Цикада

  На его глазах свершалось непостижимое. Мертвое насекомое вдруг зашевелилось. Напрягая  тело под хитином, оно пыталось продраться сквозь собственную оболочку. В тишине эхом разносилось шуршание и хруст разрываемых  тканей. Кожица, наконец, лопнула, и, собрав остатки сил, мучительно медленно из нее стало выходить нечто, некое новое существо. Теперь это была не та цикада, которая судорожно вцепилась лапками в кору дерева. Та осталась бесцветной скорлупкой и пустыми глазами глядела теперь на то, как вышедшее из нее существо подхватил ветер и унес в неизвестность.
  Он протянул руку и снял с дерева сухую оболочку, которая шевельнулась на его ладони. Блеснули мертвые глаза. Через миг порыв ветра наполнил ее, сорвал с руки, и она полетела вслед за своей бывшей душой.

Кристофер Ивер "Возвращение Исимы Таро".   

     Сегодняшний день сгорел и больше ничего не будет. Ни снов, ни звуков, ни времени. Чуть больше месяца прошло, сорок бесконечных дней. Сон, длиною в миллион световых лет. Я не смогла...Все, что осталось мне от него – фотография, висящая на такой же белой стене, как и в его доме. Что мне осталось? Память до боли в сжатых зубах, которая страшнее беспамятства.
  Кто вел меня тогда, свет какого огня повлек в чужую сторону за тысячи километров, чтобы там найти его и не остаться, чтобы молча позволить увезти себя обратно, надеясь на что-то лучшее, на что-то большее, чем просто возвращение? Не простившись навсегда.
  У меня теперь ничего нет. Обет молчания, заколоченные двери, еженощный желтый свет, сжатая в дрожащих пальцах сигарета. Медленно обугливается ее узкое белое тело, плывущими плавлеными лучами уносится к куполу дым. Дым становится светом под куполом. Благоуханием, угодным Ему.
  Я отстояла на каменных плитах долгие мучительные часы, не ощущая ничего, не помня себя. Растворяясь в боли голосов, становясь эхом, я кричала, не разжимая зубов. Знала, что это не его Бог. Он не верил в этого Бога. Но кого мне просить?! Кто сможет? Я молила Единственного, принявшего чужую боль, вернуть мне того, кто не верил в Него. Верни, отдай мне его!
  Уже не вернуть. Последний день. Вышли все сроки. Не реанимировать, не воскресить чудесно. Выпиты сорок последних дней. Распятый на кресте не понял меня, не принял.
  Последний день...Кто-нибудь вспомнил о нем сегодня? Хоть кто-то думал о нем все эти дни? Я смеялась в тот миг, когда его не стало. Я танцевала на сцене, когда его забрасывали землей. Того, кто прежде был чистым духом, зарыли в землю, как нечто родственное этой земле, как камень, кусок дерева, кучу мертвых листьев. Под холодными дождями это не земля – черная грязь. И он теперь медленно становится ею. Тело становится землей. Нет, не думать об этом…Стоит перед глазами его последняя картина, чудовищное воплощение смерти, то, чем он стал теперь. Эта мысль, это видение преследует меня постоянно. Не дает дышать и видеть свет.
  Так сходят с ума...Следуя молча за тенью по длинному пустому коридору. Дальше, дальше, лишь свеча горит в руке. Только бы обернулся, думаешь, только бы обернулся, запомнить бы навсегда. Да и ждать, когда тебе время выйдет. Держа перед глазами, как фотографию, выхваченное светом лицо, ждать, когда придут ночью за тобой. А может, и днем. По освещенной солнцем, ослепительной дороге...



  Она была голодна. Утренняя репетиция окончательно вымотала ее. Взмокшая, выжатая, она смотрела в зеркало потемневшими глазами минут десять, пока сдирала с себя одну шкуру и наращивала другую. Выйдя из душа, стараясь пригладить мокрые волосы, растирала отбитые колени и пыталась улыбаться. Она покинула репетиционный зал последней, не могла уже слышать их голоса, видеть их лица. Одна, одна…
  Как тихо. Какие странные улицы. Будто все вымерло. Прошел черный кот, за ним – ветер, потом – несколько красных листьев. Каждый шаг отдавался звоном, был слышен скрип каждой песчинки под подошвами. Не заблудиться бы. Странные улицы. Почти не видно неба, настолько они узкие. Прилепленные один к одному дома с затемненными, как во время войны, окнами. Безлюдье.
  Постепенно шум приближался, она не успела даже испугаться и посмотреть наверх. Взрыв грохота - над самой головой пронесся скоростной поезд. Лестница вверх, вниз, поворот и – солнце. Город, оказывается, был рядом. Вот и привычный поток: люди-машины-люди. И солнце. Видимо, в последний раз в этом году. А дальше будет дождь. Хотя, здесь, возможно, и нет.
  Она хотела есть. Как и всегда после репетиции. Но знала, что не сможет съесть ни крошки. Бутылка воды без газа в руках – это все, что можно. Она села на низкий выступ, прислонившись к стеклу спиной, на границе света и полутени рядом со стоянкой  велосипедов. Позади – небольшой ресторанчик, впереди – поток бегущих сине-белых клерков, по левую руку – миниатюрное уличное кафе, где обычно никому ни до кого нет дела. Флейта тихо пела сквозь разговоры вполголоса, говорили о серьезном, не было слышно смеха. Прекрасно, пятнадцать минут свободы и она придет в себя.
  В сумке почему-то оказалась книга в темном переплете. Не ее. Кажется, она видела похожую в руках Марка несколько дней назад. Читал он ее? Может, и читал. Загнута страница.
Ведь ты – лишь человек
С  неверною судьбою,
Ты - лунная трава.
И  что ты можешь знать, мне говоря:
Мы после встретимся с тобою?
  Она прочла и замерла, глядя перед собой, как в разверстое ночное окно. Что произошло? Ей показалось, что что-то произошло, бесшумно изменилось все вокруг. Или простая мысль пронзила сознание: все уже было. Все, что я делала в предыдущей жизни, все – ради этого мига. Зачем я здесь? Как я оказалась здесь? Кто вокруг меня? Ей стало так страшно, как никогда. Она закрыла глаза.

