимает, чего он просит или требует от себя; тех, кто не ищет красоту там, где её единственный источник. Тяжёлые минуты я списываю на стечение обстоятельств: первое правило – получить максимум призов-удовлетворений; но второе – не терпеть лишений, когда можно позабавить милого друга.


            ТО, ЧТО ДОЛЖНО БЫТЬ НАПИСАНО МЕЛКИМ ШРИФТОМ ВНАЧАЛЕ.
     Я вынужден объяснить появление нескольких терминов на страницах холодно-укуренной повести. Например, иногда кажется, что я предостерегаю на каждом углу глупым советом всё написанное воспринимать буквально (если бред, то бред, если фантазия – фантазия и т.д.). Что ж… это действительно глупый совет, и он обладает 100%-но чистой символикой глупости. Но такова жизнь – иногда мы делаем поступки, расценивающиеся как глупость. Но, если быть уверенным, что жизнь прекрасна, то она прекрасна. Если жизнь осознана, то она не беззаботна. Я, порой, сам не понимаю, что пишу, но я не слагаю с себя ответственность за саму идею творения. С этого момента, холодно-укуреная проза приравнивается к холодно-укуренным грёзам без дефицита реальности и логики. Ибо я уверен, что чисто субъективное мнение – это бред; когда этот бред становится общим – он называется иначе, но суть – общий бред.            
   
      
           Всё началось, когда я захотел быть нормальным, но понял, что призрачной иллюзией могу быть лишь для других. Я собрал воедино все «хочу», но они противоречили друг другу. Я хапал всего понемногу. И понял, что общественную маску я долго ещё не надену – быть может, никогда (иногда). Всё, что я помню, было чересчур моим; и не важно, что слабый закос уже окреп в нездоровой психике, перегнил, и на нём появилась жизнь – больная, но постоянная. Отсюда назревают два варианта: либо мир сходит с ума, либо я ненормальный. Оба умозаключения неверны, я протестировал их настолько, что ни один не мутировал в патологический недуг. Я предлагаю альтернативный вариант первым двум: все мы по отдельности нормальны, но вместе – просто бред и наоборот. Мысли о ненормальности посещают меня чаще, нежели т.н. осознание оной… впрочем, подобное объяснение понятия «чисто субъективное мнение» излишне символично, чтобы оценить качество объяснения объективно.
            Я почти забыл, о чём забыли многие авторитеты, столкнувшись на скользкой дороге с обычной усталостью. То не было разочарованием, которое тоже было. Эстетическое удовольствие, получаемое от происходящего. Как смело поступила с нами природа, изменив наши предпочтения на физиологическом уровне. Я вспоминаю былые времена и помню лишь жгучие страсти да игры третей степени, оставившие неизгладимый отпечаток в душе. Набрал ли я опыта? О, да, только вот как я собираюсь продолжать? Былые хозяева моих страстей ушли в отставку, оставив память о том, как я жил… чем жил. По сути, ничего не изменилось: я жду новые приключения, которые заставят мою зачерствевшую душу вновь обрести беспокойство по поводу несовершенства мира. Предложение Мямла повторить оргию снова, но по поводу – это древняя тема, от которой уже ничем хорошим не пахнет. Я пишу свою повесть, находясь в том же положении, что и остальные. Я придерживался старых рамок столько времени, сколько понадобилось на то, чтобы заменить их. Почему всё именно так? Моя история позвала меня дальше, и я устремился вслед за ней налегке, ибо верю, что найду своё призвание и своё место. Было уже много всяких остановок, но они были, скорее, познавательными, нежели оптимальными для плодотворной репродукции. Скорее всего, я уже поднаторел в понятиях и ещё достаточно не знаю, чтобы вконец уничтожить здравое сознание собственных качеств, которыми я необоснованно хвалюсь.
         Пребывание в болоте сделало моё тело рыхлым, рассыпчатым… Плавая в низинах, пребывая среди личинок и головастиков, моя импульсивность мутировала в хроническую раздражённость – я становлюсь агрессивным лентяем… нелицеприятный факт, но он присутствует. На моих нервах ветры играют заунывные мелодии, раздражая столбы, держащие провода, до предела. Метафизика навязчивости – если ты позволишь мне блевануть, то я исполню твоё желание. Глаза тускнеют… мутная болотная природа изменила представление об атавизмах. Либо пресноводный, либо пресмыкающийся. Альтернатива первым двум. Ответственность или одиночество, я преследую себя, пытаюсь настигнуть в настоящем. Заточение тоже искажает субъективное мнение – лучше я пойду играть в старые игры, от которых патологически торчу. Нет, это не алкоголизм, это желание потрахать себя и друг друга. Дружба, переросшая в гомосексуализм, лизание ситуации. Дегенеративное удовольствие есть жидкость, оживляющая болото. Насекомые размножаются миллионами, но они однодневки. От засухи я питаюсь собственными мускулами, пока освободительный, спасительный дождь не скинет несколько куб. см. только для меня... больные игры увлекают меня, дабы я мог немного отдохнуть. Игры разума не так уж сложны. Я не испытываю привязанности. Стоя на берегу, вновь размышляю: пресноводный или пресмыкающийся? Кант, добрый сказочник, возбудил фантазию, воскресил поэзию и изменил её. Думаю, лишь для того, чтобы исполнить свою роль в одном долгом фильме. Иногда я уверен, что нечто подобное я испытывал прежде, но эти чувства, скорее ощущения, были не столь популярны, нежели бури официального прошлого. Скорее всего, это фантазия, чистой воды не здоровая фантазия. Субъективное мнение время от времени мстит, не предсказывая логичное возмездие за эгоцентризм. Я обратился в слух, тёмный день не предвещает внешних изменений – привычные колебания. Я не нарушаю буйную гармонию. Магнитные волны обманывают чаще, нежели зрение. Я вынужден пережить все события наяву, теперь ты знаешь, как я отношусь к событиям.
 
              После краткого и утомительного перечисления предков, на последних страницах я занимался лишь этим, думаю, стоит, наконец, встроить очередной кирпич в постройку мечты говорить о себе, ощущать перманентно своё присутствие, а не состояние коматозной укуренности.
         
         Жидкое золото шумит за окном, мысли ползут кислотами по трубам в голове так обосновано, что, кажется, я в состоянии присоединиться к безмолвию на время. Лучи спроецированы на одном силуэте, по нему я часто тоскую, ибо движения up’n’down регулярно выбивают мои пробки. Троемыслие… Кто же не был посредственностью? Раздражение вызывает жжение и зуд. Я оказываюсь от удельного княжества, ибо всегда чувствовал себя по-настоящему счастливым без обременительной власти и раболепия. Изображение без помех по зубам лишь тому, кто действительно я.
                Вертер сейчас.   
         
         Возможно, моя жизнь изменится, возможно, я останусь прежним, но я знаю точно: прошлое не повторяется потом… собственно, как и настоящее. Этот момент я хочу запечатлеть, ибо он был на самом деле и был одним из звеньев моей цепи. Да, сейчас не самое удобное время для фантазии, но разве есть подходящее время или неудобное время для жизни? Я здесь и чернила уносят в прошлое мои мысли. Угловатость ещё не покинула меня, но я поднял ноздри выше уровня воды в болоте. Воздух освежает органы и мне не нужен газ. На время, на время – шепот обитателей Сели зовёт меня принять корону в вотчине предков и инстинктивных игр. Что я делаю? Я раздумываю над обоими вариантами. Отец потенциального потомства, потомок ряда условностей или человек без корней и дома? Ненатуральные оттенки перспектив. Я стою в раздумье, пытаясь понять, кто ещё не обманул меня и мои образы. Естественная реакция на такое положение дел как мазохизм будет чуждой для меня. Сель даже не пытается подчинить меня, на самом деле я еле справляюсь с желанием отдать её себя даром: лишь бы… но кто это придумал? Я сам. Такие вот чёрные дыры.

          
           Из наших отношений и чутку поболе. Она считает, что я недостаточно уверен… Он вообще ничего не считает… Возможно я удовлетворён… и возможно я как та же Тая Носса, которая хочет, чтобы я выполнял позапрошлый план. Но, понимая, что никто из живущих не будет обсуждать меня вслух, мне становится не так страшно знакомиться со старыми персонажами, о которых не знали прежде, но мечтали иметь, как собственность. Теперь, конечно, я ощущаю свободу, ибо не ощущаю того мастерского хладнокровия сейчас и осознано, насколько вновь я низок, дабы продолжать свою «холодно-укуреную» прозу; и в этот момент давать возможность мыслить о других, вспоминая тех других, памятуя о длительных поездках. Вероятно, в этот момент мне кажется, что ты мне должна; и, как мне кажется, уже пора уснуть либо умереть… либо уснуть. Она действительно была счастлива по-настоящему…
            Я не смотрю сейчас на небо, ибо не в состоянии увидеть те звёзды, которые я видел тогда, и… я, быть может, хотел трахнуть новую звезду… но мне повезло… впрочем, не взирая на трагичность синего момента, холодная корка обрамляет мою мягкую тёплую сущность как и прежде, не оставляя ни одного шанса покорить моё внимание более чем на месяц. Ведь я обращаюсь к тебе, тупая козлина, из-за того, дабы доказать тебе, что я бесконечен… дабы вновь орально (либо вербально) приобрести Сель. Только она может заставить меня не думать о жизни, и в этот же момент в состоянии поразить моих лучших фанатов, ради которых я становлюсь тем, кем я являюсь сейчас. Возрастая из тени сомнений, Сель просто ушла домой. Удовлетворив Тему, кого она хотела? Да никого… Никого она не хотела, ибо была больше, чем желание… ибо она стремилась уничтожить свою жизнь: «Да она сама жаждала удовлетворения… Я хотела в тот момент… впрочем, что я хотела в этот момент, не известно ни мне, ни тем, кому я доверяю. Я –  Сель, я ненавижу всех вокруг и презираю всяческие попытки быть искренним человеком. Может, я очаровательная молодая девушка и я терпеть не могу быть банальной? Быть может… впрочем, я уверена, что знаю, каковым будет наказание».  Оно будет великолепным в своём ноуменальном значении, ибо я осознаю, что моё оправдание сдержит моё желание. Тая – она не может понять «чё было тогда», а я… я не знаю: я сам не уверен, ибо ныне могу лишь надеяться либо фантазировать. Впрочем… небо синее и т.д. Вобщем, эти слова – лишь синие фантазии, но я-то знаю, что кое-что значит больше, нежели момент, в который я должен буду сказать: «слушай!» И, в этом я не сомневаюсь, у людей есть две проблемы, которые доказывают, что рай существует… и, наверное, даже земной, ведь всё дело-то не в размере… Первое, я думаю – это грубость, невозможность; второе – это, когда душа твоя затёрта до венерических шрамов, а почерк, как у Они. Вот они – две проблемы, не дающие удовлетворять себя по первой моей прихоти – вот они, проблемы человечества.



      Долгое пребывание в Сели никого не делает лучше. По крайней мере, здесь я ещё не видел ни одного сельчанина, которому свой рассудок хотелось бы использовать не достаточно предвзято; зачастую данным органом в Сели не стараются оперировать. Вокруг множество аттракционов, которые поддерживают любовь к забвению и несостоятельность. Например, «неудовлетворённая подруга»: личность активная в собственном замкнутом кругу. Индивид имеет неопределённое желание. По сути, этого достаточно, чтобы определить диагноз. Алкоголик-друг: поразительное сходство симптомов. Сель производит на свет адептов пустословия. Поколение неудачников, нация половинок, хранящих свято суеверия и понятия, завещанными теми, кому уже всё равно. И я трезво осознаю, что виноват лишь в том, что сделал либо не сделал. Моя вера и моё доверие принадлежат мне, я в состоянии уволить одни образы, заменив их другими.
         В Сели существует некий постоянный праздник, нечто похожее на день Ивана Купалы. Люди поздравляют друг друга и поливают других и себя болотной жижой, которую я принимаю за грязь. Дело в том, что я не воюю против Таи, против недоверия и предвзятого неживого отношения: я не играю по правилам, которые установили эти живые персонажи и, значит, мнение обо всём меняется со скоростью первого полового акта. Почему? Потому что понимаю, что такую скорость трудно изменить, что противоречит всем моим принципам жизни: наслаждение, созерцание, выздоровление. Пустота, удовлетворение, суетность – антитезисы пытаются трахнуть меня. Но я позволяю расти своему саженцу и не вижу адекватных помех фотосинтезу.
         Фантазии будят мои инстинкты и заполняют все отсеки тёплой кислотой, предназначенной для технических нужд. Антикоррозийное поведение вскипает изнутри, оголяя тоненькие трубки детского понимания. Ощущение защищённости покидает своё по схеме место и старается реанимировать генетическое поведение там, где оно не должно находиться.
           Если хоть одно слово лживо здесь, у меня, мои, то все мои слова лживы. Антитезисы пропагандируют мне думать иначе. Сумеречная зона стала активной, её долбит радиационная лихорадка.
 
               
         
                КАРУСЕЛЬ.
ПЕРВАЯ ЧАСТЬ.
       В одно прекрасное утро я прекратил связь с прошлым, перебравшись в оное с полным собранием, хронологически точным, фантазий до данной секунды. Я помню, как впитывал через пуповину сознания происходящее, но не придавал такому дешёвому абсурду как реальность должного внимания. Ведь меня волновало происходящее. Готовясь к конкурсу «цинус-суперстар», я спалился перед отцом. Он заметил (всё-таки) бульбулятор в моих руках и неадекватно выразил удивление. Я сказал, что для более детального изучения актуального вопроса экзистенциальный опыт необходим, ибо условия эмоциональные, ритуалы и традиции должно знать, дабы рассуждать здраво и в то же время по-людски. Он сделал небольшой хап из бульбулятора и заявил, что разгневается, если не приторчит. Я был равнодушен к его угрозам, но я не хотел уничтожать своё блаженство, ведь я ослепительно накурился; поэтому я зарядил макун на 5 литров и отхапал отче усердно, чтобы он не разрушал только что поселившуюся гармонию в моих членах. Он спрашивал о моих планах, а я кормил его табаком – единственный для меня на тот период способ сбить его паранойю. Ганж долбил ему по мозгам, он потел и смеялся, когда говорил что-нибудь. Я глядел в створ раскрытого окна и через паутину марли, плохо прикреплённой к раме против сельских москитов, глядел на тучи, плывущие в стратосфере, предвещающие атмосферный фейерверк. Минут через 40 отец захотел принять пищу. Я был не против того, чтобы он скорее удалился  из моей комнаты и забыл обо всём, проявляя агрессию лишь в направлении еды. Он решил быть навязчивым и слёзно попросил принести ему воды. Было лень двигаться, но я исполнил его просьбу. Ещё через 20 минут свин всё же одолел отца окончательно. Тупой салатик, тупо жареные яички и компотик и для меня уже не выглядели дружественно, но страх перед синдромом принципиального не расставания напомнил о себе и обо мне. Я был не в себе.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
    Она выглядела не так уж плохо, пока время не сделало из неё то, чем оно стало сейчас. Она боится света, она боится прошлого, она заклеймена позором. Ей стоит быть прогрессивней, ей нужны деньги. Да, мир – джунгли, нужно иметь власть, иметь власть. Никто не должен догадаться, что в силах понять меня. Боюсь границ, боюсь реальности. Докажи, что убьёшь меня в расцвете. Она строит планы, она паразит, живущий за счёт своих мышц. Её легко узнать, ибо она хочет, чтобы её знали. Она боится грубой силы, своей животной воли и абстрагированного излома ДНК. Ошибка, ошибка. Её зомби начало дышать. Она не заботится о чистоте, она боится смысла  своих слов. С каждым годом приближая кульминацию трагедии – жизни. Ненормативная лексика, ненормированные понятия. Сформированный страх и адаптация. Слепой крот роется в моём сердце, разрывая артерии и вены, соединяющие моё сознание с окружающим меня миром, противопоставляет меня грязи и слепым теориям, отождествляя меня с оными. Никакие расчёты не удержатся долго против антитезисов, ведущих к отчаянью. Она мутирует, она в ужасе от происходящего. Сель выдаёт лишь направленье, отбрасывает радиоактивную тень. Урановые дети не видят ничего плохо в перспективе – золотые иллюзии оплодотворяют чрезмерность. Она запрограммирована, это начало гибели.

  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.
          Из наших отношений… Ладно, ты знаешь, где можно купить хорошей травы?.. Ты хочешь быть моим родителем?.. Я думаю, просто ограничить способность воспроизводить пустые жесты. Да, спасибо, ты прелестный родитель.
           Я так висну, у меня прекрасное настроение. Жизнь рушится, это её достойное состояние. Некоторое время назад я пребывал в приступе: судороги по пояс. Видимо, это нормально, если это реально. Плохая связь с солнцем, не дозвониться.
         Отцовство – это принятие факта, что есть кто-то, кто будет пробовать твои идеи на зуб; и его первое важное в жизни решение будет разоблачить отца. Я рад, что так мало разбираюсь в данном предмете.
           Долгое пребывание… с этим согласен даже старик Лунь – один из постоянных гостей в моей голове. Быть может, это самое справедливое, что приходило ему на ум. Каталепсичный маразматик временами чувствует на себе ответственность за установление границ и направлений для моей фантазии. Вообще-то он втайне любит Сель и очень не любит перемещаться с одного места на другое. Вероятно, оттого его зовут Лунь. Для сироты в отчем доме, для бесплодной матери, для заторможенного 30-тилетнего ребёнка Лунь становится отцом и усердно выполняет все параноидно-суетливые обряды, дабы сохранить упорное желание согласиться с Лунем только желанием. Наверное, иначе просто нельзя… или невозможно.
            Пьяные девки поют пьяные девичьи песни. Шлёпанье остроносых босоножек и реплики в никуда. Весело и тупо приканчивают последний день квинтилия питомцы Сели. Вот уже пробил час. Пьяные девушки-европеоиды грубо прощаются с новоиспечёнными буржуа и ремесленниками. Из густой тьмы очень близко и чётко раздаются громкие кличи со смыслом приближённым к эротическим образам и образам насилия. Банальный праздник – синь празднуют везде и все. Вот и появились первые щелчки по пьяным лицам, вот он первый топот. Улица полна жизни, жизни первобытной со своим единственным счастьем и единым набором проблем. Квинтэссенцией пинов по пьяным физиономиям является вопрос «кто прав?». После обычного для ночной синевы социального знакомства люди затевают несложную беседу, которая логично перерастает игры типа «успей ударить первым в чужой фамильный портрет» и «догонялки». Сель, ты слишком традиционна и предсказуема для меня!

