Зима

 Еле слышно шелестела пластинка. Кажется, Моцарт. На кухне закипал чай. Жуткий холод витал по обеим комнатушкам старой неуютной квартиры. Тёплые вязаные свитера недостаточно грели и, в надежде не закоченеть, двое мужчин курили по четвёртой сигарете.
 - Холодно. – После трёх сигарет молчания, неожиданно заметил Фёдор.
 - Ага. – Согласился Михаил, не отрывая глаз от экрана давно неработающего телевизора. – Зима же.
 Фёдор задумчиво затянулся.
 - Да, зима. Новый год, наверное, скоро…
 - Прошёл уже. – Невозмутимо заметил Михаил.
 - Да? Давно? – Безразлично поинтересовался Фёдор и добавил. – А я не заметил.
 Поправив очки, Михаил покосился на брата:
 - Не, не очень. Неделю назад.
 Фёдор вновь задумчиво затянулся и со вздохом выпустил дым.
 - Это седьмое сегодня, значит? А время? Времени сколько?
 - Много уже. Девять. Без двадцати.
 - Пройтись надо бы.
 Михаил, наконец-то оторвал взгляд от экрана, и внимательно посмотрел на Фёдора, как бы справляясь, не сошёл ли его младший брат с ума от горя. Увидев, что тот уже забыл про свою нелепую мысль, затягиваясь новой сигаретой, скользнул взглядом по окну, отмечая про себя ясный снежный свет.
 Какое-то время они провели в молчании. Михаил достал с полки прямо над телевизором первую попавшуюся книгу. Она была измята, порвана и покрыта пятнами. Обложка потрёпанной книги была напрочь оторвана. На огрызке титульного листа сохранилась часть названия «Униж<…> и оскор<…>». С портрета глядело лицо бородатого человека с глубоким пытливым взглядом.
 “На Фёдора похож, если ему бороду отпустить” – вдруг решил Михаил и начал читать.

 […] Весь этот день я ходил по городу и искал себе квартиру. Старая была очень сыра, а я тогда уже начинал дурно кашлять […] В целый день я ничего не мог найти порядочного. Во-первых, хотелось квартиру особенную, не от жильцов, а во-вторых, хоть одну комнату, но непременно большую, разумеется вместе с тем и как можно дешёвую. Я заметил, что в тесной квартире даже и мыслям тесно. Я же, когда обдумывал свои будущие повести, всегда любил ходить взад и вперёд по комнате. Кстати: мне всегда приятнее было обдумывать мои сочинения и мечтать, как они у меня напишутся, чем в самом деле писать их, и, право, это было не от лености. Отчего же?
 Ещё с утра я чувствовал себя нездоровым, а к закату солнца мне стало даже и очень нехорошо: начиналось что-то вроде лихорадки. К тому же я целый день был на ногах и устал. […] Вся улица вдруг блеснёт, облитая ярким светом. Все дома как будто вдруг засверкают. Серые, жёлтые и грязно-зелёные цвета их потеряют на миг всю свою угрюмость; как будто на душе прояснеет, как будто вздрогнешь или кто-то подтолкнёт тебя локтем. Новый взгляд, новые мысли... Удивительно, что может сделать один луч солнца с душой человека! […]

 - Мишь, сколько времени? - Негромко, словно опасаясь разбудить кого-то, спросил Фёдор и, выждав минуту, поняв, что не был услышан, переспросил громче. – Времени сколько-то?
 - Да много уж. Десятого. Одиннадцать минут. – И вернулся к чтению.
 - Десятого? Много. Сегодня седьмое, одиннадцать минут десятого. Много прошло.
 - Да ты, смотрю, совсем плох. Дни не знаешь, время…
 - Анна умерла.
 - Знаю я.
 - И дочка, и Олеся тоже.
 - Дела, брат. Когда случилось-то? – Оторвавшись от книги, Михаил, наконец, посмотрел Фёдору в глаза. Глаза поблескивали от влаги.
 - Не знаю. Только вчера сообщили.
 Михаил молчал, задумчиво потирая подбородок. Сейчас он понял всю тяжесть потери брата и друга – сам сына похоронил.
 - Пройтись надо. А – то я всё дома, всё дома…
 На этот раз Михаил не взглянул на Фёдора с недоумением. На этот раз кивнул, соглашаясь, мол: “Надо бы”.
 Положив книгу на ветхий телевизор, достал новую пачку сигарет. Однако, секунду подумав, вернул в карман. Много времени ещё. Очень много.
 Фёдор уже спешно застёгивал куртку.
 - Подожди. С тобой. – Окликнул его из комнаты Михаил.
 Спускаясь по подъезду, они не встретили ни души. Лишь кое-где из-за дверей доносились звуки телевизора. В одной из квартир происходила ссора, и крики сменялись плачем навзрыд, а затем вновь раздавались крики.
 Они вышли на пустынную и безмолвную улицу. Тёмную улицу зимнего вечера. Снег ясно светился, как про себя уже отметил Михаил, и слегка мерцал в лунном свете. Загадочно, красиво, но очень холодно и безразлично. Они пошли по нему. Молча, слушая в тишине мягкое потрескивание под ботинками.
 - Хрустит, – улыбаясь, заметил Фёдор.
 - Ага.


                Февраль 2005