- ...откуда ты знаешь?
- Я не знаю. Я просто должен был найти тебя.
- Зачем?
Чей-то разговор вплетался в ее мысли, спутывая их клейкими нитями, врывались чужие слова, хоть она и пыталась отгородиться.
-Поверь…я не хочу быть излишне жестоким, но я болен. Теперь я один. И я… не хочу крови…
- Успокойся. Я могу чем-то помочь?
- Ты? Помочь? – Смех.- Что ты можешь знать? Обо всем этом?
- Только то, что все получилось не так, как ты хотел.
- Постой! Ты же придешь потом! Мой телефон…я должен еще кое-что...
- Если будет нужно, я сам найду тебя.
В это время она открыла глаза, почувствовав кожей движение воздуха . «Я сам найду тебя» - стало продолжением ее сна наяву. Повернувшись влево, она наткнулась на прямой взгляд в упор. За столиком метрах в двух от себя  увидела человека со странным лицом. И он смотрел ей в глаза. Нет, скорее, сквозь них. Лишь проследив этот взгляд, она заметила удаляющуюся темную узкую фигуру. Не оглянувшись, некто впрыгнул в седло мотоцикла и унесся прочь, оставив синее бензиновое облако. Она снова обернулась. За столиком тоже уже никого не было, лежала лишь непогашенная сигарета в пепельнице и красная салфетка, которую порывом ветра прибило к ее ногам. Это был тот самый телефон. Она подняла его, и, не осознавая зачем, засунула в карман джинсов.

  За дверью стоял Марк, в голосе не было ни тени удивления:
- Ты здесь, и на звонки не отвечаешь, а тебя, между прочим, ищут. Мэтру понадобилось вдруг собрать всех еще раз. Пойдем.
- Марк, - она протянула ему книгу, - она лежала в моей сумке. Не знаю, как она там оказалась. Возьми и не подумай, что я краду чужие вещи.
-Это не моя. С чего ты взяла.
- Не твоя?
  Потемневший воздух за окнами раскололся вспышкой молнии. Гроза в ноябре? Возможно, здесь это вполне естественно.
Когда они вышли из отеля, дождя не было. Под густо-лиловым небом все вокруг заливал неуловимый желтый свет из неизвестного небесного источника, приглушающий даже звуки и голоса. Она рассматривала свою желтокожую ладонь, как какой-то новый предмет и не слышала ничего, ни шума города, ни слов Марка, идущего рядом. И тут остекленевший тусклый воздух начал тихо двигаться в одном направлении. Вначале медленное, едва уловимое, с тихим тонким свистом, движение это становилось все упруже, все сильнее и быстрее. По вмиг опустевшим улицам понеслись тучи невесть откуда взявшейся пыли и бумаги,  как напуганные стаи птиц на побережье. Загремели кровли и рекламные щиты. Их сбило с ног. Ужас мелькнул в глазах Марка. А она хохотала, не в силах подняться с тротуара, захлебываясь ветром, отдавшись этим бесформенным бумажным грудам. Мистерия в тысячу ветров...


 - Ник...Ник...- холодная ладонь легла на лоб. – Ники, ты слышишь меня?

...Похоже на последний вздох перед броском с бездонной крыши...
Похоже на обрывок сна
На теплое прикосновенье руки любимой и больной
Похоже на полночный приступ и слезы боли поутру
Когда в осеннем небе солнце
Сквозь морок туч  последний сполох...
 
Слышу, конечно, но так не хочется раскрывать глаз.
- Ники, ты больна? Я не помню, чтобы с тобой случалось подобное. Как ты себя чувствуешь?
- Хорошо… - она подняла веки и увидела склонившуюся над ней тень.
- Не похоже. Ты сможешь сегодня работать? Я спрашиваю серьезно, подумай, как следует. Если ты не в состоянии…
- Маттео, я очень устала. Просто устала…
- Марк сказал, что ты  заснула на улице.
- Ничего не помню. Сколько у меня времени?
- Работаем через три часа. Я могу поставить вместо тебя Ану. Но ты сама понимаешь…Заявлена ты.
  В полумраке комнаты холодно поблескивали его глаза. Он был спокоен. Она знала, что за этим скрыто. Поднялась.
- Я успею. Еще три часа.
Он остановился в дверях:
- Ну, хорошо…Смотри сама.