            Мир кажется не таким уж далёким и огромным. Скорее, он как пустая комната, которую можно очистить до температуры -90 градусов. Возможно, мозг начинён разными понятиями от былых катастроф, от которых тошнит всегда. Теперь я понимаю, насколько дорого моё мнение, если оно ничего не означает. Мазохизм, рабство, кощунственное поддержание тленных авторитетов… меня не покидает слишком часто ощущение, что я живу, что всё это происходит со мной. Слушая музыку, я всегда на уме: «а помнишь?» - «да-а!» Нас разделяет пропасть. Сель требует, чтобы я стал управляющим и управляемым в одном из её шкафов – среди гниющих трупов, среди скованного сознания. Я кричу «подожди», потому что не помню кто ты. Мы о чём-то говорили, но я определённо не в курсе о чём. Я тороплюсь напомнить об этом факте, мне нужно уйти в плотную жижу, я играю с Лунем, он любит постоянство в деградации. Я уже давно ничего не понимаю, моя жизнь превратилась в общагу. Я вынужден выполнять кучу ритуалов – этого требует воздух, радиацией коего я дышу. Ненависть не взрастает сама по себе, сама по себе она тоже  не растёт. Я думаю о себе, как о чём-то далёком. Утром всё начинается сначала.

        У Луня две подружки – Сель (в честь Сели) и Тема. Тема – весёлая, добродушная девушка; быть может, по-своему (быть может, очень по-своему) красивая и ей нравится всё вокруг любить. Она испытывает блаженство от оргазма и Луню она очень нравится, ибо её витализм пробуждает в Луне любовь. Сель – скептичная, вялая – нравится Луню больше, нежели Тема; потому что Сель курит марихуану, всех вокруг презирает и если у неё меняется настроение, то, вероятно, только с плохого на ужасное. Сель некрасива, но она порочна. Лунь будет жить, пока не исчезнет Тема. А Тема, скорее всего раз обожжётся с Фениксом, а потом создаст ячейку с Человеком без тени; они заведут маленького варанчика и попытаются обрести общую мифологию, не обращая внимания на то, что они разного пола и вместе не жили прежде. Лунь останется с Селью, но у них вряд ли что-то выйдет. Сель его бросит, потому что Лунь будет занят своей трагедией и только ею. Ему будет казаться, что он когда-то очень сильно любил Тему, но злодейка судьба разлучила их. В тайне, завидуя двум грошовым зарплатам на троих, он вернётся в грёзы и забытье. Алкоголь и наркотики помогут ему не видеть свои проблемы, ибо он в отличие от Сели не жалуется на судьбу – он просто хочет подохнуть в передозе. Никакого крика – его всё устраивает. У Сели будет сельская жизнь – об этом и так много говорят в Сели. Феникс даже не заметит, что однажды Тема ушла – он очень занят, ибо процесс жизни и смерти-возрождения отвлекает даже от самого смысла данного процесса. В моей голове эти герои зависят от атмосферы и температуры, но иногда они живут самостоятельно.
   
         По жизни я стараюсь не напрягаться и всегда становлюсь примерным-ущербным, когда ломаюсь. Утренняя затяжка «мясом», но продолжительная – чего  ещё можно ожидать от ветреной погоды и не рационального  поведения классической темы «о подвигах, о доблести, о славе». Нужно понимать, что я нахожусь в разогреве и пытаюсь оправдать собственные абсурдные сцены, чтобы повторить их вновь. Мазохизм – это генеральный мотив Сели, а это значит, что хронические (временные по-гречески) болезни можно ослабить на время. Очень хорошая идея – это значит, я слушаю Сель, это значит, она мне не безразлична: я понимаю, что она есть, поэтому я обладаю информацией. Сель сильна, но она не имеет права играть в мои игры. Выражаясь языком гладиаторов, только в этом виде соревнований можно оттеснить меня на серебро. Сель холодна, она имитирует ход событий и закон; имея лишь ненасытность и претензии, она порождает войны более ужасные, нежели газетные, поражая ДНК светлого и тёмного маразма. На этот хитрый ход, в основном, и покупаются те, кто только начинает соблюдать языческие ритуалы – поражение сопровождается «осознанием» и психическим расстройством незыблемой пропаганды пьянства, мазохизма, беспричинной агрессии, культа «ты знаешь?» и различных синтетических наслоений хронической деградации, которая здесь почему-то называется опытом. Юные алхимики приобретают различные снадобья, дабы войти в контакт с Селью, которая мало того, что местность неживая, так она ещё это выражает намёками и прочими атрибутами мистики. Что-то приобретают легально, что-то стремятся не афишировать, употребляя в лесках, в подъездах, на улице ночью на бегу или на лавочке, хороня излишек в подъезде либо дома под диваном\креслом, под ковриком, за книгами, глубоко в личных тумбочках либо там, где не станут искать… Впрочем, и не ищут, ибо юные лаборанты – это лишь новое поколение на старый сценарий, поэтому неудивительно, что опекуны незрелых яиц реагируют не так уж оригинально, заботясь больше о сохранении таинства общения с Селью. Они устраивают единовременный ритуал-разнос либо молчат с уважением – теперь ты взрослый. Некоторые не отпускают на улицу, дабы чадо делало это не у всех на глазах (сохранение таинства), а хотя бы в более подобающих местах… некоторые запрещают и это, потому что дома риска попасть в неприятности меньше. Вобщем, каким-то образом отмечают событие: новый адепт Сели.
          Отдельный невербальный луч информации просыпается среди знакомых уже до тошноты прототипов. Ему отводится несколько мгновений, дабы он заявил о себе и при случае привлёк внимание. Луч, пронизывающий одиссею моей жизни; мутный, недоразвитый в сравнении с древними плитами, такими, как Лунь, Тема; не связанный с явлениями типа Сель, осинь… Впрочем, что он может сказать в оправдание того, что он появился? Он ведь невербальный, из разряда, кому доверяешь и о ком забываешь в первую очередь. Навряд ли он пытался встрять в спор с постояльцами Сели, ибо он не имеет мазохизма, чтобы оправдываться либо клеймить позором тех, среди которых обитает. Общается он с помощью не до конца сфокусированных глаз и недоразвитых конечностей… впрочем, он не говорит, потому что не видит смысла, а иногда возможности. Где он витает? Там же, где и остальные. Тема его не замечает, Сель его презирает, Лунь ненавидит, Человек без тени не видит в нём опасности, а Феникс вечно занят. Луч игнорирует сель.
          Время от времени все умолкают и им приходится выслушивать красноречивое молчание Луча… впрочем, никто не вслушивается в смысл не сказанного. В этот момент каждый занят своим делом: Лунь курит марихуану и пьёт водку, возбуждая порнографические фантазии с помощью Сели, которая сидит напротив, тоже курит марихуану, пьёт водку, фантазируя с помощью Луня. Кульминация этих фантазий – Лунь тихо тронется от перевозбуждения и неудовлетворения, Сель так же тронется от того же. Они по-своему расслабляются. В этот момент Тема стоит в очереди в одном из зверинцев неподалёку от дома, дабы купить попитаться. Человек без тени уходит от двери квартиры, где живёт Сель ни с чем, ведь она у Луня показывает нрав и всё остальное. По дороге домой он видит беспредельно одурманенного Феникса с очередной последней проповедью на горе – крыше высотного дома, Феникс готовится к очередному последнему полёту вниз.


                НЕСОКЛЬКО ДИАЛОГОВ.

Диалог Феникса с Человеком без тени на крыше.

Ч.: Привет, Феникс!
Ф.: А! Здорово, дружище!
Ч.: Как жизнь?
Ф.: Закончится сегодня, надеюсь. А твоя?
Ч.: Надеюсь, закончится позже.    
Ф.: Хочешь, я расскажу тебе каково умирать?
Ч.: Что ты? Зачем?
Ф.: А зачем ты тогда забрался на крышу?
Ч.: Не хочется идти домой.
Ф.: Поехали в больницу.
Ч.: Не сходи с ума, Феникс… Слушай, ты не видел Сель?
Ф.: Эту порочную шлюху? Где-нибудь сеет мрак. Наверняка мы оба знаем, где она. Я заходил несколько раз на нашу беседку, но там только недоразвитый Луч. Лунь, ты знаешь, ненавидит Луча, а у тебя опять приступ паранойи? Хочется вновь зализать раны?
Ч.: Послушай, а чем тут пахнет?
Ф.: Дерьмом.
Ч.: Точно… Нет, я сошёлся с Темой, ты в курсе?
Ф.: Голову на отсечение, что дерьмом. Видишь ту кучу? Моё наследие миру. Апогей здравой критики. Я два дня ел лучших критиков… Куда ты? Я же произведения их ел; знаешь, трудно назвать серьёзное увлечение трудом. Ты первый, кто лицезреет этот дурнопахнущий синтез.
Ч.: Не говори так.
Ф.: Ах, да!.. Извини, второй.
Ч.: В нём видна жизнь.
Ф.: Что?!
Ч.: Ну, да, погляди сам. Ты не творец, но зодчий – это наверняка.
Ф.: С-сель!
Ч.: Где?
Ф.: Это я ругаюсь. Я не способен пожертвовать жизнью ради смерти других. Придётся отложить полёт, покуда я не уничтожу своих гигиенических паразитов.
Ч.: Это плоды твоего труда.
Ф.: Ладно, пойдём-ка лучше на беседку. Может там Сель. Она-то наверняка знает, как устранить жуткие последствия… ты не находишь, что они похожи на неё?
Ч.: Не знаю, больше на Луча.
Ф.: Возьмём с собой. Подарим кому-нибудь.

      Монолог Темы.
- Ла-ла-ла-ла-ла-ла, на-на-а-а, бумс, так-так-так…
      
      Диалог Луня и Сели у Луня.
Л.: Сель, мне кажется, что ты достойна лучшего.
С.: Ну… явно не тебя.
Л.: Нет, я серьёзно.
С.: Да уж куда серьёзней.
Л.: Тебе нравится эта песня?
                Через две минуты
С.: Перестань, пожалуйста. Не надо гуру из себя корчить и в моей душе копаться. Я сама знаю, что мне надо.
Л.: Подожги спичку, я засыпал.
С.: Всё тебе дай.
Л.: Мощная дурь.
С.: М-м… да…
Л.: Сель, ты красивая.
С.: Хватит, а? 
Л.: Нет, я честно.
С.: Лунь, ты уже переходишь грани дозволенного. Наливай водки.
Л.: Водочки? Может пивка?
С.: Водки.
Л.: Хорошо. Знаешь, Сель, я рад, что познакомился с тобой. Честно.
С.: М-м.
Л.: Ты очаровательна. Талантливая по-своему.
С.: Тебе откуда знать?
Л.: Я вижу.
С.: Чё ты видишь?
Л.: Какого-то живчика, что ли? Тебе следует знать, что существуют такие же, как ты.
С.: Да? Чё-то я не видела таких.
Л.: А таких, как я ты видела?
С.: Может быть, может, нет.
Л.: Я же говорю, ты очаровательна!
С.: Ты мне надоел, у тебя больше тем нет?
Л.: Я… хочу… тебя…
С.: А я тебя нет. Вы только этого и хотите – просто трахать и всё. Тупые эгоисты.
Л.: Я тебя понимаю.
С.: Ничего ты не понимаешь, обычный сельский имбицил.
Л.: Мне хочется разделить с тобой твою боль.
С.: Довольно. Пойдём лучше на беседку.
Л.:  Чё там делать?
С.: Ну а чё здесь делать?! Бредни твои выслушивать? Ты, как хочешь, а я пошла.
Л.: Погоди, я с тобой.
С.: Я сейчас не на беседку, со мной нельзя.
Л.: Ну тогда я никуда не пойду!
С.: Как хочешь.
Л.: Ты ещё зайдёшь?
С.: Как-нибудь.
Л.: Знаешь, мне кажется, что я что-то потерял, остался без смысла. Такое ощущение… меня будто бросили.
С.: Всё, я пошла.
Л.: Мы никогда не будем вместе?
С.: Не в этой жизни. Пока.
Л.: Счастливо.

                Монолог Луча на беседке.
Луч: ….
      

     Диалоги на беседке.
Ф.: Привет, дружище Луч!
Ч.: Здорово, неполноценный.
Луч: ?
Ч.: Чё, не узнаёшь, что ли?
Ф.: Не, Чел, он удивляется, с чего ты взял, что он неполноценный?
Ч.: А Что тут удивительного? Луч, ты тут давно один?
Луч: ….
Ч.: Мотни как-нибудь головой, чё лыбишься?
Луч: +.
Ф.: Гляди, Луч, что я прихватил с крыши.
Луч: ?
Ф.: Это дерьмо, дружище – там живут.
Луч: ?
Ф.: Тебя удивляет, что в дерьме тоже жизнь? Откровенно говоря, я тоже изумился, когда Чел указал мне на этот факт.
Ч.: Это просто глисты.
Ф.: Это мои глисты.
Ч.: Да, но это обычные аскариды.
Ф.: А тебе хотелось, чтобы я выср… носорога?
Ч.: Лунь
Ф.: Что «Лунь»?
Ч.: Вон идёт Лунь с ведром.
Ф.: Зачем ему ведро?
Ч.: Сдаётся мне, он сейчас упадёт. Уже в коме.
Л.: (издалека) А-а! Поднимите меня!
         Феникс с Лучом подрываются на место происшествия.
Л.: Не трогай меня, урод!
Луч: _.
Ф.: Вставай, Лунь.
Л.: Дурень, набери воды, сбегай.
Луч: +.
Л.: Да куда ты понёсся?! Поршень оставь.
             Лунь и Феникс возвращаются на беседку.
Л.: А это что?
Ф.: Неужели ложно предсмертное дерьмо так отличается от обыденного?
Л.: Феникс, мне 83 года. У меня давно запор.
Ч.: Две недели назад ты говорил, что тебе 75.
Л.: Я так стар, Чел, что уже не помню, сколько мне лет… А зачем оно здесь и у кого глисты?
Ф.: У меня, но я не знаю пока что делать с ним – сегодня я уже точно не умру.
Л.: Дар человечеству?
Ф.: Точно.
Л.: Я знаю, что делать с ним.
Ч.: Ты врёшь, Лунь.
Л.: Чел, честно.
       Зачерпывает горсть дерьма из пакета и бросает в Луча, который только что принёс воды.
Луч: ?!
Л.: Хочу, чтоб он исчез отсюда.
Ч.: Он может и остаться.
Л.: Ты чё, Чел? Тогда уйду я.
Ч.: Можешь уйти, но я уверен, что ты так долго плёлся не для того, чтобы убраться восвояси. У тебя план или трава?
Л.: Трава.
Ф.: Трава – это смело, Лунь.
Л.: План – тоже ничего, Феникс.
Ч.: Но трава – лучше, чем ничего.
Луч: +!
Л.: А ты чё веселишься, дебильный?
Ч.: Лунь, ты начинаешь надоедать.
Л.: Чел, отчего ты меня не любишь?
Ч.: Не сейчас, Лунь. Насыпай уже… Стой!.. Вымой руки, я тебе полью.
Л.: Чел, я думаю, тебе не хватает немного… харизмы. Она есть, но её нужно развивать. Тогда вообще всё будет прекрасно. Согласись, ведь жить с Темой – это не окончательный вариант.
             Чел [овек без тени] резко принимает и хапает воду, отчаянно кашляет, отплёвывается, бегут слёзы – ему плохо.
Ч.: Ф-фу-у… Объяснись.
Л.: Я имею ввиду, что надо развиваться. Ты – определённый лидер, тебе надо трахать Тему.
Ф.: Лунь, Лунь, о чём ты?
Ч.: Феникс, этот дебил всё о том же.
Л.: Погоди, Чел… я ещё не хапал… погоди.
Луч: +.
Ч.: Да и Луч тоже.
Л.: Давай наберём Лучу жирный.
Ч.: Давно бы так, Лунь.
Л.: Чел, я не жадный… хапай, дурень. Видишь, отказывается. К тому же он – недоразвитый.
Ч.: Да, только ганж переводить.
Луч: +!
Ф.: Дружище, что с тобой?
Ч.: Маяков наловился.
Л.: Да он больной просто.
Ч.: Тарь, тарь, тарь макун. Кто-то идёт.
Ф.: Да в рот всех ****ь!
Луч: +.
Л.: Чел, не обращай внимания.
Ф.: Это Сель. Космополитичная Баффи травы, экзальтированная до одури королева наших бензоколонок. Ну, не считая Луча. Он ни разу не вникал в мерзкую ****ь.
              Лунь падает на землю на четвереньки и громко с кряканьем и свистом блюёт. 
С.: Привет, чем занимаетесь?
Ф.: Дрочим.
Ч.: Привет, Сель. Хочешь покурить?
С.: Привет, уродец.
Луч: ….
С.: Привет, Лунь.
Л.: Как мне ***во.
С.: Покурить? Давай. Травка хорошая?
Ф.: Жизнью клянусь, та же самая.
С.: А чё ты не на крыше? Что это?
Ф.: Это микрокосм жизни. Собственно, из-за жизни оной я здесь.
Ч.: Классно выглядишь, Сель.
С.: Спасибо, Чел, я знаю.
Л.: Сель, ты здесь?
Ф.: А вот и Лунь! С возвращением, дружище! Ещё хап? А давайте водки! Лунь, ты куда опять?
Ч.: Феникс, убери его от ведра. Скорее! Скорее, ****ь!
Л.: Это моё ведро.
С.: Лунь, отъебись от ведра.
Л.: Сель, это ты?
С.: Да, я. Отдай ведро.
Л.: Сель, я хотел сказать…
Ч.: ****ь! Он блеванул в ведро!
Ф.: Ёб твою мать, дружище! Разве так можно!
С.: Не трогай ведро, уродец.
Ч.: Сель, идём, найдём воду.
С.: Не трогай ведро, ****ь! Идём, Чел.
Ф.: ****уйте, братья и сестры! Прикупите водочки. А я буду наслаждаться обществом полутрупа-Луня и молодого ананиста-Луча.
Ч.: Это, Феникс, если…
Ф.: Никаких «если», никаких левых тем! Идите.
          
