Параллельные миры 28

28

В самый разгар холодов у Ван Ванычы появился Сигизмунд. Они поговорили, о жизни, о зиме, о знакомых. Сигизмунд посочувствовал Ван Ванычу в его горе.

– Хотя я и не знал твоего сына, и ты ругал его, но все же он твой сын, и просто человек.

– Да, вот так в современном мире жить: взял винтовку и убил того, кто тебе не нравится. Ты бы смог так?

– Не, что ты? Я не смогу убить, даже если меня будут убивать.

Он подождал, пока Ван Ваныч раскурит трубку, и продолжил:

– А как внук, выздоровел?

– С внуком все в порядке. Его только ранили. На молодых все быстро заживает. А где же Петруха, почему один пришел? – сменил тему разговора Ван Ваныч.

– Замерз Петруха.

– Что ты говоришь? Как это случилось? Уж, не в вашем ли теплом вагончике?

– Не, в нашем вагоне тепло. Даже в эти вот сильные морозы у нас вода в банке у двери только тонкой корочкой покрывалась, вся не промерзала.

– Где же тогда он замерз?

– В последнее время он совсем плохой стал. Пил много. Я спрашивал у него, почему он так пьет, а он говорит, что жить не хочется. А почему? У нас, можно сказать, своя теплая квартира была. Еще нигде отопление не дали, а мы уже топили печку. Да и выпить всегда у нас было – на стройке подрабатывали. Раньше было вечерком посидим, выпьем бутылку, поговорим – и все. – Сигизмунд умолк, видно вспоминая, как было тогда хорошо. – А здесь он совсем дурной стал, – продолжил он, – пьет и пьет. Я ему тысячу раз говорил, чтобы он не напивался на улице. Приди, говорю, домой и пей. Он все равно не слушал. Ведь он знал, что его знакомый Колян совсем недавно замерз на улице. Не хотел ничего знать – уму много. Вот когда сильный мороз был, он достал где-то бутылку сизой, выпил ее всю и улегся спать на улице. Если бы он лег спать на видном месте, может быть, и не замерз. Нашли бы и отправили куда-нибудь отогревать. А он спрятался за гаражом – нашел укромное место, где затишек – там и замерз. Утром мы пошли искать, и нашли его с пустой бутылкой в руке. Насмерть замерз.

– Да, так мужик нормально и не пожил: на работе его не любили – всем поперек горла был, – жена отказалась от него, сын тоже не захотел признавать его после тюрьмы.

– Получается, что все люди вокруг него были плохие, один он хороший? – с ехидной улыбкой спросил Сигизмунд.

– Получается, что так, – подтвердил Ван Ваныч.

– Нашел хорошего! Он даже нас с тобой иногда поругивал, – признался гость. – А я так понимаю, что если все вокруг тебя ругают, то надо искать плохое в себе самом, а не в тех, кто обвиняетругает тебя, – философски заключил Сигизмунд.

– Вот ты даже как? Ну что ж, правильно мыслишь. Человек склонен к переоценке своих поступков, суждений. Так и Петр, наверное, высоко себя ценил, но нельзя же из-за этого уничтожать человека. У каждого можно найти какие-то недостатки. – Ван Ваныч попыхтел трубкой. – Где же его похоронили?

– Не знаю. Но сначала его, наверное, студентам для практики отдали. А может и нет. Сейчас таких жмуриков много, особенно зимой. Их даже бывает больше, чем нужно студентам, я знаю, – засмеялся Сигизмунд.

– Так вас скоро никого не останется, все вы или замерзните, или помрете.

– Не, нас становится даже больше. Я недавно пил с Деревней.

– Как это с деревней пить?

– Это мужик один, – засмеялся Сигизмунд, – Дмитрием звать его. Он из деревни, вот мы и зовем его Деревня. Так вот, он жил в деревни, а теперь приехал к нам жить.

– Что же ему в деревне не жилось?