  Свернулась пружина. До упора. Бег. Опять бег по черным и белым коридорам, бешеное ралли по улицам с плавящимися мокрыми огнями, лестницы, окрики, чужие запахи, цвета. Малознакомый зал, еще пустой. Сцена, к которой она не успела привыкнуть, софиты, режущие глаза. За стеной света, в пустоте – голос Маттео:
- Ты готова? Еще полчаса тебе, иди.
  В гримерной возня, скользкий стерильный пол, смех. Кто-то помог ей одеться. Она долго сидела с гримом у зеркала, следя за своими движениями и медленным изменением лица. Бледная узкая маска, черные тени вместо глаз – вот она, настоящая.
  Она встала, покрутилась на высоких пальцах, отшвырнула стоптанные  балетные туфли в сторону. Подошла к какой-то двери. Та неожиданно открылась. Маленькая комнатушка, сплошь заваленная старым реквизитом, обрывками портьер, афиш и прочим хламом. В глубине - колченогий гримерный стол. Пробралась к нему, заглянула в зеркало. Не разглядев себя в пыльном отражении, зачем-то махнула рукой по серой поверхности и вскрикнула: лопнувшее стекло полоснуло по ладони, и кровавая струйка полилась в рукав. Кровь на чистой промоине зеркала, за ней – белое лицо с черными провалами глаз. О, нет. Она медленно провела пальцами по щеке, не веря тому, что увидела. Боже…

-Что ты здесь делаешь?! На сцену, быстро! Твой выход! – крик отшвырнул ее от зеркала, в дверях налетела на шипящего от бешенства Маттео. – Ты с ума сошла? Что за вид?!
 Пробегая по коридору, она видела в отражениях своего двойника: босую,  с развевающимися волосами, алыми пятнами на белоснежном трико и размазанной по щеке кровью. В последний миг увидела в ужасе расступившихся перед кулисами и, как в пропасть, бросилась навстречу свету.

  Перед ней плыло застывшее лицо мэтра, в ушах – приглушенный гул из зала, слившийся с шумом крови. «На поклон» - жесткая рука вытолкнула снова на сцену. Опять ударили по глазам прожекторы. Сведенная судорогой улыбка: "Спасибо…спасибо вам," - с хрипом вырывающийся из губ воздух, сбитые в кровь ступни. Шаг в сторону, поворот. Еще четыре шага-прыжка к спасительной тени, и она почувствовала подхватывающие руки.
- Глупая девочка, что ты делаешь?! – голос мэтра прозвучал у самого уха, тихий и мягкий, она едва узнала его в этой суматохе. Он взял ее на руки и унес подальше от слепящего света.
- Что это было? У меня нет слов. Это совершенно не то, что ты делала раньше. Я  ставил не этот танец. Не знаю, что меня удерживает от того, чтобы теперь не выгнать тебя за все. Ты импровизировала или переделала его раньше и  не предупредила? Выскочила босиком, сумасшедшая, я поздно заметил. Но ты превзошла себя.
 Потом подбегали со всех сторон, расспрашивали, тискали и целовали, размазывая грим, натащили кучу цветов. Спасибо…Спасибо вам…Я тоже вас всех люблю! Но больше всего ей хотелось остаться одной, выспаться, наконец, или хотя бы присесть где-нибудь в тихом углу. И перевязать порезанную руку. Она держала перед собой ладонь, тихо кровоточащую, и вспоминала почему-то, как рассматривала ее там, на улице…