                БЕСЕДЫ У ВОДЫ.
     У колонки, после скорого траха в каком-то подъезде.
С.: Чем ты, Чел, сейчас занимаешься?
Ч.: Я завёл себе варана.
С.: Большого?
Ч.: Нет, он ещё мал. Прикольно иметь дома живность. Я в последнее время мало гуляю: знаешь, типа, работа. Устаю.
С.: Работа не волк…
Ч.: Я не жалуюсь – всё равно бездельничаю, а так хоть немного денег есть. Можно покупать витамины, тёплую одежду, знаешь.
С.: Траву.
Ч.: Да, конечно, и траву тоже. А у тебя, что, как? Мы не виделись две недели.
С.: У меня есть новый друг.
Ч.: Вы спите?!
С.: Нет.
Ч.: Ф-ф-фу…  Впрочем, это твоё дело.
С.: Ну вот, ведро полное. По дороге зайдём?
Ч.: За водкой?
С.: И в тот же подъезд?
Ч.: Идём.



       Данные диалоги – это тёмные тона в тёплой ванне, когда время вообще неполноценно. Заблуждения и сцены, неоднократно повторяющиеся даже у морально неустойчивого, выводят разрушения на генетическом уровне. Это творит Сель – явление с большой буквы, мир замкнутого круга. Мы все можем измениться, насколько мы пожелаем; и мы меняем местами слагаемые, пока не случается очередной минус, когда ты либо вычитаемое, либо то – другое, в страхе ожидая результат. Что такое – быть укуренным вечность, а потом схватить ОРЗ (очень резко завязал)? Это «реквием по мечте», это «под кайфом». Это всяческая перекошенная лирика, потому что в подобных фильмах всё по кайфу, даже правда… если это происходит на экране, если иллюзия не раскрывает до конца результат вычитания, оставляя сливки на потом. Не взирая на то, что я меняю мнение обо всём, что попадает в голову со скоростью невообразимой, я остаюсь прежним, не таким, как был. Вопрос: кто такая невообразимая? Ответ: невообразимая скорость. Только память может сделать человека по-настоящему старым. Но это очень сложное искусство, поглощать время и платить за него. В мире очень много дилетантов-неудачников, поэтому… впрочем, потому что свет не увидел полезной настоящей книги « Как стать неудачником». Если я, наконец, постарею, то обязательно напишу её. Несколько тезисов из ненаписанной книги я обязательно отображу далее. Я считаю, нашему поколению половинок будет интересно. Кастрированное рыцарство XXI века пусть остаётся в языческом неведении. Один из тезисов: мне нечего стыдится, поэтому стыдно, а вобщем поебать.
           Мои предки раскумариваются, когда им хорошо, они раскумариваются, когда им плохо. Я не знаю, может я примерный сын. О родственниках у меня воспоминания, связанные с гуляньями и пьяной радостью, телефонными разговорами о семейных недостатках. Роли лишают меня мнимого выбора, мнимо лишают. Эталон здравомыслия – зашибать деньгу практичным способом. Сель не боится войны и природных катастроф – их никогда здесь не будет. Конфликтологи и войноведы просто не бывали здесь. Я вновь и вновь знакомлюсь с окружающим миром, возвращаясь в лоно родных, но неестественных ролей, понимая, что опыта у меня гораздо меньше, чем действий, зато стереотипов и принципов достаточно, чтобы покрыть подобным покрывалом голубой эллипс. Я наследник языческих обрядов; у меня на всё готов ответ, потому что я не понимаю, что происходит и как избавится от наковальни внутри, которая застряла и провоцирует меня быть вполне обычным инвалидом. Моё обычное состояние – предвкушение катастрофы. Моё обычное занятие – пустословие, потому что мне страшно открыть глаза и увидеть горы ответственности за себя. Гораздо привычней ощущать ответственность за другого, переживать за него и горевать, потому что он не подходит под мой собственный шаблон; не замечать собственной жизни и считать, что так и надо, сбрасывая свои беды в чужой угол, потому что я ведь переживаю за другого… просто. Я один из клана и ощущаю гордость за предков. Обычная сельская жизнь… впрочем, я не понимаю даже этого.
   Сейчас моя мать убивается печалью, испытывая кайф мазохиста со стажем, потому что отец пришёл, по крайней мере, не вжопу пьяный, но со скандалом. Позвонил всё той же семье и съебал продолжать, чтобы насладиться задроченными воспоминаниями. Наверное, мать переживёт отца, потому что она желает смерти, а не счастья. Всё, вобщем, вокруг плохо, сплошная паранойя. Я как член клана в ужасе и не могу смотреть спокойно на периодичную срань, потому как именно в жуткой депрессии приятней всего ужираться до бессознательности среди подобных мне, рассуждая о свободе и личности и как всегда, не понимая о чём я. Благо, друзья мои и не собираются разглядывать подвоха. Они разом говорят «забей», ибо они мне охуенная ровня… ровнее просто быть не может. Меня зовут Тупка Рас****яй Мудак, но знакомые зовут меня просто Тупка. Я туплю от всего происходящего.
    
       ДИАЛОГИ НА БЕСЕДКЕ II.
    Луч, Феникс, Лунь, появляется Тупка.
Ф.: Дружище Тупка! Рад тебя видеть! Хочется ли тебе разъебать жизнь в клочья, как всегда?
Т.: Что ты?! Здравствуйте друзья. Есть ли у вас что-нибудь?
Ф.: Ну, в перспективе у нас трава и водка…
Т.: Отлично!
Ф.: А на столе нечто живое в пакете.
Т.: Воняет, как неживое.
Ф.: И всё же там жизнь, дружище! Если она, конечно, не прекратилась естественным путём.
Т.: А где же трава, водка?..
Ф.: В перспективе.
Т.: А когда она будет в организме, ****ь?!
Л.: Привет, Тупка.
Т.: Привет, Лунь. Как ты?
Л.: Реально, а ты?
Т.: У меня?.. Да… ****ь, заебали головняки, срань предков…
Л.: Забей! Какая разница?
Ф.: Не всё так ужасно, чел!
Т.: Ты прав, Феникс…
Л.: Сейчас всё будет.
Т.: Спасибо, Лунь. Когда?
Л.: *** его знает! Чел с Селью ушли лет сто, наверное, назад и не известно, где они.
Ф.: Голову на отсечение что скоро будут: Чел такой обязательный из-за своей паранойи.
Т.: Привет, Луч.
Луч: ….
Л.: Ой, ****ь, нашел, кого спросить!
Т.: Что?
Ф.: Ну, во всяком случае, не  жаждет тебе отвечать.
Т.: Да и по ***.
Л.: Это здраво, Тупка.
Т.: В рот всё ****ь, Лунь! Где водка, где ганж?!
Л.: Какой ты нетерпеливый! Что-нибудь случилось?
Т.: Да как всегда… Ёб твою мать! Как мне заебло всё это! Одно и то же! И не надоедает же им!
Ф.: Ты о ком, дружище?
Т.: О предках…
Ф.: Слепые слёзы избитых тем сейчас не в моде. Саморазрушение – это классика, созидание – ультрасовременно. Держись этих правил, Тупка, всё в норме.
Т.: Я в курсе, Фен, где, ****ь, Сель с Челом?!
Ф.: Уверен, облюбовали какой-нибудь подъезд.
Л.: Как это подло с их стороны! Меня, например, колотит так – боюсь вновь облеваться.
                Приходит Тема…
Те: Здравствуйте, ребята.
Т.: Иди в ****у, а?
Те: Что с тобой, Тупка?
Л.: Темочка, здравствуй. Извини его, он просто не в духе.
Ф.: Чего не скажешь о тебе… впрочем, о тебе всегда ничего не скажешь. Хочешь поглядеть на жизнь в экстремальных условиях, Тема? Она в пакете.
Те: Это она так воняет?
Л.: Фен, убери. Действительно уже надоело дышать дерьмом.
Ф.: В чём дело, Лунь?
Те: Привет, Луч. Ребята, вы не видели Чела?
Л.: А что ты хочешь услышать, Темочка?
Ф.: Он выполняет ответственное поручение, Тема.
Т.: Он заебал уже! Когда он, ****ь, его, наконец, выполнит?!
Те: А это не он? Фен, взгляни, пожалуйста.
Ф.: Чё я там не видел?
Т.: Кажется, он.
            Тупка замечает пару с ведром и бежит к ним.

   Диалоги по дороге к беседке.
Т.: ****ь! Чё вы так долго?!
С.: Хули ты базаришь, мудак?!
Т.: Иди на ***, Сель, где водяра?
С.: А ты причём здесь?
Т.: Отъебись, ****ь, где водка?!
Ч.: Тупка, здорово.
Т.: Здорово, Чел. Как дел?
Ч.: Заябись, у тебя?
Т.: Надеюсь, будут лучше.
Ч.: Держи, чувак.
Т.: Это тема (открывает, делает несколько охуенных глотков).
С.: Хоть бы запил или закусил, маньячина.
Т.: Х-во. Иди на ***, тварь.
Ч.: А чё ты говорил о Теме?
Т.: А… она на беседке. Ждёт тебя.
Ч.: ****ь!
С.: Да чё ты паришься, Чел. Я же не расскажу.
Ч.: Я в курсе… Какая разница?.. ****ь!
Т.: На *** ведро?
Ч.: Да это Лунь принёс…. Чисто с макуна отхапываться.
Т.: Реально.
Ч.: Не говори… Чё делать? ****ь!
С.: Да хули ты завёлся? Говорю, всё обойдётся. ****ь, ты даже меня в паранойю вогнал, придурок.
Ч.: Иди в ****у, а!
С.: Сам иди, параноик ***в.
Ч.: Отъебись, ****ь, говорю!
                Тупка бросает пустую бутылку в кусты.
Т.: Хватит сратьтся. Идём уже…

                Тусня на беседке.
С.: Привет, Тема.
Те: Здравствуй. Привет, Чел.
Ч. (в паранойе мечется взглядом то на одного, то на другого): Привет, Тема. Ты давно здесь?
Те: да нет.
Ф.: да давно, Чел. Всё обошлось?
Ч.: не знаю. Тупка выпил бутылку водки.
Ф.: какой прыткий!
Ч.: я специально взял 6, чтобы не носиться по ночи.
Т.: Чел, ты генетически правильный параноик. Может, ты вина прихватил?
Ч. (изумлённо): зачем? Трава ведь есть.
Те: может, пойдём домой?
Ч.: минут через пять, давай? Или… Лунь, может, ты мне отсыпишься?
Л.: Не-не-не. Торчим вместе, Чел. Да не ссы ты, всё будет в порядке.
Ч.: А ты в курсе сколько времени?
Ф.: Время попить водовки. Давайте её сюда.
С.: Говно-то хоть убери со стола, придурок.
Ф.: Оно тебе напоминает о семье?
Т.: давайте хоть сейчас не будем о семье, а?
Те: Да, Фен, это не гигиенично.
Ч.: В натуре, Фен, убери.
Л.: Чё вы все напали на него? Как будто без дерьма стол засияет от чистоты. Реально ведь сидим.
С.: Лунь, ты баран.
Т.: Лунь, доставай.
                Лунь достаёт.
Ч.: Ну не так откровенно! Давайте хоть по сигарете закурим – маяк сбить.
Т.: Какой маяк? Ты чё? Мы же на улице.
Ф.: Нас обдувает со всех сторон, Чел. Если, конечно, это ослабит твою паранойю.
Те: Чел, может домой?
Ф.: Тема, какие речи я слышу?! Это не твоя роль!
С.: Может вам действительно лучше домой?
Ч.: Да… Нет, постой. Лунь, насыпай резче.
Ту.: Да не еби мозги, Чел! Раз в жизни будь раскованным.
Ч.: Не сейчас (хапает и опять хлебает) ****ь! Чё такое за день сегодня?!
Ту.: Плохая примета.
Л.: нужно ещё раз попробовать.
С.: Только без кипиша, а то ты имеешь реальные шансы завязать.
Ту: Быть свободным от дури – это, в принципе, не плохо (хапает профессионально).
 С.: Только вот *** бросишь, если она перед тобой.
Л.: Нет. Чел легко может бросить. Помнишь, Чел, о чём мы с тобой говорили?
Ч.: Нет.
Л.: Ну… о… харизме, помнишь (хапает резко, но без кашля)?
Те: Чел, пошли?
Ф.: Пошли все на ***… причём давно (хап).
Л.: Хапай, Чел.
Ту: Не то  бросишь.
                Чел хапает, опять хлебает. Все ржут.
Ту: Ты как будто первый раз замужем.
Ч. (сквозь слёзы, потеряно): Да нет… я… ****ь, чё такое?
Ту: Это проклятие.
Ф.: Ничего не поделаешь – придётся завязать.
Л.: Тема, не желаешь на половину?
Те: Нет, спасибо, Лунь.
                Все отхапываются по паре раз.
Ф.: А давайте глистов накурим?
С.: Может, подохнут.
Ч.: Всё, я пошёл.
Л.: Куда?
Ч.: Тебя это не должно ****ь. Тема, чё, идём?
Ту: Может по водочке приколемся?
Ч.: А чё, есть?.. То есть я хотел сказать… А сколько времени?..
Л.: Достаточно, чтобы по водочке. Тупка, я за.
С.: Я тоже.
Те: Ладно, я тоже.
Ф.: То же, что и в пакете?
Ч.: Фен, ты гонишь.
Л.: Он имеет ввиду жизнь.
Ф.: Я ввожу в мир жизнь.
С.: Он в трансе… Тема, за нас.
Ту: За вас тут никто не собирается ничего делать.
Ф.: Будем пить водовку.
                Выпивают и покуривают. Феникса тошнит.
Ту: В чём дело, Фен?
Ф.: ****ь, а ты не видишь?..
Ч.: Пошли, короче, это левый кипиш.
Л.: Завтра выходной, расслабься.
С.: Завтра по-любому выходной.
Те: Тем более, завтра уже наступило, идём, Чел.
Ч.: Чё? Уже завтра? Так быстро?
Ф.: Ты проебал всю свою паранойю, Чел. Прими это как факт.
Те: Как это понимать, Фен?!
С.: Только не надо утренних сцен, пожалуйста. Идите уже домой.
Ч.: Мне очень ***во.
Ту: Скинь шайбу.
Ч.: Нет.
Ф.: Чё нет-то? Когда да?
Л.: Тебе полегчает.
                Фен снова блюёт.
Те: Фен, как это понимать?
Ф.: Я возрождаюсь изнутри.
Те: Ты прекрасно понимаешь, о чём я.
Ту: Я тебя уверяю, что это не так.
С.: Отъебись ты от него, Тема. Видишь, ему плохо!
Те: А тебе хорошо?!
Ф.: Это тебя не должно ****ь, Тема. Ментальный секс тебе не к лицу.
Ту: Ни фига себе!
С.: Я даже не могу себе представить это.
Ту: Давайте ещё покурим. Лунь, ты жив?
Л.: Я здесь.
Ту: Этого достаточно. Ганж остался?
Л.: Нет.
Ту: Ёб твою мать, Лунь! Как ты себя ведёшь?!
Ч.: Всё! В ****у! Надо бросать это гиблое дело. Это уже маразм. Тема, идём домой.
Те: Да никуда я не пойду!
Ч.: Да завязывай, Тема. Ты пьяна.
Те: Я трезвая, как стекло.
Ту: Оно и видно (падает). ****ый в рот!
Те (пинает Тупку): На, ****ь, урод!
                Тупка блюёт там, где упал.
Ф.: Где моё говно?
Л.: Вот, Фен, держи. А…
                В этот момент Фен надевает пакет с дерьмом на голову Теме.
Ч.: Бля, да вы чё творите?!
                Сель ржёт по-синему.
Л.: Ни ***… себе…
                Пьяная Тема пытается снять пакет и падает на Тупку.
Ту: Слезь с меня, ёб твою мать (опять блюёт)!
Ч.: ****ец!
Ф.: Не ***!..
Л.: Чё?
Ф.: Не ***!..
Те: Тебе ****ец, Фен, ты понял!!!
Ф.: Обойдёмся без реплик.
Те: Ты попал, сука!
С.: Ну вы, ребята, даёте!
Ф.: Да уж куда нам до тебя.
С.: Не поняла.
Ф.: Ты охуенно меня поняла, ****ище.
С.: Ты перепил, что ли?
Л.: Оставь его, Сель.
Ч.: ****ый в рот!
Ту: Вы заебали… снимите с меня Тему.
Ф.: Да, с тебя дружище, только темы снимать.
С.: Хули ты с темы сруливаешь, мудло?
Л.: Ребята, это говённая тема. С утра…
Те: Кто говённая Тема, пидор старый?!
Л.: Я же не о тебе.
Ту: Здесь только одна Тема в говне… Слезь с меня, ****ь!
Ч.: Да вы че, в самом деле?! (отхлёбывает водки).
Те: Ах, ты, пидор! (пытается задушить Тупку, Тупка просто хрипит).
С.: Отъебись от него, тварь! (набрасывается на Тему).
                Тупка кое-как поднимается.
Ту: Вы ёбнутые обе!
                Тема и Сель продолжают драться.
Ф.: Сель или Тема? (протягивает початую бутылку Тупке).
Ч.: Да пошли они на ***! Вон, уже люди на улице кипишат.
Ф. (хавает): Да пошли они на ***.
Ту: А чё Лунь не пьёт?
Л.: Так вы же не наливаете.
Ч.: Куда я тебе налью, долбоёб? Я же не покупал стаканчики.
Л.: Чел, передай, пожалуйста, бутылку.
Ч.: Держи.
Л.: Спасибо.
Ч. и Ту одновременно: Иди в ****у!
                Леди продолжают бой на поле.
Те: Потаскуха!
С.: На тебе, тварь! (больно бьёт кулаком в глаз).
Те: Ах ты, сука! (хватает Сель за волосы, опрокидывает её на землю и пытается накормить содержимым пакета). Жри, ****ь!
Ф.: Охуенный философский спор о материи и творчестве.
Ч.: Ну вас всех на ***! Я домой!
Л.: Я, пожалуй… А пошли ко мне?
Ч.: Есть?
Л.: А то?!
Ту: Я домой один *** не пойду.
Ф.: Здесь оставаться тоже не след. Пойдём-ка лучше ко мне.
Ту: Прихвати закусочку.
Ф.: Пусть берут свинопасы – мы же направим стопы в зверинец.
Ту: Ну, пошли?
Ф.: Идём.
Л.: Счастливо.
Ч.: Пока.
Ту: До свиданья.
Ф.: В добрый час.
                Леди продолжают бой…