– Там из деревни остался он один, остальные или умерли, или разъехались кто куда. Летом еще приезжают туда люди, кто отдохнуть, кто огород посадить, а зимой он один жил там. Заготовит, бывало, на зиму картошки, насолит огурцов, капусты наквасит. Курочки у него еще были. Так и жил. А в этом году, осенью, когда он уже все заготовил, прямо днем подъехала грузовая машина, его привязали к стулу, а сами все его заготовки погрузили на машину и увезли. Все подчистую, даже дрова забрали. Он чуть не умер привязанный к стулу, весь обгадился за двое суток, пока не освободился. Еле-еле веревку перетер о доску. Вот он постирал штаны, – Сигизмунд засмеялся, видно представил, как Дмитрий стирал свои штаны, – высушил их и подался в город. Так он рассказывал, – пояснил он, недоверчиво слушающему Ван Ванычу. – Ему хорошо, у него документы в порядке, за пенсией ездит каждый месяц к себе район, да и здесь с работой ему легче. Правда, на постоянную работу его не берут, разовую дают, но все равно платят очень мало. Только жить ему негде, и он живет с нашими ребятами. Я еще нескольких новых мужиков знаю. Так что нас становится больше, хотя много и умирает.

– А ты сейчас один в своем вагончике?

– Не, со мной сейчас живет Колька Сопатый. Он к нам прибивался, когда еще Петруха был жив. Но мы не хотели его пускать. Так мужик ничего, но, уму много, как только выпьет, так и лезет в драку – всегда с битой сопаткой ходит, поэтому и зовем его Сопатый. Мы выгоним его, на улице ему сопатку набьют, – смеялся Сигизмунд, – он протрезвеет, и снова к нам приходит. Жил у нас, пока не напьется, а пил он всегда. А почему не пить, если он может водку достать или украсть? – просто объяснил он причину пития. – А сейчас я без Петрухи не могу его выгнать, так и живет в вагончике. Но сюда я его не приведу, – ответственно заверил он Ван Ваныча, – он здесь обязательно подерется с кем-нибудь.

– Ты бы чаще заходил ко мне в гости, грелся, чай горячий пил бы, а то вон как кашляешь, – приглашал Ван Ваныч.

– Да холодно ходить-то пешком. В метро, в автобус в таком виде не всегда пускают, да и дорого, если пустят, – туда да обратно и на бутылку водки набирается, – а пешком далеко. А кашляю от курения. Когда курева нет – кашель не так донимает.

– Давай грейся, чтобы тепла на ночь хватило.

– Ничего, сейчас приду, натоплю печь – жарко будет. Если ночью не лениться и подбрасывать дрова, то тепло всю ночь будет.

– Так ты не ленись, вставай. А то замерзните в своем вагончике.

– Не, в вагончике не замерзнем. Правда, иногда напьешься и так заснешь, что проснуться не можешь даже утром. Тогда холодно. Зуб на зуб не попадаешь. Если водки нет, то и печь не греет, – пошутил Сигизмунд.

– Ты бы помылся, раз зашел, предложил Ван Ваныч Сигизмунду. – Давно мылся?

– На этой неделе мылся.

– В баню ходил, что ли? Прожаривался?

– Не, три дня назад я провалился в прорубь. Рыбаки вытащили, вызвали скорую, и та, по моей просьбе, отвезла меня в больницу, где я работал. Там знакомые санитарки меня помыли, одели в новую одежду. Вот видишь, на фуфайке штамп стоит: «Минздрав».

– То-то я смотрю, что на тебе все чистое.

– Да, повезло мне. Но у меня была шуба, она была теплее, чем фуфайка, хотя и старая была. А когда из проруби вытащили, ее сбросили с меня. Я потом ходил туда, на речку, но нигде ее не нашел. Наверное, рыбаки в проруби утопили, уму много. Может, летом где найду ее, все же шуба.

– Забудь о ней. За зиму она сгниет. Я тебе дам сейчас свой плащ, он, правда, старый, но еще целый. Он вон толстый какой, и не продувается, так что в нем тебе будет тепло, – расхваливал свой старый плащ Ван Ваныч.

– За плащ, Ван Ваныч, спасибо. Хороший плащ, и не такой уж старый, – говорил Сигизмунд, натягивая плащ поверх минздравовской фуфайки.