  Во сне она плакала. Это был последний сон, который она видела. Ее выбросило из небытия на пустынную площадь. Что было до того, она не помнила. Она просто стояла и рыдала среди медленно растущей фиолетовой травы, превращавшей пространство в точно очерченный круг, в лиловый круглый луг. Рыдала от восхищения, переплетенного с отчаянием. На ее ладони стояло совершеннейшее творение, полупрозрачная светящаяся фигурка  танцующего юноши, выточенная из слоновой кости или какого-то хрупкого минерала. Он был уменьшенной копией, слепком с абсолютно идентичной скульптуры, стоящей напротив, ее душой, невидимо с ней связанной. Большее и меньшее изображения были повернуты лицом друг к другу, как бы ни менялось их положение. Тончайшие линии и грани, познавшие божественный резец, светились внутренним сиянием. Она поняла, что должна двигаться с огромной осторожностью. Существо в ее руке было живым и слишком тонким, неосторожным движением его можно было с легкостью повредить. Она никак не могла различить черт его лица, они менялись, как рябь на воде. Она плакала от бессилия, но все рано знала, что такого совершенства в мире людей не найти. Он же беззвучно направлял ее на одну из троп луга, где перед ней расстилался огромный лабиринт в высоких травах.
- Иди за мной, - слышала она внутренний голос.
И вот, взяв за руку, ее повело вперед второе чудное существо, в точности повторявшее каждое движение крошечной копии.
- Мы обязательно должны выйти отсюда, покуда не пришел морок.
 Кажется, он так и сказал: морок. Она испугалась этого слова. И того, что не успеет уйти. Нельзя было пугаться. В тот же миг  все замерло, стало очень холодно, воздух сгустился, как вода. Она сделала последний вдох, и больше не могла ни выдохнуть, ни сдвинуться с места.
- Не слушай его. Не смотри в его зеркало. Тогда он тебя не тронет.
Опустив голову, она все-таки осторожно из-под ресниц посмотрела перед собой. И увидела сидящего на дорожке мальчика. Он перебирал, будто играючи, гладкие округлые черные и белые камешки и складывал в две неравные пирамиды.
-Ты знаешь, кто я? - спросил он.
Она промолчала.
- Хотя бы посмотри на меня. Ты должна знать меня. Мы виделись однажды.
- Я не стану смотреть в твое зеркало, меня предупредили, - подумала она.
- Неужели? - Он вырос прямо перед ней. И это был не ребенок. Одного взгляда в его глаза хватило, чтобы понять: он сказал правду и они виделись однажды.
- И кто же тебя предупредил? Не ходила бы ты за тем, кто может завести тебя туда, откуда не возвращаются.
Если бы даже она и не была  парализована страхом, то все равно не успела бы убрать руку. Он резким движением охватил ее кисть и сжал. Маленькое существо в ее руке, которое можно было убить, казалось, одним дыханием, в мгновенье ока превратилось в кровавый комок, в пригоршню тонких острейших осколков, врезавшихся в ладонь. Она убила его своей собственной рукой. Кровавый дымок заструился из судорожно сжатого кулака.
- Так ты хотела попасть туда? - он указал пальцем за ее спину.
Она каким-то образом смогла увидеть то, на что он указывал. За ней колыхалась зеркальная поверхность. Она хотела закрыть глаза но вовремя заметила, что вместо ее отражения в зеркале замерло другое воплощение крошечного божества, тот, кто вел ее через лабиринт.
- Он жив? Как он там оказался? Что ты сделал с ним? - с отчаянием подумала она и заплакала бы снова, но вспомнила, что давно не дышит, боясь захлебнуться.
- Он будет жить. Но все зависит от тебя. Можешь прочесть?
Под ногами, посреди тропы он выложил два слова из белых и черных камней. Она попыталась. Но как только начала читать, камешки разбежались, как бисер, и сложились в незнакомые знаки.
- Не можешь. Я так и знал. Ты сама виновата.
Она закрыла зеркало собой. Но тело ее не стало преградой. Он просто взял и ударил. Рука прошла сквозь нее, пробив грудь в области солнечного сплетения, и она увидела себя абсолютно прозрачной, как из жидкого стекла, увидела руку внутри себя, увидела то, что произошло сзади. Удар пришелся в центр зеркала. Послышался звон, и осколки вместе с отражением медленной  лавиной посыпались вниз. Прежде чем она успела что-то понять, его лицо приблизилось, и он прижался губами к ее рту. Это был не поцелуй. Она почувствовала, что теряет дыхание. Он вдохнул весь воздух из ее легких, в тот же миг сквозь дыру в груди внутрь втянулась мутная холодная вода. Все вокруг погрузилось во тьму. Ей смертельно захотелось спать. Она медленно опустилась на мягкое дно и уснула, притянув колени к подбородку и  прижав к губам пораненную руку...


  ...Прижав к губам платок, она открыла глаза. Села на постели, силясь вспомнить, как он оказался на руке. Было больно дышать. Что случилось с рукой? Если повязка, должна быть рана. Откуда? Зубами она развязала узел и сняла платок. Ничего ни с той, ни с другой стороны.
  Смутная тоска вернулась. В окно лился белесый свет. Глухой воздух был пропитан запахом увядания. На кресле, на столе, на полу громоздились связки полумертвых хризантем, роз и еще каких-то незнакомых ей пурпурных цветов. Танцоров Маттео везде осыпают цветами. Последние цветы, последний сон, навеянный ядовитым горьким ароматом.
  Ей осталось только одеться и уйти, пока никто не проснулся. И вот она двинулась по странной, кем-то рассчитанной траектории. Проплывали незнакомые улицы, по которым уже когда-то шла. Смотреть по сторонам не  было необходимости, глаза можно было закрыть и вовсе. Остановил ее дождь, начавшийся вдруг, сразу. Она стояла возле здания, из которого вышла вчера ночью. Можно, я войду? Вы все так же ждете меня? Люди с озабоченными утренними лицами. Эхо шагов в коридорах. В темноте - рабочие, шорох декораций, стук молотков. Она знала, что сцена в той стороне. Будто подхваченная ветром, она начала движение туда, где вчера ослепла от света. Остановите меня! Что же вы не видите, там гибель! Быстрее, быстрее, бегом, не глядя, не видя ничего вокруг, сцена - прыжок в пропасть...