В диалогах отражена не синь, но осинь. Солнце облучает жизнь, предполагая мутации в активных и пассивных вариациях оной, в осознанных и бессознательных её проявлениях. Сель предлагает лишь наследие, опыта у неё нет, ибо она выкручивается, извивается в остальных лапах иллюзии, не позволяя чувствовать и понимать одновременно. Она даёт ответы, но вряд ли на них можно отыскать вопросы, которые вызывали бы интерес – её законодательство, её бесплодность. Настоящий ужас охватывает лишь тогда, когда слепо догадываешься, что находишься в чьих-то древних лапах, когда видишь неосознанные взгляды, пропагандирующие культ языческого бога «как у всех». Когда слышишь волны, которые создаются для заговоров. Обитатели Сели в основном говорят заклинания, не разделяя ничью сторону. Они могут быть согласны, а могут не быть вовсе. Серый фон Сели определяет будущее, которого нет. Адепты и жрецы почитают предков, не вдаваясь в подробности, ибо они являются носителем тех надежд и проклятий, которые существуют для поддержания в них смысла репродукции и задроченного до дыр сценария. Подвиги, пороки, сборник семейных суеверий бережно и насильственно передаются из поколения в поколение. Буддистская последовательность перевоплощений от пустого к порожнему. Нетрадиционное действие преследуется по закону, ибо фанатичная вера во все 33333333 бога беспредельна при температуре -90. Против чего угодно, но не против традиций – обязательной дороги, которая продумана до мелочей, но не осмыслена. Оливер Торч имеет право на всё, что он захочет в узких рамках закона. Кровные узы зачинают
предвзятость мышленья, заставляя уничтожать выбор в зародыше, а значит смысл самосознания, а значит – индуизм… Страх перед чужими, отрицание чужих традиций Сель вуалирует под саму жизнь, под ****ые неурядицы, вобщем, под мазохизм. Сель не против счастья: в магазинах и отдельных районах его можно приобрести.
            Скоро мне принесут стэк ганжа, а это значит 8-9 кораблей, а это значит… впрочем, это факт и означать всё, что угодно. Предвестие золотых иллюзий, рубиновых, кровавых, сливовых, и я говорю себе: «Наверное, чел, это не выход – надеяться на Когана-Деда Мороза». Но бабки заряжены уже трое суток назад и это тоже факт, который предвещает бег по разбитой колее старого замкнутого круга. Торч заявит о себе и его примут вновь те самые, которые так любят говорить и жить самостоятельно друг от друга в моей фантазии, в моей сюрреальной жизни; доказывая, что они нужны мне, паразитируя на моих попытках разобраться в происходящем. Это не самобичевание, это даже не последствие желчи мазохизма и даже не меланхолия. Это факт, а, значит, его можно смело искажать, устраивая поблажки собственной испорченности. У меня есть и воля и рассудок. У меня есть иллюзии и еще чёрт знает что… впрочем, эта сторона моей жизни неинтересна даже мне. Я как всегда не лишён стремлений и как всегда чересчур предсказуем, чтобы поверить в собственную периодичность.
             Оружие в руках психотика интригует, но в подобной теме я слабо разбираюсь. Лев, где ты?
             Я порой спрашиваю: почему Торч живёт в Сели? Почему ничего не меняется в его жизни? Неужели лишь оттого, что в жизни вообще ничего не меняется само по себе? Что я могу рассказать о нём? Он не напрягается. На жизнь он реагирует, когда у него заканчивается то, от чего он торчит. Он не монстр, у него полно друзей. Он не убивает, не крадёт, не врёт часто (по крайней мере, чаще курит дурь). Звереет он редко и тихо сам по себе. Помимо перманентного состояния укуренности, иногда он меланхолит, считая, что никто и никогда не видел его истинного лица. К чему он стремится? На этот вопрос проще ответить вопросом: когда он под кайфом или нет? Чем он занимается, когда его всё-таки прибивает на движения? Соскребает с иллюзий позолоту и цинус с бульбулятора… но это редко кто может видеть, ибо он считает, что в моменты оные беспонтового кипиша его истинное лицо приоткрывает  «плотную шторину мистики» (как он сам выражается). Оливер в отличие от Феникса не озабочен вечными проблемами «смерти и родов» (тоже его выражение). Он не лентяй, он – Торч. Причем, Торч Повседневный…


           Утро не предвещало никаких изменений, и погода вряд ли когда-либо влияла на настроение. Первое, что решил сделать Оливер Торч, когда открыл глаза, было твёрдым решением завязать с пагубными привычками. Но, уничтожив остатки забвения, он растворил утренние сомнения в догонской мифологии. Многие, если не все, однажды утром просыпаются с подобным стремлением, и все в Сели начинают с одного и того же – уничтожают остатки внутрь. Поэтому никто не бросает дела на полпути – того дела, для которого нужен минимум. Человек и дурь. Оливер направился к телефону в перспективе догнаться и не останавливаться до более удачного случая завязать. Через некоторое время, может, через 1 час, он возвращался домой. Путь его пролегал через разношёрстную одноликую городскую толпу. Там-то он и повстречался с Фениксом и Тупкой.
Ф.: Оли, дружище! Неужели в твоей жизни что-то поменялось?
О.: Привет, Фен… А это кто?
Ту: Тупка я.
Ф.: Ты?..
О.: Да-да-да… А по вашему виду я определяю, что ты, Фен, давно мёртв?
Ф.: Нет… Я подвис с Тупкой на три дня.
Ту: Торч, ты видел кого-нибудь с беседки?
О.: Как твой папа, Торч?
Ту: Алкалоид хочет всё продать, что-то доказать – ***ню в основном попороть – деградирует подэхе.
О.: А ты сам-то как?
Ту: А ты?
О.: Ко мне недавно Чел приходил. Говорит, пить бросил. У него от сини глисты завелись.
Ф.: ****ит.
О.: Думаю, нет. Выглядит он как-то по-нездоровому.
Ту: Да он вечно такой… будешь пиво?
О.: Я не против.
Ф.: Тогда идём к тебе.
О.: А вы уверены?
Ту: В чём? Ты чё?
О.: Я размышляю… идём.
               
                Три дня назад.
    Небольшая комната. Синий утренний свет бьёт плотно в окно. Чистая, голая, пьяная Тема неспокойно спит на надувном матрасе из рекламы. Её грязная одежда лежит уже в стиральной машине. Чел [овек без тени] кипишит на кухне заварить себе крепкого кофе и бормочет: «ёб твою мать, ёб твою мать, ****ец… ****ец, бля… ёб твою мать, ёб твою мать, ёб твою мать». Он дрожит, ибо он сам мокрый и не спит, потому что злобный коктейль водки и марихуаны держит его крепко и не отпускает: «Реальность присутствует в моей голове, но отчего она такая искажённая? Как холодно. Когда же кофе? Нужны срочно сливки и сахар… я помню это хорошо. Хотя бы в этом я уверен прочно… Какой неприятный храп. Где сигареты?» Закуривает сигарету. Затягивается глубоко и держится за стену: «вокруг помехи… водка… чужеродная тошнота… Боже, какой вертолёт!..» Он достаёт сливки из холодильника: «****ый лимон в этом свете просто убивает меня, ****ь! Я же говорил, не *** оставлять лимон в холодильнике на белом ебаном блюдце… Я слепну от этой сцены… Где очки?» Он идёт в ту комнату, где храп Темы раздаётся не громче трели очень больного сверчка. Чел надевает очки, но в них он ни хуя не видит, они тёмные и по-старомодному стильные. На ощупь он пробирается на кухню и вновь открывает холодильник… и палит на ебаный лимон! «Что шипит на плите… *****, мой кофе! Что за…» Он закрывает холодильник, и начинаются дикие шаманские пляски с заклинаниями. Тряпка, чашка на блюдце, пролитые сливки, рассыпанный сахар. Уборка-пытка. Теперь он бережно относит кофе в комнату Темы, ставит аккуратно на пол блюдце, затем ищет для Темы положение её тела, где храп вообще прекращается. Бережно укрывает её нагое озябшее тело. Садится около кровати на пол с кофе в руках. Он в тёмных очках. Окно медленно принимает красные лучи эротичного солнца, которые нежно лижут стены, проникая всё дальше. На душе у Чела пусто. Его паранойя отмерла на время. Его сейчас вообще ничто не ебёт. Он ставит чашку на блюдце на пол и закуривает ещё одну сигарету. Так начинается органичный выходной… Скоро он докуривает сигарету, ложится рядом с Темой и засыпает, заключив свою подружку в объятия. Они проснутся только вечером.

             Сель опутывает свои условности серьёзными намерениями продолжать кода-то начатое. Диалоги помогут лишь выбрать направление в субъективном полёте, но не построить новые преграды. Горечь поражений в возрасте самозабвенной романтики могут воспитывать и инвалидов. Это похоже на карточные игры. Этот кон, ты думаешь, будет твоим кульминационным пиком личных достижений. Но ты не осознаёшь, что твои карты – это только то, чем ты будешь добывать баллы. Не разобравшись в ситуации, приходится надеяться на прикуп, втайне жалея о брошенных словах и неправильных поступках, надеясь, что в прикупе окажутся две девятки, дабы иметь достаточно оснований переиграть весь поспешный в выводах кон и впредь быть не столь опрометчивым.
О.: Тупка отчаянно тупит, выбирая в друзья Феникса и Чела без тени, которые могут лишь раскумариваться, не признавая права на ошибку…
Ту: Оливер много курит и ни о чём не заботится.
Ч.: Да Фен просто обезбашенный маньяк. Он буддист хренов, его ничем не прошибёшь.
Ф.: Чел – это всеведущая паранойя. Он всегда в какой-нибудь тусовке. Наш круг общения ему слишком узок… впрочем, как и мне… хотя мне по ***.
Те: Сель молода. У неё всё впереди. Но это всё так бесперспективно.
С.: Тема и не собирается, по ходу, умнеть. Она играет в какую-то игру. Она дурочка наивная.
Ч.: Лунь – реальный чувак. Просто он долго торчит… Для нас это как итог, мы должны быть осторожней, глядя на него.

                Альтернативные диалоги.
О.: Идём… только вот что… Скажу прямо – ваши пьяные рожи мне противно видеть.
Ту: Они слегка нездоровые и всё.
Ф.: Они уже давно не пьяные.
О.: Мы идём ко мне, но вы должны привести себя в порядок.
Ф.: В твой порядок?
О.: Естественно, ведь мы идём ко мне.
         После водных процедур, завёрнутые в простыни Феникс и Тупка размышляли о том, почему Торч не спешит их банально обдалбливать, ибо те самые водные процедуры окончательно выветрили все надломленные претензии, предъявляемые Сели. Они просто хотели приторчать, сидели в простынях и недоумевали. Торч появился в комнате с подносом, на котором стояли три большие чашки с варевом с неоднозначным ароматом и какой-то десертной мелочью. Торч не мог иначе. Напиток был ещё горяч, когда под дружные возгласы протеста он открыл окно и впустил ветер – свежий и по-осеннему холодный.
О.: Молчите, ****ь! И пейте! Ни одного бранного слова, ни одной сраной темы, которая мусолится повсюду. Только настоящий момент…
Ту: И чё?! Мы будем просто твой дымящийся коктейль, и разговаривать на тему происходящего?
О.: Да.
Ф.: А не кажется ли тебе, милейший, что это как минимум неадекватно? 
О.: Именно так я представляю себе беседу трёх малознакомых людей.
Ту: Мы будем знакомиться?
О.: Нет. Пейте.   
                Отнюдь не однозначный коктейль заставил всех замолчать. Даже меня.
        Через 30 минут безмолвной церемонии.
Ту: Раздражение порой иссушает возможность обрести гармонию, и, порой, под зноем суетности гибнут корни желаний, обволакивая мироощущение пеленой забвения.
О.: И эта погоня за формой зачастую приводит к трагедии, где в итоге охотник понимает, что он даже не жертва – он орудие.
Ф.: Стремление осуществить мечты позволяет человеку надеяться на себя. Создаётся мнимое ощущение, что всё вокруг чересчур ирреально и неопределённо для реальной жизни.
Ту: Растерзанный труп примерного ребёнка, вкушаемый семейным комитетом, шаг за шагом приобретает смысл, отрываясь от ноуменального значения его индивидуального присутствия в испещрённом орнаменте захолустных ритуалов и вариаций захолустного смысла.
Ф.: Складывается впечатление, что символ природного увядания вкоренился даже в надежды и разочарования. Изменчивая либо постоянная природа разумного существа гармонична, ибо каждая клетка сложного организма несёт неизгладимые отпечатки целостности.
О.: Порой случается испытывать неудовлетворение от происходящего, но критика настоящего может зародиться лишь внутри – образность определена физиологией и химическими процессами.
Ф.: И чудодейственная работа памяти так же влияет на осознание морального момента выбора, который слишком сложен для детской определённости, как, равно он сложен и для ежесекундных желаний.
Ту: Обрести иллюзию свободы – план для большинства вокруг, самовыражение во всех возможных ситуациях со здравой осознанностью зависимости – не это ли формула успеха?
Ф.: Не оно ли приносит в мир сотрясение стабильной дегенерации, в коей мы видим свою историю; не выражение ли самого себя влечёт очередной тест на прочность закона, который мы стремимся исполнять не с меньшим рвением, нежели разрушать оный?
О.: Мы в силах обходить стороной преждевременные мнимые вопросы, которые лишь являются реакцией на один из вариантов дальнейшего развития вышеупомянутой дегенерации, кое любят украшать мимолётными эмоциями-уродам, неспособными к репродукции.
Ту: Формула успеха напрямую зависит от стабильности стремлений.
Ф.: От постоянной проверки оных.
О.: От осознанного выбора.

                Три дня назад.
     Утро было ещё в перспективе, когда четверо организмов обсуждали планы на будущее, не предвещавшее, впрочем, огромный выбор действий. Чел больше не мог сдерживать в себе паранойю, ему было нужно замкнутое пространство. Срочно.
Ч.: Этим, ****ь, всегда заканчивается.
Л.: Чел, даже если ты прав, тебе не стоит упрощать ситуацию.
Ч.: Я не собираюсь в начале четвёртого ни *** упрощать. Посуди самостоятельно: как можно воспринять адекватно фейерверки блевотины вокруг?
Л.: Чел, жизнь не так чиста, как твои ногти. Реальные люди и отдыхают реально.
Ч.: Ёб твою мать, Лунь! Чё ты несёшь?
Л.: Окружающие стрессы…
Ч.: Да ты, ****ь, гонишь!
Л.: Мир нуждается в красоте.
Ч.: Скорее он нуждается в том, чтобы ты ****ел о ней. Какая на *** красота? Толпы имбицилов долгими вечерами ищут отнюдь не красоту. То, что происходит вокруг – реальный бред.
Л.: Ты не прав, Чел. Конечно, случается время от времени всякая ***ня, но… это обязательный процесс. Имбицил поддерживает свою позицию, доказывая своим образом то, что он ****ый имбицил и ни хуя с этим не поделаешь: это те, кого ты называешь людьми. Нужно бороться.
Ч.: Нужно съёбывать отсюда. Хватит и двух борющихся.
Л.: Собственно, я не против.

            Время порой является единственным, но и оно имеет удивительные свойства растягиваться либо сокращаться. Иногда той же самой порой. Реальность вообще пытается не посещать группы числом превышающие 4-4,5 (4,3) человек. Орудие собственной непробудности провозглашает определённый тезис, о котором каждый слышащий имеет собственное представление. Было без пяти минут три, но каждый понимал время по-своему… впрочем, факт по традиции остался лишь чем-то чужеродным – никто и не думал думать о времени. Характеры, живущие по законам Сели, иногда торопятся, но никогда не спешат. Некуда.

                Диалоги по дороге.
Л.: Чел, ты по-настоящему любишь Тему?
Ч.: С чего это ты вдруг заговорил про Тему? 
Л.: Она мне интересна как человек… Ну а Сель?
Ч.: Лунь, ты чё доебался?
Л.: Я просто считаю, что ты, Чел, достоин в некотором роде… зависти… Но имеешь ли ты то, чему даже нельзя позавидовать.
Ч.: Я-то? По-моему, Лунь, таких качеств, незавидных, в изобилии у тебя. Я уж во всяком случае, не собираюсь посреди ночи кому-либо завидовать.
Л.: Ну да… Я стар, я болен. Время разрушает все мои начинания. Как изменить ход вещей?
Ч.: Порой ты кажешься неизлечимым.
Л.: Вероятно ты прав. Только вечные ценности могут быть вечными в нас. Вопрос: стремимся ли мы к вечности?
Ч.: У тебя есть сигареты?
Л.: Пять штук осталось.
Ч.: И у меня полпачки… может не хватить.
Л.: Купим по дороге.
Ч.: По какой, ****ь, дороге? Мы стоим подле двери в твой подъезд.
Л.: Дома наверняка есть.
Ч.: Это клёво, Лунь.
               Тёмная дверь в тёмный подъезд, стены, пропитанные потом, сыростью перегаром… коридор модуляции стремлений. Дополнительные ступеньки на лифтовую площадку уже своим присутствием нарушают порядок в желаниях. Две альтернативные лестницы около лифта дополняют собой картину такой нелепицы, как возвращение домой. Поэтому в выходные домой если возвращаются, то, уже не сомневаясь в целесообразности самого факта присутствовать дома…
         В те минуты лифт не работал, а 60-тиваттная лампочка освещала фигуру уставшего человека, сидящего на начальных ступеньках забвения.
Л.: Возьмём с собой?
Ч.: На ***! Новые знакомства сейчас неуместны.
Л.: Да… я его, по-моему, знаю.
Ч.: Да я в этом мало сомневаюсь.
Л.: На что это ты намекаешь?
Ч.: На то, что ты по ходу в округе всех торчков знаешь.
Л.: Это верно, но память, по-моему, тоже дана на время.
Ч.: *** его знает! Может, пойдём уже?
Л.: Идём… Как ты считаешь, у Сели есть шанс использовать свои возможности полноценно?
Ч.: Ты говоришь, что она неполноценная?
Л.: Я думаю, ей не хватает немного уверенности.
Ч.: О чём ты?
Л.: Она ранима. Ей нужна поддержка и достойная оправа её таланту.
Ч.: Постой! Мы об одной и той же Сели говорим?
Л.: Брось! Каждый из нас одарён каким-нибудь талантом.
Ч.: Чё-то я не замечал в ней особой одарённости.
Л.: Но ты и не собирался замечать. Сели нужна поддержка, иначе она покатится по наклонной.
Ч.: Я думаю, тебе, Лунь, стоит найти постоянную подругу. Твои фантазии просто перегружены долгим воздержанием.
Л.: Но я не собираюсь искать лёгких путей в жизни.
Ч.: Судя, ****ь, на каком ты этаже живёшь – это верно. Ёб твою мать, зачем всё так усложнять?
Л.: Потому что всё в жизни сложно.
Ч.: А тебе не кажется, что диагноз довольно знакомый?
Л.: Чел, на свете нет здоровых людей!
Ч.: Потому что твоя болезненная фантазия не позволяет им быть. Открывай.
                Движения рук, заклинания, которые обычно произносятся в пустой голове. Она никак не может мыслить чётко после экзекуционной лестницы, ведущей отнюдь не к здравым выводам. И Лунь, подбадривая себя проклятиями, скоро откроет дверь – тогда диалоги продолжатся. Стоит описать жилище Луня-персонажа. Это вполне банальная захламлённая квартира, в которой ярко отражается внутренняя захламлённость героя-хозяина. Да, там он равноправный царь собственной спичечной коробки. Стены не так прочны, они скрывают более хозяина от соседей, нежели наоборот. Мнимое чувство защищённости и громкие доказательства, что «все так живут, некоторые даже хуже». Обычный пенал, начинённый зеркалами, которые отражают всяческие сплетни о хозяйской безалаберности и рассеянности. Сочетание стилей, мутировавшее со временем в порочную кашицу фантазии и потерянности. Древний, как Лунь и как Лунь, забытый носок пребывает, судя по запаху, во второй стадии разложения; валяется на полу среди полугодовалой насыпи грязи. Его мебель уже перестала просить о пощаде и сейчас скрипит крайне редко, ожидая в скором времени рассыпаться. Визг и стоны дырявых труб пусть и разрушают всякие даже иллюзии о гармонии, но намекают на жизнь намного (очень намного) громче шуршания тараканов. Иногда Лунь чутко прислушивается к происходящему, и фантазия превращает сатанинский визг труб, шуршание тараканов по углам, «передвигание мебели» у соседей сверху в час ночи, звуки сработавшей сигнализации (очень частые), хрипы тяжело больного автомобиля, человеческие попытки двигаться по разбитому, очень старому, если он там и был, асфальту в человеческие голоса. Ему кажется, он присутствует там, где жизнь, и ему подобная ***ня редко доставляет удовольствие. Лунь живёт в хламе и данная ситуация приносит ему радость, т.е. он счастлив своим безвыходным положением. Созидает он иллюзии только для того, чтобы вырасти в стремительной деградации. Он любит жизнь именно такой.
Ч.: Ф-фу… Лунь, дай воды.
Л.: Чел, поищи сам. Мне нужна вода.
Ч.: Мне… (Лунь скрывается в ванной, шумит вода) тоже…
                Идёт туда, где есть реальный шанс что-нибудь найти – идёт на кухню.
Ч.: Так, погладим, что у него есть. Ага, хлебушек… зелёный, ****ь… а… вот, похоже здоровый. Кетчуп? Старый. Нет, нормальный, а майонез уже комочками. Чё в холодильнике? Водочка? Нормально. А чё в беседочном пакете? Куски хлеба, так… колбаска… хорошо, пряники… интересно, на *** я купил пряники? Сочок, м-м, прелесть… опять водка. Без водки сейчас никуда. О, да тут яички!.. Нет, надо что-то включить, разговоры «тихо сам с собой» - это уже тревожный звонок… но знакомый.
                Появляется свежий, но пьяный Лунь. Они вместе пытаются насытиться и им это удаётся. Ещё бы! Какое истовое стремление!
             Диалоги у Луня.
Л.: Я всё же считаю, что твоя  позиция чересчур опрометчива (наливает).
Ч.: Что ты имеешь ввиду?
Л.: Я говорю о Теме.
Ч.: Причём здесь она?
Л.: Она тебе не пара.
Ч.: А тебе-то откуда знать? (выпивают по второй).
Л.: Я много повидал, Чел, я знаю… она тебе не пара. Ты вон какой, а она ****ец (наливает по третьей).
Ч.: Если честно, Лунь, я ***ю от твоих слов… я очень часто хуею от твоих слов.
Л.: Я лишь размышляю, а так мне совершенно поебать. Но было бы классно, действительно классно, если бы ты, Чел, наконец, взял бы себя в руки. Я вижу в тебе охуенные задатки.
Ч.: Ты ****ишь, Лунь.
Л.: Я откровенен с тобой.
Ч.: Ты как всегда ****ишь.
Л.: Ты мне не веришь?
Ч.: Я тебе ни *** не верю.
Л.: Но ты понимаешь, что ты не такой. Ты и Сель…
Ч.: Говори.
Л.: Но ты ведь мне не веришь.
Ч.: Но ты ведь говоришь это всё не для того, чтобы я верил?
Л.: Я не настаиваю.
Ч.: У меня, кажется, всё в порядке.
Л.: А если просто кажется?
Ч.: ****ь, да ты меня просто путаешь!
                Выпивают по четвёртой. 
Ч.: У тебя есть трава?
Л.: Да, конечно. Чел, а как у тебя с Темой дела?
Ч.: Да нормально всё. Мы ладим друг с другом… ну и всё такое, ты понимаешь.
Л.: Ты её любишь?
Ч.: Да.
Л.: Ни *** ты её не любишь, чувак.
Ч.: А тебе откуда знать?   
Л.: Потому что ты сказал своё ****ое «люблю» так, как будто я спросил, есть ли у тебя что-нибудь в штанах. Это не то, что в штанах, чувак.
Ч.: Лунь, на *** усложнять? Я тебе ответил, как считал нужным, т.е. так, как думаю.
Л.: Но она сейчас там нам поле месится с Селью… между прочим из-за тебя.
Ч.: Не перегибай палку, Лунь. Я уверен, ни одна из них не думала обо мне, когда начиналась драка.
Л.: И ты оставил всё как есть.
Ч.: Послушай, я люблю её, но её дерьмо – это её дерьмо и это, ёб твою мать, факт. Мои чувства к ней не обязывают становиться ей нянькой.
Л.: Любовь – больше чем похоть.
Ч.: Любовь – охуенное чувство и я не собираюсь омрачать себе жизнь тем, о чём я даже представления не имею. 
Л.: Ответственность?
Ч.: Да, ****ая ответственность.
Л.: А если она заболеет?
Ч.: Будет пить лекарства.
Л.: А если она попадёт в катастрофу и станет инвалидом?
Ч.: Будет ходить на костылях и получать пособие.
Л.: А если она умрёт?
Ч.: Лунь, слишком много негатива.
                … раскуриваются…
Ч.: Ты говоришь о тех случаях, от которых никто не застрахован – никто не застрахован… понимаешь?
Л.: То, что зачастую происходит?
Ч.: Лунь, я не хочу ломать Теме ноги, чтобы больше любить её. Я не собираюсь умирать из-за неё. Почему бы просто не наслаждаться происходящим?
Л.: Но ты ведь вмешался в её жизнь!
Ч.: Но я не настаивал на этом и не обещал любить её больше или дольше, чем могу на самом деле. Мы ведь оба здравомыслящие люди.
Л.: И к чему это приведёт?
Ч.: Откуда я знаю? Зачем на все действия иметь определённые планы?
Л.: А как же последствия?
Ч.: Эй, с Селью я пользуюсь презервативом.
Л.: И ты решаешь проблемы с помощью гондона?
Ч.: О каких проблемах ты опять?
                Папиры забиты: огонь, предвещающий развитие саморазрушения… Я должен их кормить, чтобы они сказали своё слово. Концовка должна быть обязательно трагичной.
Л.: Это неверность, Чел.
Ч.: Да, наверное, это звучит так.
Л.: А почему ты не скажешь ей о Сели, если проблемы никакой нет, что ты неверен.
Ч.: Чтобы они появились?
Л.: Рано или поздно всё всплывёт наружу.
Ч.: Рано или поздно мы все превращаемся в то, во что обязательно превратимся.
Л.: Разве ты хочешь ужасных осложнений потом, когда это случится?
Ч.: Уверяю тебя, Лунь, я и в дальнейшем не хочу «ужасных последствий».
Л.: Но они уже грядут; сейчас ты делаешь то, что впоследствии окажется ошибкой. Тебе стоит бросить Тему и заняться своей судьбой. Забывчивость никогда не приводила к чему-либо стоящему в жизни. Хватит опираться на Тему: в дальнейшем ты можешь пожалеть об этом.
Ч.: Но проблемы тоже сами по себе не возникают. Проблемы сами по себе – лишь понятия, прямо пропорционально возрастающие с паранойей и желанием быть погребённым в проблемах. Я не собираюсь жертвовать данной минутой ради эфемерных иллюзий о будущем.
Л.: А если ты будешь жалеть?
Ч.: Я по-моему уже начинаю жалеть, что мы вообще завели этот разговор. Я пойду…



Но Лунь его уже не слышал, т.к. он уже отключился. Его тело так и осталось лежать в критической позе, пока он не проснётся под вечер. Чел вышел на улицу и закурил сигарету. Утро находилось в зачаточном состоянии. Было холодно. Он возвращался на беседку. Сине-зелёные сумерки разжижались и теряли волю, уступая своё место точно такому же утру. Ночи не было на беседке, ибо она стоит сама по себе день и ночь и не реагирует на происходящее. Существа, которые обратили ни малейшего  внимания на время суток… Тема дремала одиноко на поле боя… скорее всего она победила, ибо добилась своего – проиграла. От неё чем только не несло, но только не присутствием сознания. Чел оглядел местность и, выбросив окурок, подошёл к сумочке, стоящей подле пакетов с вечером купленными продуктами.
        Тёплая ванна, Тема и омовение. Да, Чел – не такой уж плохой чел… правда от человских приходов Тема пару раз рисковала утонуть, но ведь не утонула! Грязная одежда стиралась сама по себе в машине, Чел вечером не скажет вечером, как он выебся вытаскивать Тему из ванны, он не будет рассказывать «чё было»… Сейчас ему хочется определённого крепкого кофе; пусть он его не любит – он хочет быть чистым и трезвым…
      

        Из руин восстает былая озабоченность и мне приходится только удивляться насколько атипично поведение и как усыхает лучшее. Болото, Сель, я тебя не трахну словами: тебе как и мне нужны действия и дерьмовое настроение, когда я начинаю играть в твои игры. Молочный страх теперь уже мутант-недееспособность. Я слышу тишину, ибо я хочу её слышать. Сейчас я не гляжу на тебя со стороны, но смотрю только в глаза. Они пусты и ощущение надвигающегося апокалипсиса передаётся мне радиоволнами. Альтернативность не спасает от факта, она делает возможным и другие варианты цветовой гаммы. Чистый порыв остаётся лишь дерьмовой сказкой, когда жизнь заходит в русло больных тем и причин для разговоров. И на самом деле я знаю чего я хочу. И на самом деле дерьмовые мифы являются неизменным атрибутом разоблачения оптимизма либо веры.

      … Это отрывки из книг, которую я никогда не хотел бы написать, если бы я не сомневался в собственной импотенции зодчего. Я много чего хочу, но не факт, что всё это мне нужно. Это лишь упражнения по расширению желаний. Страх перед возможностью вернуться в утробу и забыть мой опыт; фундамент которого заложен на попытках узнать себя в отражении алкогольного озерца, которое я выхлебал за неполные восемь лет прилежных тренировок, в тумане всей скуренной травы, В бензине и в клее, в некоторых таблетках. Со всей ответственностью заявляю: там не было того, что я искал. Мысли распрощаться с собой навсегда остались на уровне тупых разговоров, после которых хочется, чтобы всё было по-старому. Апатичное отношение к поиску собственной половины или четверти, к поиску самовыразиться лишь усугубляет моё положение. Потому что мне поебать, что произойдёт со мной когда-то. Также мне поебать на мнения, в которых чувствуется мастерская рука онаниста со стажем. Я не намерен скрывать своего презрения к медленным попыткам деградировать, чувствовать собственную рассеянность и беспочвенность собственного появления на свет. Слишком уж много явлений и фактов из собственной жизни пытаются доказать мне, что я ничто и жизнь, собственно дорога лишь тем, что страшно её оборвать. Вся ***ня, что находится во мне, что мешает мне освободиться от чужих ритуалов и ****ых стереотипов, вся эта поебень мне противна.
           Итоги отнюдь не утешительные: разнообразие параноидальных галлюцинаций и осмысленная слепая уверенность в том, что это, ****ь, когда-нибудь закончится.
        Впрочем, самостоятельно вымышленные герои – это заключительная дань прошлому, погребённому во мраке язычества, а причина, стало быть, есть мой неизлечимый на данный момент романтизм. Я отдал дань саморазрушению и, думаю, не раз ещё отдам. И вот ещё отдал и всё кружится, вертится вокруг. Порочный круг отеческих грехов, грехов, в которых был участником невольным мой весь рабочий род. В том благодарны Каину должны мы быть. Прелестный слог, прелестная трава влекут меня к знакомствам; я убиваю собственную страстность, дабы жить. Среди людей, средь модных дуновений – иначе я концы отдам и мысли будут в том всему виной. Былые образы несли былую радость – другую жизнь, где продолженья нет! И быть может, ибо в трупе паразиты царствуют; когда мы-люди и могли бы немного лучше быть и быть к себе терпимей.


                ЭПИЛОГ.
    Сосите ***, долбоёбы!







 











      Последние слова были запечатлены из-за любви и по поводу моего отношения к любимейшему мазохизму. У меня нет времени подмечать скрупулёзные мелочи, ибо удовлетворение – это сладкая иллюзия и тяжкий труд. Мои анальные мечтанья и первые потрясения… Я думаю, вся моя история начинается с того, что пидор-дед познакомил меня с жертвоприношением. Я думал тогда: как это классно перемалывать вишню и ощущать себя маленьким засранцем. Дешёвые никому не нужные дискуссии о справедливости и заботе дряхлых желудков не ебли даже меня. История моего детства слишком примечательна, ибо я очень давно заметил, как хромает на оба полушария нищенская галлюцинация семейных отношений. Я хорошо помню, как я обиделся на бабушку, когда она решилась всё-таки выкинуть свою дискету со старым вульгарным фильмом и наконец преставиться. Был ли я зол? *** его знает - наверное – но на кладбище повезли меня, не обращая внимания на моё мнение. Поцелуй бабушку! А я стоял тихо в стороне, разглядывая пошлые кресты и памятники, тоскливо ожидая, когда прекратится этот скучный спектакль. Который, кстати,  отбил у меня напрочь сладостное предвкушение насладиться вкусной едой. Помяни бабушку! Нет, не этого я хотел. Меня не спас даже платок-подарок, а маленький имбицил заставил меня разговориться. Он был такой же тупой и лживый, как плач бабушкиных невесток, которым удавалось играть сложнейшие роли убитых горем заботливо-суетливых тупо-рассеяных самок. Мужчины пили и ели, убитые горем. Пожилые-полежалые были просто счастливы. Маленький имбицил был доволен, что попал на праздник, где было столько взрослых, у которых было всё, о чём мог только мечтать маленький имбицил, ибо потребности его были удовлетворены уже лицезрением его кумиров. Но моя промежность тогда ещё не пахла луком, но была девственно сладка… пахла молоком и мочой. Изредка по моему тельцу пробегали замкнутые конвульсии, о которых я не мог сказать никому, ибо никому это было не интересно. Я боялся… скажем, опасался, что мои страхи станут реальностью. Животное отец мог только реветь, а его предки, быть может и чморили меня для того, чтобы я не смог их пережить. Вобщем, на этот раз я остался на очередной семейной сатурналии один. Я был занят тогда мыслями о смерти. Я не хотел «уходить туда, куда ушла бабушка», но чувствовал, что должен умереть. Моим планам не суждено было сбыться и я остался доволен своим решением отложить страхи на потом. Через девять дней я уже с удовольствием ел печеньки и пил компот, смутно подозревая о своём желании пить и курить.