   Сколько прошло  времени? Минута, час, больше? Легкие пальцы из сна коснулись ее век.
"Кто ты?"
  Он молчал и курил, сидя в кресле. Темный взгляд, тонкое лицо, длинные пальцы. Так и сидели безмолвно друг против друга, она - приподнявшись на  диване, он - в центре комнаты. Без слов, не отрываясь. Тонкое лицо, длинные пальцы. Кто ты? Зачем спрашивать? Ни одного движения. Пусть так. Она так долго шла сюда, так много боли было, столько, что  нет сил даже на движение губ.
- Тебе было больно?
Она чувствовала руку, ведущую ее сквозь травы.
- Ты помнишь что-нибудь?
Зеркало раскололось. Не вернуться назад. Эту кровь уже не отмыть. Капли в пыли...
- Как рука?
Я потеряла твой платок. Всю ночь прижимала его к губам, а утром... Мне нужно было вернуть его. Но я не знала, что это ты... Не помню, как оказалась здесь.
- Я сказал, что найду тебя.
  Теперь он стоял в двух шагах от нее, вполоборота к окну. Она уже видела его, но где? И эти  слова... Медленно всплыло то, что, казалось, навсегда стерто памятью. Черный силуэт, взгляд прозрачных глаз, следивших за ним, красная салфетка с номером...Опять темнота. Что там, за ней? Отражение в разбившемся зеркале? Она попыталась встать, но все поплыло перед глазами. С глухим стуком что-то упало с дивана.
 Он присел. Глянул снизу вверх ей в лицо. Поднял и протянул упавший предмет. Книга? Потертый темный переплет.
- Откуда она у тебя?
- Это моя.
 Она перелистала несколько страниц. Мелькнул экслибрис, тонкий иероглиф, очерченный кругом. Имя? Древнее заклинание?
- Возьми ее себе.
  Загнутая страница. "Ведь ты лишь человек..."
- Я пойду.
- Ты не знаешь, куда.
- Я не знаю, куда... - она сжала кулаками виски. - Не отпускай меня. Мне страшно. Я многого не понимаю. Но ты все объяснишь мне, правда?
- Тебе скоро станет лучше. Пока не спрашивай ни о чем.
- Кто он, тот, второй?
- Л. Почему ты спросила о нем?
- Я видела странный сон, и он был даже там. Он сказал мне:"Оттуда не возвращаются."
- Он? Вряд ли. Появляться в чужих снах - моя прерогатива!
Он засмеялся. И она впервые увидела, как он смеется. Увидела близко-близко его лицо: странный изгиб губ, прямой угол расходящихся скул, внимательные глаза, непроницаемые, без единого рефлекса, блеска и тени улыбки.
- Он и вправду похож на тебя. Как я не заметила сразу...Твое лицо, только...Кто он?
- Ты видела его однажды и так запомнила... - он улыбнулся снова. И снова изучающий взгляд. - Случайность, наверно. Хотя, мы долгое время были связаны с ним. Очень близко...
- Связаны?
- Во всех возможных смыслах.
- Ты любил его?
Он помолчал.
- Больше. Ненавидел.
- У него глаза врача-изувера. Как у психиатра...
- Наверно. Он и был им. Он и сейчас любит играть в людей, ведь это его работа, - он задумчиво рассматривал ее руку, потом перевел взгляд на лицо. - В прошлом он был очень одарен. Возможно, ты еще встретишься с ним. Но не бойся ничего. Как там в вашей Библии: не бойтесь убивающих тело?
 Она в страхе отдернула руку. Но потом смутилась и сама прикоснулась к нему, почувствовала тепло, проступающее сквозь одежду. И тут словно покрывало упало с глаз: след от укола на сгибе ее локтя. Она резко поднялась.
- Прости меня. Я не понимаю, что делаю, что говорю. Это все не со мной...
Он тоже поднялся и взял ее за руку.
- Ну вот, тебе и стало лучше. Пойдем, я покажу тебе дорогу назад.
Сразу за дверью начиналась лестница. Они спускались долго, наконец - выход. Обернувшись, она поняла, где находилась.
- Это что, тот самый театр? Сзади?
- Это мой дом.
- Ты живешь в театре?
- Нет. Я живу над ним.
- Как я здесь оказалась?
Он усмехнулся.
- Ты хорошо умеешь летать. Мне нужно было всего лишь поймать тебя.
- Ничего не помню, за эти три дня почти ничего не могу вспомнить. Что-то происходит в последнее время... Скажи, кто ты?
- Я? - поворот лица к солнцу, легкий прищур. - Се, человек. С неверною судьбою...
  Боже, какой болью снова сжало сердце. Если я уйду сейчас, - подумала она, - все исчезнет, и я не смогу больше дышать.
- Не бойся ничего. Самое страшное уже прошло. Для тебя. - Он коснулся ее волос. - Если будет плохо, я приду.
Он остановил такси. Она села, и сквозь заднее стекло до самого поворота видела его темную фигуру на пустой улице.

- Здравствуй, Николь.
Она резко повернулась и встретила это странный, прозрачный взгляд. Она не заметила, что в такси кто-то уже сидел до нее.
- Не удивляйся. Тебя уже многие знают. Если гран-при этого сезона тебе и не присудят, то приз зрительских симпатий - определенно.
Он протянул газету с конкурсными фотографиями. Ее белый силуэт в черном провале, раскинутые руки распятия, испуганные глаза.
- Ты настоящая звезда, ты знаешь об этом?
 Ее охватила тревога. Но она вспомнила, что опасаться ей нечего.
- Тебя зовут Л.?
- Здесь могут произнести только "Рю". Люк-Винсент Ксавье.
Он достал визитку, вложил в ее руку. «Эйдолон» - то, что она успела мельком увидеть. Карточку она не взяла.
- У меня ощущение, что ты - везде, где я появляюсь. Я видела тебя даже во сне...ты говорил...
- Более странно то, что мы не знакомы, а ты знаешь меня... Откуда? Этот тебе рассказал?
- Кто "этот"? - Может, теперь она сможет узнать его имя?
 Он закурил. Точеный профиль, тонкие светлые волосы, очень бледная, полупрозрачная кожа. Мельком взглянул на нее. Лицо необыкновенно красивое. Неестественно.
- Кто "этот"? - переспросил он, - Моне.
- Моне? Это фамилия?
- Одно из его имен, я так называю его. Mondjaemon. Так звучно! Всегда любил эту страну.
- Как ты сказал? Mon daеmon? Не понимаю...
- И не поймешь, пожалуй. Его происхождение темно. Даже для меня.
- Я думала, вы братья.
- Братья? - он изумленно уставился на нее. Растерянность. Почему растерянность в этих его странных глазах?
- Что он еще успел наговорить тебе?
- Как ты думаешь, о чем таком можно говорить с человеком, даже имени которого не знаешь?.. Мы так и будем стоять?
Он что-то сказал водителю и машина тронулась.
- Ты ведь была сегодня у него, не так ли? Что у тебя с ним?
- Это допрос? Ты следил за мной?
 Он, казалось, слышал лишь себя:
- Скажи, ты не заметила ничего странного? В том, как он себя ведет, что говорит? Я знаю, он мало с кем общается и избегает встреч со мной с самого моего приезда...
- Я не хочу больше отвечать на твои вопросы. Ты не имеешь права. Остановите здесь, пожалуйста!
- Я попрошу тебя об одной вещи. Потому что теперь, как я понял, это касается и...
Она захлопнула дверцу и пошла в противоположном направлении. Ей вдруг захотелось заблудиться среди деревьев, не найти никогда дороги назад. Она шла все дальше и дальше, сворачивая по каменистым дорожкам, пока туман вокруг нее не сгустился настолько, что от нее ничего не осталось, она полностью растворилась в его сыром дыхании. Теперь, отгороженный от мира и реальности, ее мозг лихорадочно работал, пытаясь осознать все, что с ней произошло, и найти выход. Разорванные связи и фрагменты выстраивались в причудливую картину. Она сидела на холодном камне посреди огромного парка, и ей казалось, что вся жизнь ее сжалась до этого крошечного островка в тумане, и не будет никого, кто пришел бы и вывел ее за руку отсюда... "Я дочь холодного озера, я льдина в сухом камыше...Мне слишком больно и холодно..." Почему это произошло  именно со мной?

  Она добралась до отеля, когда уже совсем стемнело. Войдя в холл, вынула из кармана скомканный красный клочок с расплывшимися цифрами и сняла телефонную трубку. Она знала, чей это номер. Она испытывала невероятный страх и все-таки делала это.
- Если ты что-то знаешь...если тебе есть, что сказать мне - говори. Я устала блуждать в этом лабиринте.

...Капли последнего вечера,
А утром не станет его.
Солнце, спасая меня опрометчиво,
Сожжет его и угасит огонь.
Огонь, что горел в его руке...
Мне слишком больно, мне таять нельзя...

  ...Скользкая лестница - круто вверх. Надо добежать. Добежать. Не упасть. Она цеплялась за гнутые перила.
- Мооо! – Визгом рассыпалось по стенам эхо. Она задыхалась, бессильные слезы текли по лицу. Дверь, эта? Не эта. Еще выше…Последняя дверь в полумраке, выше уже ничего, позади – бездонный лестничный колодец. Она остановилась, пытаясь отдышаться, потом, протянув руку, слабо толкнула дверь. Та неожиданно поддалась. Она стояла в нерешительности: впереди царила непроницаемая тьма. Она, как слепая, с вытянутыми руками пошла вперед, натыкаясь на стены и углы.
  Странный звук приближался, едва слышный механический шорох. Неясным пятном за жалюзи мелькнуло впереди окно. Рука наткнулась на металлическую стойку, скользнула, нащупала выключатель. Через секунду светильник зажегся матовым красноватым светом, выхватив из темноты находящиеся вокруг предметы.
- Эй... - тихо позвала она, хотя поняла уже, что в квартире никого нет. Почему-то это как раз и успокоило ее окончательно. Она осмотрелась, пытаясь вспомнить место.     Похоже, что это была именно та комната. Его кресло, дальше диван под гигантской картиной на стене, низкий длинный стол, ниши в стенах, заставленные книгами и какими-то мелкими вещами. Появились две высокие ширмы, перегородившие пространство студии. Легкое шипение раздавалось из угла, она заметила дрожащий огонек музыкального центра. Автомат только что отправил на место пластинку и установил новую. Она тронула регулятор громкости, добавила звук.
  За ширмами разглядеть что-либо было почти невозможно. Еще один стол, заваленный кипами и рулонами бумаги. Театральные макеты. Листы, большие и маленькие рисунки, непонятный предмет с металлическим хромированным колесом-воротом, вроде печатного пресса. В это время зазвучала необычная музыка, вытягивающая душу, протяжная, похожая на тонкий многоголосый стон, разбавленный ритмичным гулом и звоном колокольчиков. Она замерла на миг, прислушалась. Потом осторожно сняла груду листов со стола, вынесла ее к свету и вдруг, зацепившись за что-то, выронила из рук. Бумага разлетелась, медленно скользя по полу. Она опустилась на колени и стала собирать и рассматривать наброски, рисунки и гравюры. Полуразрушенный город, скрюченные и голые не то люди, не то деревья, смеющиеся, спящие, переплетенные иссохшими пальцами-ветвями, странные существа, люди-животные, люди-предметы, лица под толщей воды, проколотая бамбуковым ростком рука, сжимающая мертвую птичку, разбитая посуда, как расколотые белые черепа, мальчик, лакающий из пригоршни темную воду, похожую на кровь...Она никогда раньше не испытывала подобного восхищения, смешанного с  ужасом. Кое-что из нарисованного было по-настоящему страшно. И безупречно. Так не смог бы нарисовать никто другой. Это был только его стиль, ни на что не похожий. Лица, глаза, а кажется - одно лицо у мужчин, и у женщин, и у жутких кадавров. Бледное лицо, пристальный призрачный взгляд...
 Оцепенев, она попыталась воспроизвести слова Люка-Винсента. Весь тот бред, который в этих стенах обретал свой смысл. "...новые сущности...но чтобы тело...не случались такие вещи...произошло нечто непредвиденное..." Кто он? Кому принадлежит этот дом? Рисунки, хранящиеся здесь? "...это как снять старую  кожу...я должен был стать им,совершенством..." Кем ИМ? Призраком? Демоном? Теплым, живым, тем, кого я так отчетливо и ясно ощущала. "...ты не понимаешь...это он снял меня и выбросил...он ушел, я остался...но не умер." Призрак, двойник, потерянное отражение. Кто из вас? Я пришла к тебе, но снова столкнулась с ним. Вот его глаза. Здесь...и здесь. Она достала из стенной ниши большую папку. В ней аккуратной стопкой лежали листы с завершенными работами в цвете. Иллюстрации. Целое повествование. И здесь... Другая техника, но та же рука. Чья рука? Гениальная, сильная, но - чья? Живая, теплая рука с тонкими пальцами. "...тонкая нить...я не должен его отпустить, это убьет окончательно... мое спасение... я запрещаю тебе, не приближайся к нему...возврата не будет!"
  Словно черная птица метнулась по комнате. Она подняла голову и увидела оставшиеся в тени фотографии. Встала, подошла поближе. На стене, приколотые к пробковой доске, висели несколько снимков. Несколько фрагментов чужой жизни. Странной формы жизни... Но нет - обычные люди. Он в окружении обычных людей. Как все. И лишь на этой фотографии - один. Стоит, откинув голову, будто ветер бьет в лицо, ветер прямо из ночи. Кирпичная стена за спиной, старая кирпичная стена и свет фонаря сверху. Руки в карманах.Чуть прищуренные непроницаемые глаза, тревожный взгляд, резкие тени. Предчувствие беды, будто выстрел ударит в лицо через миг, как порыв ветра, прямо из ночи. "...останется лишь последнее лекарство от боли...и все... свобода."  Свобода черного быть черным, свобода белого быть белым или грязным...