 




Мечтая о вонючем дедовском трико, я понял как противна женская сперма для содомита. Моё сознание с жадностью впитывало менструацию рассеянных игр и дым дешёвых папирос. Я отдал свою детскую беззаботность и начал слушать носом, а чувствовать кожей. Я хотел быть такой же ленивой обезьяной, как папин папа, ибо некротический  яд опьянения возвращал меня к истокам. Я стал уважать себя, ибо кумиры мои были лохами, а послушание было вознаграждено выводом, что план я перевыполнил… значит у меня был шанс стать тем, кем меня хотели «стать». Я хотел любви. Остаточные всплески и благородная сила иногда навещали меня, принося мятные конфеты запретов – в них теперь я видел новый смысл. И тут я понял: мир очень прост для меня. Я бросил себе спасательный круг мастурбации и понял, чего требовал папин папа, но к тому времени он основательно подгнил – этот любитель татарского языка!.. Но двойная мать так любит умирать и так любит мёртвых богов, что её истории позволили мне запретить себе собственную дрочку, ибо не удовлетворять и не удовлетворяться по её словам – в жизни главное занятие, позволяющее смущённо надеяться, запрещающее верить. Она права: мораль – это говно, а говно – это плохо. Мой кузен, тряпичная марионетка, осчастливил всех нас тогда, когда его подкассетник всё же обнаружили среди недоиспользованных продуктов рассеянной цивилизации: он осчастливил всех нас – один *** всем было на него поебать. Я нарочно сглаживаю острые углы, дабы ты, сын мой, имел гордость за то, о чём не имеешь ни малейшего представления – ты, тупая непонятка, смесь моей горячей спермы, по ошибке не засохшей на моих руках, и отвратительной женской. Уверяю тебя, всё поправимо. Всё перемелется и из твоих останков будет мука, которую так любят собаки. Я так люблю твой горб – мою частицу «не», нашу семейную реликвию. Я отомщу тебе за своего отца, ибо наше язычество требует твоей неминуемой гибели. Я ненавижу тебя так же, как себя, ибо ты рад, что тебе стыдно за себя так же, как я стыжусь тебя. Плохой, плохой. Мерзкий уебанец. Сучье порожденье и ****ское оплошность. Плод лени и коматоза. Ты ни хуя не понимаешь, сука. Так, деда, да? Отъебись, пидорас маленький!
          Небесная мокрота разжижает навоз, выражая моё понимание данного позыва. Я боюсь назвать его вожделением, ибо это не слабость – это прежние времена. Они просто были и кого сейчас это ****? Но не меня.
         
          Сель вновь ждёт не уваживания, а нагой правды, т.е. 100% субъективного мнения… И я продолжаю.
Период летней сини подходит к очередному эпилогу. Феникс почти каждый день летает с крыши, предвещая перемену погоды. Лунь ему Вери, сочувствует и как обычно «не в силах изменить ход событий». Тупка традиционно предвкушает грядущие рецидивы природы. Торч перебирает музыкальную коллекцию и благоухает потом. Тема запасается впрок и пытается заставить Чела заплатить за квартиру, из-за чего Чел ночует в ванной. Он хочет быть чистым. Сель сейчас реже видится с Челом, но торчит по обыкновению своему отнюдь не поэтому. Луч приобрёл красивую курточку, наверняка где-то спёр – по крайней мере, так считают разговорчики на синей беседке, которых волнует грядущее и наоборот.

Ту: Вот так всегда, ****ь…
Оли: О чём ты?
Ту: Такая погода…
Л.: Погода и впрямь говённая.
Ту: Я как раз наоборот считаю. Погода охуительная.
Оли: И чё?
Ту: Ну и ни ***.
Оли: Ну и вот, ****ь… поговорили…

              На этой здравой ноте беседа иссякает на время. Выход Чела и Темы. Он вынес мусор, зашёл домой и через две минуты в ванной зажурчала вода. Тема ебашит на кухне. Видимо, ей удаётся ей всё очень хорошо, т.к. она кричит через ограниченное взаимопонимание, стонущие тушащиеся овощи и бьющуюся о старую эмаль в ванной воду.
Те: Чел, ты опять в ванной?!
          Чел по обыкновению своему не слышит, ибо он физически не способен этого сделать из-за бытовой фуги банальности.
Те: Чел, ты не слышишь?!
         Тема резко направляется к закрытой (естественно) двери и так же стремительно барабанит кулаком по двери из ДСП. Гулкие зловещие удары запечатлеваются у Чела глубоко в сердце – в кладовой его сумеречной зоны.
- Ты с ума сошла,- сказал Чел, выключив воду.
Те: А хули ты не отвечаешь мне?
Ч.: Да я не собираюсь сейчас с тобой разговаривать.
Те: Почему?
Ч.: Потому что, ****ь, я собираюсь сейчас помыться,- и включил водные голоса вновь.
         Тема повторила удары.
- Открой дверь!- крикнула Тема и ударила по двери ещё раз.
- Отъебись,- Чел уже лёг и в глазах его, запертых для реальности, начались зарождаться приятные эротические фантазии.
- Открой, слышишь! Мне нужно поговорить с тобой.
- О чём?
- Я не могу говорить с тобой через дверь. Открой.- И в этот сложный и привычный момент динамо Тема вспомнила о кухонной работе и побежала что-то там помешивать-посаливать.
- Чел, я не шучу!- раздался громкий крик из кухни.
- Отстыкуйся…  ***та…- глаза Чела мягко, но плотно закрыты тяжёлыми веками.
- Ты что-то сказал? Что ты сказал?
         Тема вновь подле запертой двери.
- Чел!
- Иди на ***!
-… А варанчик сожрал всю твою траву.
- Пусть идёт с тобой.
- Чел, что происходит?- голос Темы становится пассивным, как у нищенки, противным для Чела
- Ты пытаешься доебать меня.
- Открой эту ****ую дверь!!!- закричала она в истерике и принялась с утроенной силой долбить по двери.
- А-а-а… ****ая тварь!- Чел с огромной неохотой встаёт из тёплой ванны, вытирает торопливо своё тело. Дверь открыта, он в трусах.- Ну и какого *** тебе надо так безотлагательно?!
- А чё ты так разговариваешь со мной?!
- А как с такой ****ью ещё говорить?! Хули ты так долбишься, будто мы горим?!
- Ты уже в пятый раз лезешь в ванну.
- И чё?
- Это вредно для здоровья.
- Чё-то мне ни *** не верится, что тебе есть дело до моего здоровья.
- То есть ты считаешь меня бессердечной шлюхой?.. Как твоя Сель?!
- Спасибо, я здоров.
- Да пошёл ты на ***, мудила.

      Чел уже одет и, хлопая негромко дверью, выходит из дома. Он слегка не в духе, он спускается по ступеням. Он знает куда он идёт. Его провожает крик Темы: «заплати за квартиру!» Но Сели дома нет либо она не открывает. Чел поднимается на крышу.
Глаза Феникса мутны, как совесть Чикатило. Он, целостный и беспомощный перед своей страстью, вещает миру выводы, которые он добыл из глубины своего коматоза. Сейчас он очень занят… впрочем, как обычно: «Люди! Обитатели нашей вСЕЛЕнной! Я предвещаю вам бури и дожди с грозами, а местами град. Вы смотрите, но не видите – так хотя бы слушайте! Наследие старых болезней даётся не всем, поэтому вы должны все осчастливить себя шагом… в неизвестность, если с крыши? Вы гоните! Вы просто ****анётесь с нескольких десятков метров и превратитесь в то, о чём мечтаете. Разве жизнь ваша не достойна банальной смерти? Ёб вашу мать, люди! Вы уебанцы, на ***, ****ь! Чел, Сель просто не открывает тебе!!!»- делает шаг в воздух.
Ч.: Мне по ***!
Ф.: Мне тоже-е!!
    Чел ещё чуть-чуть постоял на крыше, поглядел на вдребезги разбившегося Феникса. Докурил сигарету. И пошёл на беседку. Было пасмурно и кровь Феникса выглядела очень натурально. Психопатолог, вжопу укуреный, спешащий с продовольственной корзиной домой, сказал своё слово-вердикт: этот чувак – гонимый экстраверт. Он был прав и сильно укурен. Чел ничего не сказал, потому что не хотел. Впрочем, на беседку ему не хотелось наверняка не меньше… потому что лужи. Небо - туманное, пасмурное, следовательно. С болезненным солнцем. Это был обычный сельский день. Феникс выбирает для своих полётов именно такие дни. В Сели никогда ничего не меняется, но Фениксу ничто не препятствует выбирать специальные дни.



 
         



Чел шёл на беседку приторчать и только поэтому. Так же, по той же причине он живёт с Темой, он любовник Сели, он работает, он отдыхает и всё остальное. Позолоченная золотая иллюзия – это его соска, которую он никогда не выпускает из рук.
          На беседке никого не было – все ушли рвать мясо на монагу… а может на сюзьму… ну не курить же его! Тупка, Лунь, Торч стояли по пояс в дикорастущей конопле и срывали верхушки, энергично складывая их в пакет. Чел, их, конечно, нашёл. Стоя около них, лениво пощипывая травку, говорить начал первым.
Ч.: Привет, чуваки. Мясняк рвёте?
Ту: Говорим о поэзии больше. А ты куда идёшь?
Оли (который Торч, естественно): Ага, хомячку рвём.
Ч.: Интересно, чё вы тут ему рвёте?
Л.: А это неинтересно вовсе.
Ч.: Привет, Лунь. Как твои дела?
Л.: Привет, Чел. У тебя есть деньги?
Ч.: Лунь, я уже сегодня слышал нечто подобное…
Оли: Чел, нужно содержимому (показывает на пакет) придать смысл.
Ту: На вот… ещё сигарет купи, ладно?
Ч.: Ладно (уходит).
Л.: Уверен, он купит молока.
Ту: И по ***.
Оли: Я тоже не против.

       И Чел, предсказуемый Чел, конечно, купил молока… И сигарет тож. Четверо людей, питомцев Сели – молча совершали путь домой к Луню. Идея была тем редким обобщающим среди четырёх персонажей – идея сварить монагу. Сегодня работал лифт, но в подъезде не было света. Света не было и в кабине Отиса, поэтому двери с грохотом и скрежетом несколько раз открывались и закрывались, пока Тупка не решил закурить сигарету. После вспышки зажигалки все поняли с облегчением, что они все, наконец, поедут, а то, что наощупь… впрочем, мало думали и об этом. Услужливый Оливер зажёг одну спичку, чтобы Луню было легче найти замочную скважину. Чтобы, ****ь, наконец замутиться! Неловкие, но решительные движения; Лунь зажигает свет; Торч проходит в комнату; Тупка идёт вслед за Оли, по пути украдкой любуясь на собственное отражение в зеркале; Лунь идёт на кухню и делает следующие движения, обязательные следующие движения:
1. отыскивает кастрюлю и ставит её на газплиту;
2. наполняет кастрюлю оную молоком так, чтобы конопля не вытеснила святой индуистский напиток и не затушила огонь, который он зажигает и делает его максимально большим;
3. кладёт половину собранного мяса и отжимает охуенной отжималкой из конопли сок;
4. как только закипает молоко, делает огонь потише и добавляет оставшуюся дичку;
5. отжимает, добавляет огонь;
6. доводит до кипения ещё раз и отжимает, отжимает;
7. через минут 20 после начала экзекуции, когда молоко приобрело нежно-зелённый оттенок – Лунь маленькими порциями вылавливает гущу, кладет в марлю и тщательно выжимает уже из гущи сок. Выжатое сливает в один сосуд;
8. в оный сосуд через марлю выливает жижу. Отцеженный дрэк выжимает и дополняет лишними мл полноту продукта;
9. моет посуду и убирает палево.
      Этим занимался Лунь.
   
       Время говорить о сумерках. Ночь выглядит вполне свежей и я думаю мысли паразиты, которые наслаивают на меня приличный коматоз и забытье выглядят, как старые раны. Игры разума выглядят не иначе, как полумёртвый шанс воплотить в жизнь старые забавы либо смириться с косинусоидами и отдать дань уважения мистике. А мысли о сне тревожат моих обитателей, которая нынче удовлетворяет мои желания-инвалиды. Мне хочется меняться в данную секунду очень часто, ибо личины душат меня, и моё желание выжить отнюдь не является превалирующим. Я не могу не любоваться своей усталостью. Мазо, язычество, ритуалы… Вирус не меняет отношения к хронической болезни, ибо фильмы могут быть очень приятными. Флюиды-радиоволны заключили сделку с моим пагубным пристрастием, который возбуждается от моей красивой, слегка буйной фантазии. Примитивные жесты, как образы. Фу, как мне не стыдно?! Я должен сейчас высечь себя. Психика – она пагубная необходимость для упоения своей историей. В независимости от некачественных слоёв-действий, я заставляю оживать собственные чувства… но каждый раз, как первый. Разве это не прекрасно? Я уверен, что ложь – слабоватое лекарство, иллюзии – грязное бельё, кое мы хотим показывать ежечасно. Я ощущаю, как субъективное мнен6ие влияет на самое себя, призывая вокруг верить в то, что я не знал. Но призвание витии – в самом действии призыва. Я порой спрашиваю себя: есть ли у меня ещё хоть капля совести и морали и что потом? Память исправляет ошибки. Но я так не хочу возвращаться в чёрную плазму, ибо искушение велико… ну может иногда. Моя бесчувственная порода может раскаляться добела от происходящего и я понимаю, что только один актёр разыгрывает передо мной трагедию. Я люблю её по-разному и только по-разному. Что значит постоянство для меня? Недееспособность.
           Я поглаживаю свой семейный горб, гляжу на него в зеркало и мечтаю поцеловать его. Мои глаза близоруки, а ноги-инвалиды могут подкрасить цветовую палитру эмоций за секунду чёрным. Я хочу, я хочу, я хочу. Но ведь это лишь вариант: например, сейчас я любуюсь горбом и молчанием. Сель любит подобное отношение к жизни и никогда этого не прощает. Я нестабилен, я счастлив, ибо могу этим насладиться. Но я должен предупредить тебя, что всё временно, друг мой. Можно забыть, что косинусоиды – это ритуал, где ты обязан плакать либо смеяться, где ты счастливо, глупо, озабочено, грубо, с презрением, с уважением, с горечью, с притворством крякаешь и говоришь «да». Когда мусульманка приходит в твою комнату и ужасается своим иллюзиям в отношении тебя, хотя могла бы выбрать более подобающую эмоцию; и ты осознаёшь, что твои нежные упования – это лишь наслаждение от самолюбования. Горечь, сладость – это оттенки, где исламистка 16 лет – это древнее влагалище VI века. Некрофилия. О да! Чего только ни встретишь на земле! Кто в этом виноват? Её отец или брат-мутант, который хоть и старше её, но такой же никчёмный? И ты хочешь завидовать их глупости и неисправимости, ибо твой косинус иногда кончает в тебя, показывая каков ты есть на самом деле. Усложни страсти, покрась трупное раздражение в красный. Амёбы позволяют делать с ними всё, что хочется тебе, но они неисправимы, ибо всякий имеет шанс быть таковым. Наслаждайся, любовь моя!
            Воспоминания, воспоминания… Горячая ванна, громкий кофе. Гимназические крики. Вот она волна, которая накрывает мою чрезмерность: вульгарные темы для раздражения и болезненные всплески повторений. Моя щепочка тонет в водовороте, запечатлённым в одноактовом половом сценарии… А молочко-то подкисло, подкисло… Моя самокритика мутировала в желание, окружающий мир вызывает отклики. Но ведь я-то осознаю, что вокруг люди хотят лишь смерти. Что ж, они достойны своих тайных желаний. Моя слепая мышка утеряна в днях, кто теперь скажет, что я пишу бред и мечтаю об отключке? Я ведь не уловил удачный момент. Все моменты удачны и наоборот. Твоя реакция может быть другой, и я ничего не требую определённого, ибо это твоё дело, но не моё. Ты достойна презрения, если ты хочешь этого, но тебе придётся найти приличный повод, если есть хоть капля уважения-противоречия. Ты не желаешь мне верить, но я этого не достойна: удовлетвори меня иначе, подари неудовлетворение, когда я хочу этого. Кто бы мог подумать, что хрупкое тельце примет возбуждающие формы, и что это буду не я? Мост будет разобран, когда я летаю. Затылки мечтают о содомии, я хочу их убить, ибо я их обожаю. Молодой чебурек не чувствует преступления, ибо он в органах и звёзды на восхитительном небе с другими полосками. Молодая обезьянка впечатляет, ибо я в передозе от молочной кислоты. Жидкость стремится развить мои ассиациотивные понятия и застывшие маски на машинах развивают скудоумие, которое ложится на меня тёплым уютным одеялом. Я думаю, что так и надо – я благодарен себе, ибо могу ощутить чрезмерность и сломанные замки. Головка видит свет. Продолжение. Чужое отвращение, не моё. Я силён в своей логике, ибо ей не принадлежу, но вдыхаю данную секунду, ибо слепой мышь потерялся с информацией о том, какое название у сегодня. Какие раздражители. Лента в моей кассете мягко движется: две мои головки впитывают ток электричества, выплёскивая в реальность воспроизведение личных выводов и запись театральных действий, театральных действий, театральных действий, театральных действий!!! Вонзая ограничители в поры, я хочу тормозить себя в развитии от передоза. Молочко подкисло, но это повод, это повод. Стоп, я придумал, как будет звучать моя мусульманка, посетившая меня. Я был с ней, а она не воспринимала ничего кроме нашей жизни, которой ни у меня, ни тем более у неё не было. Я хотел её действий, но она напоминала мне своего глупого старого родителя. Матери у неё не было, ибо она была воплощением собственной матери. Я пробуждал в себе желания, а она в глазах своих видела долг и план. Зима не позволила мне скрывать своих прелестей, я показал ей свою комнату, она пришла в неописуемый ужас от моей антиисламистской атмосферы, потому что влагалище её было против ислама, но она была воплощением определённой обыденности, она мечтала попасть в рай, а я любил жизнь. Она говорит: нет, нет. Так не пойдёт. Я не знала, что хочу обмануться и не хотела знать. Я понимаю только то, как хочу и так, что могу желать всеобщего сатанизма, ибо уважаю панический ужас христианских сект. Она была несвободна, поэтому так соблазнительна. Предпоследняя тварь. И какая отвратительная в своих диагнозах. О, конечно, она исполнит свою роль до конца, она не остановится, ибо она не двигается. Образы человеческие, она отвратна и губительна, а брат её страшен так же, как его мать, ибо он содомит, как его мать. Он рождён от статуи своих древних предков, ибо поломлен и бесконечен в своей уверенности так же, как и в страхе. Слизь он бережёт для своих запретов. Сладкая смерть унесёт их всех. Мы обменялись запахами, меня ждёт молоко. Мечтаю о горячей воде, которую имею. Мне нужна вода, второе я решил позабыть. Мои маленькие тёмно-синие, темно-фиолетовые шортики выносили мои ноги инвалидами, ибо обвинения магнитили мой мощный торс, он не учился обвинять. Сель поглотила меня, ибо хотела меня, я хотел добраться до её внутренностей, дабы не забыть и не опомниться. Множество ветвей, очень много ветвей. Я вспоминаю дешёвые кресты могил. ****ые ублюдки погребены под ними. Мнимые уебанцы, гордящиеся тем, только тем, что они умрут быстрее, чем мать их родит. Страх покупной. Лживые щенята-сосунки, слепые… в ведре, в воде. Вода даёт жизнь, потому что вода, ****ь, это Н2О и ничего более. Зато фантазия имеет даже имбицилов, но она им только дрочит и никогда не ебёт. Их это не ебёт. Приятные фильмы-туфли, которые завалялись в непонятных движениях, которые – налёт мистики. Мои кисти очень много работают, мне нравятся движения-кубики, в которых есть образ окошек, в которых сокрыто понятие всех взаимоотношений, где я люблю широту, где воздух хочет меня и хочу исполнять свои желания, и делаю это с огромным опытом позади. Вознаграждение.
              Канабиоидные животные продолжают эпопею, ибо они достаточно отдохнули в темном коматозном стойле после того, как насытили свои желудки свежим кормом. Мороженным.