  Она не заметила, как наступило утро. Лишь на мгновенье прикоснулась головой к подлокотнику и заснула тихо, без снов, после всех потрясений этого дня. Проснулась, когда стало уже светать. В руках сжимала снятую со стены фотографию. Пол был устлан листами бумаги, поблек фонарь, стихла музыка. Картина стала совсем иной при неверном белесоватом свете из окна.
  Картина. В тот раз она совсем не рассматривала ее, а ночью  разглядеть было нельзя. Темная, слишком темная. Сплетение нитей, пурпурно-черное поле, травы, земля, глубины воды или неба. Только в центре, как в луче света, мерцающая фигура. Это он. Словно из темноты выступает лицо, серебряно-чистое, с закрытыми глазами. Он. Не тот светловолосый красавец с неподвижным взглядом. На этот раз он сам. Черный призрак. Mondaеmon. Моне. Она сидела на полу, не мигая, смотрела на картину. Он плыл перед глазами, оживая и застывая снова, с легкой полуулыбкой в углах губ...И вдруг, ей показалось, что там было не одно лицо, а  будто светящийся слепок с чего-то еще, маска, парящая в воздухе. Едва различимое, вот оно, то, что осталось в земле. Ужас и отвращение! И бессилие оторвать взгляд! Мертвый...Тронутый разложением, с изуродованным лицом, черты которого, однако, так точны и знакомы... Л.? Нет! Он. Тлеющая кожа, слипшиеся волосы, ввалившиеся глазницы...Но ведь это невозможно...Зачем он это сделал? Что он хотел? Боже, зачем?!
  Она вскочила, прикрыв глаза рукой, и рванулась к выходу. Видимо, он вошел  неслышно и все это время стоял, наблюдая, позади нее. Наткнувшись на него, она так и застыла с закрытыми глазами, ощущая всей поверхностью кожи исходящее от него тепло. Он здесь. Люк-Винсент лгал. Вопросов больше не будет, не будет слов, звуков, времени. Отныне мы...