      
       Тупочка и Оли сидели молча. Оли мастурбировал чужую музыкальную коллекцию, состоящую из нескольких сот песен. Туполь поддерживал его желание испить молочка. Чел тщательно смывал микробы с собственного тела. Он был доволен, ибо в исступление приходил только от грязи. Тщательно высушив влагу, он облачился в свою одежду и вышел к Тупке и Оли. Лунь явился в фартуке, в руках его была 4-хпинтовая банка с кислотного цвета жидкостью. Четыре стакана появились вслед за банкой. По полпинты выпито, итак.

Л.: Чё-то не вставляет, чё-то не вставляет… ****ь.
Ту: Да брось, Лунь… не прошло и пяти минут.
Л.: И чё?
Ч.: А ты в первый раз будто?
О.: Лунь, что с тобой?
Ч.: А тебя, случаем, не прёт уже? А?
Л.: Да вы чё?! Говорю же не прёт.
Ч.: Лунь…
Ту: Ты как всегда ****ишь.
                Всеобщий смех.
Л.: ****ый в рот, бля-а-а…
О.: Вставило, дурень?
                Выпивают по 1\4 пинты.
Ч.: Кто видел Сель?
О.: Все из нас…
Ту: Где?
Ч.: Где?.. (озирается вокруг) фу… Торч, тебе показалось.
Л.: А Фен уже прыгал сегодня?
Ч.: Ага, я его видел.
Ту: Где?
Ч.: Да где, ****ь?! Фу, опять померещилось…
О.: Ты отравить нас вздумал, старик, отвечай же!
Л.: Я открою вам тайну: я ровесник Чела.
Ч.: А сколько Челу лет?
О.: Вы гоните.
Ту: Чё «лет»?
Л.: Ну, сколько ему лет?
Ч.: Чё «лет»?.. ****ь, вы гоните.
О.: Гонки-тупки.
Ту: Чё?
Л.: Ничего.
Ч.: Чё «ничего»?
Ту: Вы гоните.
О.: Стойте, стойте!!! ****ь, да вы гоните.
                Выпивают остатки.
Ч.: Кто-нибудь готов?
Ту: Зачем?
О.: Где?
Л.: Да где, ****ь? Фу, показалось.
Ч.: Кто-нибудь видел Феникса?
Ту, О. и Л.: Стоп на ***!
Ч.: Да вы заебали уже.
Ту: Кто?
О.: Где…
Л., Ч. и Ту: Пидор ****ый, заткнись, тебе говорят!!!
Л.: Сука!
Ту: Кто… ****ый в рот.
Ч.: А мне Тема говорит…
Все разом: Где?
                Убойный ржач.
Л.: Вот ты, например, Лунь…
Ч.: Всем молчать, ****ь.
Л.: Кто?
О.: Лунь – гондон.
                Смех.
Ту: Чуваки, это…
                5 минут молчания.
О.: Чё?
                1,5 мин. молч.
Ту: Я… это…
Л.: Чё это-то?
Ч.: *** его знает.
О.: Так! Короче…
                3 мин. молч.
Л.: А давайте…
                2 мин. молч.
Ч.: Не надо.
Ту: Чё не надо?
Л.: Кому не надо?
Ч.: Опять, ****ь?!
О.: Вот что…
                2 мин. молч.
О.: ****ый глюк.
Ту: Где? Фу, ****ь!.. точно глюк.
Л.: Мысли, мысли, мысли.
Ч.: А ты сам-то мыслишь?
                5 минут смеха.
Ту: У меня возле *** что-то вылезло.
Ч.: Я заинтригован.
                Смех.
Л.: Мы в восторге!
                Смех.
О.: Где? Фу, ****ь, показалось…
Л.: Да ты заебал просто глюки воровать, гондон!
Ч.: Вор!
                Смех.

    Прекрасно, прекрасно! Вор-Оли тормозит меня. Секунды кончают в меня свои доли. Возможно ли такое? Ограничители скорости сломлены. Холодно укуреная повесть продолжает раздражать мириады нейтронов. На спидометре кома. А ты поверишь своим желаниям? Или ты трансформер? Ты ****ый трансформер? Вот такая ты… и я такая. Разве? Разве? Разве? Смущение-смутение. Боли… у Тупки боли возле ***. Я горю нетерпением прижечь остатки пуповины, ибо секунды вызывают горечь. Обязательный кофе-догон. Неисправимость положения. Оно везде. Я силён и беспрепятственен.
         Требу от меня сахарку, мой друг, требуй. Смешивай красный и чёрный. Но политика вне нашей компетенции, мой друг. Люби меня, мой дрэк… и что-нибудь третье, включая себя. Я так отчётливо представляю своё состояние, что готов поделиться с тобой своим любимым настроением. Это настроение действительно моё, но я могу лишь предполагать кем оно любимо, потому что. Если хочешь, потому что я наслаждаюсь мифами догонов. Кровь моя флегматично играет и поражает любвеобильностью меня со стороны чужеродных сучек, которых, конечно, я бы не отказался отъебать. Но только обеих сразу – они хорошо дополняют друг друга. Я бы хотел быть с ними вне знакомых мест, вне знакомых лиц. Отъебать их с чистым вожделением, дабы показать себе былые горизонты, в которых не было запретов. Гении – не монстры, но они не просто любят жить, но ещё и живут. Здравствуйте, мокрые сумерки. Я гряду, но мне поебать на тебя, мрачная ****овка. У нас хорошие отношения, и это оттого, что ты; это оттого, что я. Это не судьба – это я. И уж я дам тебе лишь жизнь и стану твоей матерью, которую ты будешь любить, если не станешь отрицать. Погоня за формой дала плоды и вторые, и третьи… Маразматические советы прелестной мусульманки, которая посетила меня утром-скорее-ночью, я посылаю к давно известному адресату, подле оного скопился красивый гной. Я его выпущу наружу, если мусульманка запретит мне. И то и другое произойдёт незамедлительно, только вот… подождём. Сейчас ведь я с тобой, моя любовь. А холодно-укуреная проза со мной и во мне. Ты можешь посчитать, что я действительно не сон и галлюциногенный сгусток тебе любезных потрясений. В мире ничего не должно быть, но оно есть. Оно никому не должно. Выкупленный пидорас витает на обнажённых просторах и не заботится о притяжении, ибо его ни *** не держит. Это уговор: он будет нравиться своему другу-хозяину. Знакомые слова? Это мифы догонов, ты ведь знаешь. Незамедлительное продолжение. Оно льётся в меня ****ской дорожкой. Я не отрицаю себя, Самый Главный тож. Я – связь времён, связка и смазка. Я живу в мире, где правит мыслями индуистское язычество. Оно такое плотное. Прогресс в духовном-больше-в-ёбнутом смысле намного превзошёл тех. прогресс. Он, наверное, всегда был, потому что сегодня он круче всех. Обезвредь пагубную привычку и превзойди все двери. Молись, ежели понимаешь чё творишь. Во мне так всего много. Я никогда не делал другому-тому той того, чего бы не хотел сделать с собой.
           О, конечно, я люблю тебя… как клизмы… любят свою работу. Всё моё понимание базируется на одном мгновении, я не собираюсь рушить свободу ради того, чтобы сказать, что у меня слишком хорошее настроение. О, да, да, да. И ещё одну тысячу раз да и в моих словах нет или есть. Они полны и без меня. Старые мёртвые клизмы поражают стремления культом Венеры, располагая  к себе всякую розовую ересь. Законы безотлагательно взбунтовались. Ночные сцены и желание – жажда игрушек, которые устали ждать меня, когда я понимал кайф в других сменах. Я ведь не всегда любил майонез, и ты тоже не была в ночных тапках, чтобы… ёб твою мать! Быть ближе к расслабленной стабилизации. Мой бой выигран, игра вышла из утробы, а по ногам её природы течёт тёплое молоко, коим кормлюсь я и удовлетворяю ещё параноидальный желудок. Всё это ненорма. Предвкушение твоих потёмок. Слабость и вялость любимых органов. Я продолжаю, хоть и могу ещё и ещё. Увядание смелости, которая… впрочем, мои иллюзии, словом, они отдают начала моему концу, ибо они не могут иначе, ибо они – иллюзии.
         И это ещё не конец.
         И это ещё не конец.
         И это тоже не конец.
   Это чернила, отважившиеся служить форме, за которой я люблю охотиться, а, догнав, радуюсь подобно ребёнку. И вновь догоняю. Это так интересно! Двоеточие… ****ый в рот, ёбаный в рот, наследие старой темы и всё улажено, всё в порядке. Конус снова горбится, отдавая свою тень горизонту. Я ничего не выбрасываю, процеживаю иллюзию и оставляю чёрную водичку в баночке. Мусульманка выпьет её. А я выпью её, лёжа в мрачном галюне. Фильмы-тумбочки – это очень актуально. Разве я это не слышала? Всего так много. Продолжение.

                ГРЁБАННОЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ. 
  Я знаю, чё творю…






             После замечательной концовки необходимо всё поставить в воду – все выводы. Что я получу? Что возникнет после сладостного истощения игры ребёнка. Пружины в некоторых дверях чересчур сильны для детских представлений о собственной матери. Возможно всё изменится, когда я потеряю мятный привкус мятных сосок. Ёбнутая панкуха мечтает о Сиэтле. Ёбнутая панкуха мечтает о славе. Довольно архаичное решение старых ран. Я расплатился на сегодня с запретами, намазав на себя слой сливочного масла. Когда-то оно было с сахаром, но теперь со смазкой. Переключение на радиоволну. Я волнуюсь за мыша, ведь он ушёл кучу времени назад, а представления о числах только у него. Отличный повод поселить старого приятеля в тёмном чулане и заставить его выколоть себе глаза. Его большие глаза мне всегда нравились, поэтому я буду его называть как захочу. Единственная правда, субъективное единственное мнение.
Чуждые прелюдии и знакомые экзекуции. Мама, не выключай, пожалуйста, телевизор. Разбуди меня пораньше и ни о чём не спрашивай: через несколько часов я охуенно приторчу и это мне не помешает. Вскармливай грудью, я боюсь вешалок. Я не буду говорить. Я не буду психопатом. А потом я не буду. Мазохизм? Правое крыло действует с утроенной силой. Всё это уже было, поэтому-то у меня уже давно глаза велики.
        Мыльные оперы и 12 злобных зрителей – это стороны одной монеты. Я вновь предвкушаю весёлую кутерьму. Сладость виноградной лозы доступна мне, но я лежу на траве, на круглой земле. Солнышко улыбается мне сквозь озоновые дыры и лижет мою кожу, я меняюсь – чудесное путешествие. Может ли быть иначе? Конечно! Поздравь меня. Стены запечатлевают моё присутствие: начало и начало. Я этого достоин и ты тож. Всё продвигается, детка, но цвет меняется – оттенки те же. Моё присутствие. Улыбайся.



   
             Был уже поздний вечер, когда Чел, Тупка и Оли покинули Луня. В членах обкумаренного организма Луня чувствовалась усталость. Невзирая на свои недостатки и прелести, он не любил кайф имбицилов – передозировываться молочной кислотой и торчать без сил. Поэтому, замочив свинку, он решил обкуриться марихуаной. Достал в прошлом прозрачный, но теперь жирно затонированный бульбулятор; с профессиональной быстротой смастерил колпачок; насыпал травку – рыжую и приветливую, и… в дверь позвонили.



 



Прелестная какофония звонка позволила Луню не торопиться с выводами, которые он заключил после принятия пищи. Неторопливо он поднялся и, скажем, поплыл к двери. «Кто бы это мог быть?»- пронеслось в одурманенной голове. Единственный источник света, который занимался своим делом, находился в комнате, поэтому в коридоре стояли приятные сумерки. Лунь решил остаться во тьме… в потёмках. За окнами деревья кланялись расшумевшемуся ветру, несколько капель дождя уже посетили окно, где играла тихая мелодия. Лунь был в джинсах загадочного цвета, того же цвета в футболочке и под кайфом. Он был пассивен? Ну может чуть-чуть… Когда он отпер дверь, перед… впрочем, он не знал кто это мог быть. Некоторая доля света вышла за пределы его жилища и осветила… Сель была печальна. Траурный макияж был слегка смазан и на лице её виднелись дорожки, следы от слёз. Лунь просто обнял её; он подумал, ёй это нужно и был прав. Сель пару раз всхлипнула, он дружески ласково похлопал по плечу и предложил ей пройти в комнату. Тихая мелодия закончилась и нарастающий дождь со свистом и стоном разрядился множеством капелек – больших и малых. Буря была по ту сторону окна, Сель это поняла и расслабилась. А фартук поверх Джинс и футболки на Луне, наверное, усиливал чувство успокоения. Сель была безмолвна, Лунь ни о чём её не спрашивал. Он растопил бульбулятор и протянул Сели. Она вдыхала мягкий дым марихуаны, пока не почувствовала первый прилив неги. Индуистские, конечно индуистские плавные мотивы распространялись и заполняли все уголки в комнате, как конопляный аромат.
- Что-то произошло?- спросил тихо Лунь. Сель покачала головой. Ничего не значащие сигареты.
- Ничего не произошло, Лунь,- в голосе Сели звучала мятная горечь.- Ничего, Лунь. Почему? Неужели так ничего и не произойдёт? Мне страшно быть одной, поэтому я здесь.
- Да, ты одна…
- Но почему, лунь? Почему мне так страшно?
- Почему мы все одни? Почему мы хотим, но не можем либо не делаем?
- Может я не то хочу, Лунь? Но почему я хочу именно это?
- Всё будет хорошо, Сель.
- Ты действительно так считаешь?
- Я думаю, сейчас всё нормально. Ты что-то делаешь или нет, а потом идут последствия. Но ведь сейчас, Сель, ты тоже что-то любишь. Потом тоже будут приятные мгновения.
- Я буду старой.
- Ты не будешь старой.
- Я боюсь.
- У тебя болезненные приходы, это пройдёт. Ведь подобное уже случалось… и произойдёт потом, но ты не бойся. Не нужно бояться. Ты просто проживаешь свою жизнь. У каждого есть своя повесть: ты – в моей, а я – в твоей. Я рад, что ты есть в моей повести.
- Я рада, что ты в моей… только… вот…
- Я в твоей повести персонаж, я играю определённую роль. А ты играешь… свою роль в моей. Но никто из других не может почувствовать твою роль в твоей повести. Ты переживаешь за себя.
- Да.
- Ты сыграешь свою роль. Твои радости – это твоё, если угодно.
- Я не хочу быть ролью. Я хочу быть живой.
- Ты живёшь, Сель, живёшь. Я люблю тебя… только по-своему.
- Значит, я тоже люблю тебя по-своему. Это говенная любовь? Я тебя не знаю и не хочу, и не могу… Всё по-дурацки…
- Ты не обязана так думать. Если ты любишь, то не обязана что-то делать, кроме… любить, Сель.
- Я плохая.
- Ты можешь не быть хорошей.
- Меня беспокоит совесть… стыд.
- За себя?
- Да.
- Это поправимо.