  ... Ни слов, ни звуков, ни времени. Больше ничего не будет. Тело становится землей. И все? Если Л. смог это сделать с собой, с ним... Нет, не думать. Зачем? Просыпаться каждую ночь в холодном поту, жить на затянувшейся инъекции, не дающей никакого намека на передышку, давясь сигаретным дымом, пытаясь унять непреходящую лихорадку, и не мочь, не хотеть разорвать эту пелену... Все, что осталось...
  Сегодняшний день сгорел, но ночь еще в зените. Для того, кто не спит, ее слишком много. Она давит, как надгробная плита. Лишь миг назад я с усилием сдвинула ее с собственной груди, и она с грохотом разбилась на сотни неподъемных кусков. Я лежала в темноте, ощущая недавнюю тяжесть, и никак не могла подняться. Пальцы цеплялись за смятую простыню. Но вот кое-как я сползла с постели и пошла. Пошла прямо, пока руки не коснулись холодного стекла. Мокрое стекло - холодные ладони - влажный лоб. За окном слышно, как капли падают с деревянным стуком в землю, словно вбивая гвозди. Я вытираю лицо. Тонкий стакан, стоящий на подоконнике, оказывается в руке, звякает о зубы. Я уже чувствую, как через миг он захрустит в ладонях, и все-таки продолжаю судорожно сжимать его. Сильнее, сильнее, зубы стискивают стекло. Тепловатая, как кровь, вода проливается через край, бежит по шее, груди, приклеивая к коже влажную ткань. Теперь лечь. Шаг назад, еще. Постель успела остыть. Дрожа, я закутываюсь в одеяло по самые глаза, закрываю их...И вот, снова начинается ужас.
  Под веками - белый слепящий свет. Я словно открываю дверь из подвала в пустыню. Ничего не видно, только белый свет. Это - самое страшное, что только можно представить. Внутри мозга заводится адская машина. Я пока едва слышу, как она набирает обороты, медленно, неотвратимо. Шум гигантской бормашины, вспарывающий мозг, приближается и приближается. Полное поглощение: белый свет и оглушительный визг. Боль. Ни одной мысли. Подбородок в колени. Боль. Белый свет. Шум. Пилят кости. Я задыхаюсь. Господи, если Ты есть...Белый дым. Сведенные судорогой  челюсти. Полчаса. Час. Ночь. Скрежещут падающие песчинки...
  ...Отлив. Грохот стихает. Но я знаю, это на минуту. Уже зарождается новая волна. Следующий вал набирает силу... Как убежать? Напряженная рука тянется сквозь темноту, выключатель, вот он. Вспышка, взрыв. Тишина. Вот теперь тишина. Покой. Яркий, но мягкий свет. Не ядовитый дым, прохладное тихое свечение.
  Комната с абсолютно белыми стенами. Я стою, завернувшись в одеяло. Что это было? Сон? Я давно не вижу снов. Ад. Еженощный ад. Который длится по нескольку часов. Это выше моих сил. Мокрые пряди падают на лицо. Куда сесть в этой комнате? Постель? Нет, прочь! Она заражена чем-то. Камера пыток. Комната смерти. Белая стена. Стена, еще одна... Стоп. Фотография. Карусель останавливается.
  Вот оно. Его лицо. Вот оно - его лицо. Пальцы мои вздрагивают. Теплая кожа под ними, сухие губы. Блеснули зрачки из-под ресниц.
- Здравствуй... - я, как кровью, захлебываюсь этим словом. Кровь горячими потоками полилась из глаз. - Ты... ты...
  И так тысячу раз. Не в силах остановиться, поверить, уткнувшись в теплое, пахнущее жизнью, родное плечо.
  Как долго тебя не было. Как долго! Я привыкла за это время лишь к холодному поту кошмаров, и вот, впервые плачу, живые слезы смывают кровавые следы с лица. Но теперь все равно. Я выжила. Я жива, если плачу. Сегодня...Последний день.
   Он молча берет мое лицо в ладони, поворачивает к свету, вытирает слезы. Я снова вижу этот взгляд-вопрос. Его привычку. Я прижимаю к губам его ладонь. Постой недолго. Я приду в себя. Ты молчишь? Молчи. Не говори вовсе. Я так долго не слышала ничего, кроме белого шума, что твой голос просто разорвет перепонки.
- Пойдем. Одевайся, и пойдем со мной, - он не произносит этого, я чувствую лишь, как дрогнула его ладонь, да мелькнула тень в углу рта.
  Да... Да. Я, глядя на него, медленно снимаю похожий на смирительную рубашку белый саван. Он помогает мне одеться, и мы выходим из  комнаты, навсегда выключив свет. В черном. И я держу его руку.


  Утром следующего дня кто-то вошел в незапертую дверь ее квартиры. Соседи раньше никогда его не видели. Рассмотрели белую машину, дорогой светлый костюм и болтающийся на цепочке стальной медальон с гравировкой LVX.
  Он остановился на пороге ее комнаты. Долгий взгляд скользнул по немногим предметам, по белым стенам. Внимание его привлекло какое-то изображение на одной из них. Он медленно прошел наискосок, переступив через лежащее на полу тело, и остановился напротив приколотой к стене фотографии. Постоял минуту. Фотография была и впрямь странной: лишь кусок какой-то старой кирпичной стены, освещенный сверху фонарем или прожектором, и ничего больше.
  Тогда он повернулся и подошел к той, через которую переступил минутой ранее. Полуголая, она лежала в мокрых перекрученных простынях, неудобно, неподвижно, поэтому ему показалось, что она мертва. Но вдруг... Он наклонился, отвел волосы, прощупал пульс на артерии и больше не прикасался. Зеленовато-белое лицо, стеклянный взгляд куда-то в угол потолка, вытекающая из приоткрытого рта слюна... Все, что он сделал, - это набрал короткий номер, сказал несколько слов и сел неподвижно напротив окна. Сидел, скрестив руки на груди, покручивая на пальце темное пятигранное кольцо, и смотрел на ее беспомощно запрокинутую голову, на подрагивающее горло, пока не приехала машина и в квартиру не вошли люди. Он перебросился двумя фразами с врачом, причем, оба друг друга поняли, и переждал недолгую сутолоку в стороне. Ее вынесли, как труп.
  Как труп. В его практике бывали такие случаи, и он отлично знал, что ждет ее, вернее, то, что было ею.
  Перед тем, как уйти, он еще раз подошел к фотографии на стене. Вновь постоял и неожиданно сорвал ее. Смятая в комок бумага отлетела в угол.

2008г.
Иллюстрация: Тони Сандовал(с)