    Лунь зарядил гигантский макун и методично отхапал обоих. Он не принуждал её лечь с ним в постель, но ведь просто лечь в постель – это так невинно, неправда ли? Он её не удовлетворял… так – сунул и кончил. Она не думала кончать. Это была не страсть. Это был миг любви, который делает жизнь прелестней, но после него…
                ПРОДОЛЖЕНИЕ…
    Луню повезло. Да, он был счастлив предаться чистой любви без остатка. Его обнажила любовь, он хотел её просто так. Он был силён, что не мог противиться и не думал ни о чём, кроме любви. Утром он умер от передоза.
     Сель легко восприняла этот факт, потому что никогда не лицемерила. Прекрасно, не так ли? Вчера она попала под машину, который вёл какой-то торчило, и она скончалась по пути в больницу.

    … Чел шёл под монагой домой и его охуенно пёрло. Он поднялся в обоссанном лифте на нужный этаж, подошёл к двери, полчаса пообыскивал себя; затем отпер дверь, зашёл, разделся и по обыкновению своему направился в ванную. Тема лежала на кровати. Она была в халате; она была вжопу пьяная, о чём свидетельствовали две пустые бутылки из-под водки, валяющиеся по комнате и початая третья в нежных руках. Пьяна и очаровательна.
Те: А-а-а… Пришёл, ****ь! Ну, здравствуй, здравствуй… *** мордастый. Был у своей ****овки?
Ч.: Прекрати истерику, Тема.
Те: Я? А что я? Я спокойна. Я охуенно спокойна. Я охуенно спокойна, ****ь!!!
Ч.: Да что с тобой?
Те: А что с тобой?!
Ч.: Я в поряде.
Те: Да-а-а? Ни *** себе?
Ч.: Тебя это удивляет?
Те: Меня это ни *** не удивляет! Ты всегда в поряде.
Ч.: А что тут такого?
Те: Да ты просто, я думаю, обнаглел!
Ч.: Объясни… нет, не надо ничего объяснять.
Те: А я и не собираюсь тебе ничего объяснять, ****ый пидор!
Ч.: Ладно.
Те: Ладно, что ты меня не любишь? Да?!
Ч.: Я люблю тебя.
Те: А я тебе ни *** не верю!
Ч.: А я тебя не собираюсь уверять в этом.
Те: Да пошёл ты в ****у со своей любовью такой!
Ч.: Ладно, но только завтра. Сейчас меня так прёт, что… куда я пойду?
Те: К ****овке своей иди.
Ч.: Ты имеешь ввиду Сель?
Те: Это ты её имеешь. И меня ебёшь и её. Такой ты охуенный. Ей ты то же самое говоришь?
Ч.: Нет. Она ведь не ты.
Те: Ну, конечно, она же такая охуенная…
Ч.: Послушай, Сель – это Сель, и мне нравится её ****ь. И тебя ебать мне тоже нравится. Мы живём вместе, потому что мне нравится с тобой жить. Ты спрашиваешь, кого я люблю, я тебе отвечаю, потому что… да хули здесь скрывать? Меня вся моя жизнь устраивает.
Те: Ты правда любишь меня?
Ч.: Да.
Те: Я тебе не верю.
Ч.: Как хочешь.
Те: Ты заебал уже меня.
Ч.: По-моему, ты пьяна просто… ты расстроена.
Те: Я не понимаю, как ты можешь любить одну, а ****ь двух?
Ч.: Потому что ты не знаешь меня, поэтому и не понимаешь.
Те: По-моему, мы довольно долго живём вместе, чтобы…
Ч.: Придумать друг другу непонятные обязанности… чтобы не верить? Или чтобы требовать?! Если ты хочешь, чтобы с тобой жил не я, то я переберусь скоро куда-нибудь.
Те: О чём ты? Хотя да… вали… мне по ***. Мне так плохо без тебя. Почему всё так? Я не могу больше так!
Ч.: Или ты перестаёшь требовать то, чего нет в моей природе… или ищи свой больной идеал, который живёт в твоих фантазиях.
Те: Я люблю тебя.
Ч.: Я люблю тебя. Ситуация такая: я наслаждаюсь тем, что люблю тебя, ты – нет. Это твоё, вобщем-то, дело, но сейчас ты требуешь, чтобы и я прекратил быть таким довольным.
Те: Не бросай меня. Я изменюсь.
Ч.: Не выгоняй меня из квартиры – этого для меня достаточно, чтобы не бросить тебя.
Те: Что мне делать-то?
Ч.: Делай, что делала и избавься от своих ёбнутых претензий. Я не твоя собственность.
Те: Я этого не хочу. Хочу быть твоей собственностью.
Ч.: На *** такой сложный слог? Я не уверен, что мне нужны рабы.
Те: Что мне сделать, чтобы ты всегда меня любил?
Ч.: Это не в твоей компетенции. Делай, что можешь. Не надо жертв.
Те: Я не понимаю.
Ч.: Потому что не знаешь.

       На этом разговор оборвался. Чел ушёл в ванную. Тема уснула там, где разговаривала с Челом. Чел думал… впрочем, его просто пёрло. Он понимал, что сказал, как сказал, как понимал. Ведь это не единичный случай, такое происходит порой. Ну что ж, он остался при своём. Он и был при своём. Тема отрубилась в пьяном негативе без каких-либо чётких мыслей. Я думаю, что тем временем безымянный наркоман уже принялся обрубать проводку в подъезде, чтобы сдать её на цветмет. Думаю, будет лишним объяснять, зачем ему это всё. Но проводка на этот раз ёбнула сильно и случился пожар. С проклятиями этот наркоман побежал… наверное, на поиски автомобилей с дисками и автомагнитолой. Полуночный кипиш, пожарная команда не торопясь мчится, люди спасаются. Такое бывает. В числе жертв огненной стихии были и Чел с Темой. Такое бывает.


    Алкалоид пришёл домой раньше обычного. Может потому, что 2 дня он вообще не приходил. Тупка торчал перед телевизором, он перепил монаги, которую сварил сам наутро после тусовки у Луня. Молочко было очень забористым, он выпил много. И он торчал перед телевизором. Алкалоид ввалился, как цунами. Первые три шага, он подобно зверю, выбирает жертву для скопившихся обид. На этот раз он выбирает Тупку.
Врывается в комнату:
- Ты!!!
     Тупка переключает канал:
- Ну я…
- Чё ты тут строишь из себя?!- о, какие жестикуляции!
     Тупку прёт, он не понимает, что перед ним тот, кого он больше всех боится. Он видит в нём обычного имбицила. Играя пультом, он встречается взглядом с Алкалоидом.
- Да, по-моему, это ты до *** из себя строишь!
      Алкалоид наверняка опешил: у него никогда не было повода для синих баталий; что это – страх?
- Ну-ка встань, сучёныш, когда с тобой отец разговаривает!- он бьёт кулаком по столу. Громче, громче – вот она, синяя мощь деградации индивидуальности.
- Отъебись, еблан,- Тупка хочет посмотреть телевизор, он ложится. Боже, какой вертолёт!
         Грозный Pater хватает Тупку за грудки и Тупочка рефлекторно выписывает пару-тройку шлюпок по фамильному портрету. Ну вот, Алкалоид, наконец, достиг апогея своей ярости. Он доволен, значит можно и так. Он швыряет Тупку в угол.
- Отца?! Ах, ты пидор! Ну, ****ец тебе, сука.
         Естественно, бьёт Тупку кулаками и пинает ногами. Тупка в наркотическом шоке, его отец поехал крышей от синевы. Какая жалость. Что чувствует Тупка под градом ударов и противным рёвом Алкалоида? Ничего. Он в вакууме. Ему совершенно поебать на себя.
- Ну-ка встань, ****ь…- Алкалоид устал.- Чё ты.… Как ты меня назвал?!
    Тупка чувствует тошноту и острую, как бритва мысль, что его оппонент даже не слышал, что говорил Туп. Сработал механизм обычной потасовки: ведь синь – она везде синь. Быстрый, как молния, мощный, как пушечный выстрел, удар поразил Алкалоида во всех смыслах и в область виска. Тупка никогда ничего подобного не совершал… может очень давно… пару раз… Короче, он уебал папашу. Тупка пошёл к себе в комнату  и включил музыку. Музыка была прекрасна, была пузатой и иллюзорной. Он захотел приторчать и был в этом абсолютно уверен, хотя также был невменяем. Таблетки. Фиолетовый цилиндр отпускал норму: одну? Две? Три? Как приторчать: отдохнуть или улететь? Он съел одну. Этого должно хватить. Но приход будет потом… тогда две. А не улететь ли по-обезбашенному? Нет… тогда три. И ещё пару для прихода. Музыка ещё долго играла, но он уже не слышал волны из механического ящика. Он слушал собственную музыку…
      
      Было дождливо и неспокойно внутри Феникса – Служителя собственного комплекса. Жрец по обыкновению своему подмёл место очередного умоотключения. Руки как-то неудобоваримо потрясывались. Похмелье? Брось! Скоро всё прекратится… что? И начнётся вновь. О да! Неудобный день. Жарко. Надо снять куртку. Ветер несёт дерьмо по двору – всё в порядке. Безлюдно. Конечно, все палят олимпиаду – соревнование по надрыву пупка. Прячутся в коробках. Где папироса заключительного прыжка? Ага, вот она. Ну, хватит подметать. О, люди, люди! Несъедобные существа. Кроты! Не вы! Полуголая блесть и *** его знает чё это за понятие, ибо оно отражает пасмурные настроения жёлто-бледных-смуглых-чёрных имбицилов\паразитов, коими кишит болезненное чрево планеты. Встречайте, лейкоциты свободы! Бери моё время, только обмакни его в горячий шоколад, когда в очередной раз возьмёшь его в рот. Пятнистые увядания распространяют бактерии всевозможных болезней. Апогей косинуса здесь! Вновь он устремляет меня к короткому мгновению, которое лишь может сомневаться в моей благопристойности. Возьми меня, влагалище смерти, это ненадолго, как порой кажется. Используй этот опыт в качестве туалетной бумаги.
       Шаг с крыши прочь. Полёт. Смерть. Он не реинкарнирует больше, ибо истёк его срок. В этот момент, который запротоколировал факт и подсчитал, он пал – жрец собственных комплексов. Просто вышел срок его забавам, коим он предавался всю свою жизнь; вышел биологический срок его жизни.

       Недоразвитый Луч скончался от банальнейшего полеомелита. Болезни в слабом организме расцветают, как цветы в оранжерее: такие же сильные и изящные. Солнце пекло Луча изнутри, он должен был раствориться – этот недоразвитый сгусток фотонов. Врачи решили не продолжать пятнистую агонию, ведь Луч не мог больше плясать, поэтому решили за него: лучше умереть быстро от прихода, нежели перед смертью успеть сойти с ума. Польстили недоразвитому уебанцу и укололи его так, что через 20 минут Луч в последний раз выразил эмоцию так, как умел. Это была улыбка… и отнюдь не потому, что его принудили приторчать. Вот так ещё бывает…


         Вечер. Мятный вечер. Чё же добавил Лунь в монагу. О, это было впечатляюще. Дождь. Я, вероятно, промокну… но слегка остыну. И надо обязательно вынуть булыжник из своей головы – он мне мешает ходить в то время, когда это мне так необходимо. Вот скоро и знакомый двор, скоро я увижу знакомую рвоту на ступеньках, ведущих к  парадной. Интересно, в каком кармане у меня ключи?.. впрочем, пока неинтересно. Ветер. Клёвый ветер. Голова горит, но она, я уверен, почернела изнутри. Как снаружи. Мостовая такая тёмная и блестящая. Куда я иду? Зачем? Домой, чтобы вытащить кирпич из головы. Фу! Лунь – вульгарный торч. Я несколько смущён. Да, ни фига себе глюки! И как прекрасно у меня на душе. Рёв синих медведей, вой самок на лавку. Карета. Что там вдалеке? Там привычные жёлтому глазу-Луне игры. Имбицилы любят имбицилические игры, любят обливаться молочной кислотой и скрывают свой потовый аромат. Наверное, потому, что они смущаются запаха навоза… эти говнюки… Ха-ха. Когда же уберут эти железяки?.. Впрочем, это всего лишь вопрос. Сколько окон используют природу для света в их окнах, для привлечения летающих насекомых? Марли – это повод не раздражаться и давать своё тело покусывать. Брось, чел, комары сами по себе не раздражают. Ведь это правда и это нужно принять всем, как факт. Как же прекрасно!..
          Последние слова-мысли Торча, скончавшегося сразу же после этих слов-выводов от инсульта – торча с большой буквы.


        Нет в мире более расчётливого и продуманного явления, нежели страсть. Ибо нет в них границ и законов. Ибо они делают человека свободным, от дурного влияния его друзей, родителей, его приятелей и его незнакомцев. Голод можно утолить только пресыщением. Пресыщение возможно лишь при отсутствии запретителя, который порицает свободную душу и запрещает любить друзей, родителей, приятелей и незнакомцев; который владеет властью увеличивать напор негатива в любезное сознание; который насилует подсознание; не ведая того, что оно естественно и непорочно. Мораль? На *** мораль, если нет способности открывать с помощью оной новые двери. Мораль приносит имбицилам вред, они видят в ней только запреты и разжигают в себе ненависть к жизни. В итоге с этой ненавистью имбицил обязательно убьёт, если услышит «не убей». Хотя бы себя. А может, он постарается отравить вокруг жизнь, ибо требует награды за то, что он не убивает. Человечество пошло по пути развития, которое диктует язычество Сели, а религия – это лишь ещё одна возможность запретить себе. Но религия не запрещает… она предостерегает. Что станется с человеком, когда ему каждый день запрещают то, чего он не собирается делать?
          И жизнь выглядит приятней после дрочки, потому что это прекрасно. Паразиты привлекают меня способностью творить болезни. Полуночные две луны и ещё четыре в моих окнах. Они изобилуют галлюцинациями под призмой кирпичных стен в бродячих заплесневелых мозгах. Я попробую тебя обязательно, если ты найдёшь способ привлечься к собственной конструкции. Время надломленного бреда исправляет начатое. Кто в наше время не хочет выебать свою мать или, что ещё лучше, собственного отца? Но ещё прекрасней – трахнуть отца своего отца, дабы слиться окончательно с традицией и передать бесценный опыт счастья своим предкам, былым поколениям. По сути дела, это может развить чёрные дырочки; а уж как это расслабляет мышцы влагалища! Я хочу их помассировать, чтобы они напряглись и кончили. Это так подбадривает, я это делал. Разносторонность полов, если напрягает, то напряжение даёт неизмеримое наслаждение от стремления избавиться от жидкости. Через пот и сперму: то, чего хочется всегда – даже в языческой атмосфере импотенции.
        Сезон размытого экрана перешёл в заключительную фазу, и теперь я могу говорить свободно. Последняя, открытая мною дверь на данный момент, думаю, стоила всех усилий и многих переживаний – иногда кино переключается на рекламу, о, это ужасное потрясение. Иллюзорный купидон возбудил мой косинус, и я испытал в полной мере головокружительный спуск  и я открыл ещё одну дверь. Их никогда не будет в недостатке
         Эта дверь примечательна тем, что никто из героев не открывал её по сей день, ибо не замечал особой характерной черты многоуваженной Сели. То, что я увидел за дверью и далее вывод…
        О, Сель, конечно, приятно ласкает мои яички, но ведь она хочет взять мою красивую игрушку в рот, а мы не знакомы так хорошо, чтобы я не доверял её породе и её каннибализму. Она и глядит на меня не так, будто хочет позабавиться с моим коньком-доктором. Я вижу, она не больна тем, что и я, но хватит ли мне света, чтобы я растворился? Она кипятит мой анус – что ж, это приятно – она хочет удостоверить мою личность и с каждым новым мгновением полномочий у неё становится всё больше. Я спрашиваю себя, кто я? И что мне нужно?.. Я не доверяю и не вдыхаю пары страха – пота и серы – собственного страха. Я тянусь языком до масла, чтобы присутствовать при моём тщательном осмотре. Я думаю, вскоре мы заключим с ней товарищеское соглашение – она делает то, что ей нравится, я делаю то, что нравится мне. Мать научила её стимулировать мужские чресла и научила доверять им, любоваться и наслаждаться чудесной игрой. Во мне отец воспитал любовь к собственному телу – страсть, возбуждающая каждую мою клетку. Миллиарды головастиков серьёзно готовятся перебраться из двух прекрасных резервуаров, где они стали теми, кем они являются сейчас – когда собираются сесть в кабину катапульты и совершить невероятное путешествие. Новые герои движутся во мне, они знают, что рождены для движения и понимают, что двое или только один обретёт личность, которая будет обладать возможностью двигаться