Джокер, дама, три туза и один Сникерс. Глава 6

Купив по дороге в супермаркете пельмени, я пришла домой и тут же позвонила Муравину.
   - Вот это дело! – восхитился он, - Давай, дерзай, попробуй ее дальше раскрутить!
   - А как?
   - Мне что, тебя учить?
   Пришлось включать соображалку, которая почему-то отказывалась служить.  Но утром следующего дня выход предложил Кирилл. По непонятным причинам на него снизошло вдохновенье, столь ему несвойственное, и сынуля решил разгрести завалы в своей комнате. В результате бурной деятельности  в коридоре образовалась довольно внушительная куча ненужных ему вещей. Среди них я обнаружила четыре кассеты от «Сеги» и тут же спросила:
   - Это чьи?
   - Не знаю. Никто не признается, давно уже у меня валяются.
   - Можно я сыну одной знакомой отдам?
   - Да ради Бога!
   Так что повод навестить «интердевочку» подвернулся, чем я и не преминула воспользоваться.
   Прикупив три бутылки пива и копченого леща, я через полчаса была у Янки. Она   совершенно искренне мне обрадовалась, так как мучалась от похмельного синдрома, и пиво пришлось весьма кстати.
   - Слушай, а про какое-такое убийство ты мне вчера грузила? Что-то я не врубилась! – спросила я.
   - Да Сенька послал ко мне  мужиков с деньгами, а те не успели их мне отдать и крякнулись!
   - Китайцев, что ли?
   - Почему китайцев? Наших, сиворылых!
   - А откуда ты знаешь, что они крякнулись?
   - С обещанными деньгами не пришли, вот я и позвонила в гостиницу, а там  обрадовали. Сейчас сижу и трясусь, жду, когда в органы поволокут.
   - С чего ты решила, что тебя обязательно поволокут?
   - Так я ж их знала.
   - Они что, успели перед смертью рассказать ментам о тебе?
   - Откуда я знаю? – обозлилась Янка.
   - А тебе есть, что скрывать от ментов?
   Янка к этому времени уже вылакала все три бутылки и хорошо повеселела. Язык у нее развязался, и она поведала мне довольно занимательную историю: оказывается, мужики, зарезанные в квартире Василевых, привезли золотой песок, ворованный с хабаровских приисков.
   - А разве там есть прииски? – удивилась я.
   - А фиг его знает! Это они мне так сказали.
   - А от тебя-то что требовалось?
   - Найти скупщиков.
   - И где ты их искать собиралась?
   - У меня сеструха старшая в ювелирной мастерской работает. Ты что, забыла, что обручальное кольцо у нее перекатывала на перстень?
   - Так это ж когда было!
   - Ну и что? Она до сих пор там работает!
   - Ты успела их свести?
   - Нет.
   - Ну и чего трясешься?
   Кое-как успокоив бывшую сослуживицу, я поняла, что больше ничего интересного из интердевочки  не вытянуть и с чувством исполненного долга пошлепала домой.

   Открывая дверь квартиры, я услышала, как надрывается телефон. Не раздеваясь, я схватила трубку. Зашелестел старческий надтреснутый тихий голос:
   - Доча, это ты гадаешь?
   - Я.
   - Ты это… приезжай ко мне… сам-то я не смогу… старый очень, песок сыпется! – и невидимый собеседник невесело усмехнулся.
   - Адрес скажите.
   - Полевая, 40, это в Красновке.
   - Срочно?
   - Ну, сегодня-то, с Божьей помощью, не помру.
   - Часа через два, хорошо?
   - Вот спасибо тебе, приезжай, буду ждать.
   Приготовив студиозу ужин, я поехала по указанному адресу. Пятистенок был  украшен удивительными, невероятной красоты наличниками. Собаки во дворе на наблюдалось, и я спокойно прошла в дом. Дверь в сени тоже оказалась не заперта. Сняв обувь, я заглянула в комнату. На резной деревянной кровати лежал маленький, сухонький старичок.
   - Доча, ты? – спросил он.
   - Вы мне звонили недавно?
   - Садись рядом.
   Я присела на стул, сделанный из лосиных рогов и огляделась. Вся мебель была самодельной и представляла из себя настоящее произведение искусства. И стол, и шифоньер, и стулья – сплошная резьба.
    Мысленно я перенеслась в такое далекое, покрытое розовым туманом детство. У нас в кухне стоял буфет, невесть как попавший за Полярный круг. Он был изготовлен, по меньшей мере, в XYIII веке и весь украшен резьбой в виде виноградных лоз. Так вот, мебель, которую я разглядывала сейчас, была ничуть не хуже.
   - Что, понравилось? – спросил старик.
   - У меня просто нет слов…
   Хозяин довольно усмехнулся:
   - Вот, хоть что-то останется внукам на память обо мне.
   - Неужели вы все это сами сделали?!
   - Сам. Я, благодаря своему умению, два раза себе жизнь спас – первый раз в немецких лагерях, а второй раз – в наших.
   - Вы краснодеревщик?
   - Потомственный. При царе в наших-то краях крестьяне в отход ходили, в Питер да Москву, в деревнях одни бабы с ребятишками оставались… - Старик помолчал, потом продолжал: - Вот и мои деды-прадеды этим занимались… Кушетки да шкафчики, их руками сделанные, даже в Зимнем стоят. Я под Ровно срочную проходил, когда война началась, почитай спящих нас взяли, даже пикнуть не успели. И попал я к бауэру, коровник чистить. А у него в доме мебель стояла, старая-престарая. Вот хоть и говорят, что немцы аккуратисты, а и среди них всякие встречаются. Мой к рачительным хозяевам не относился, гарнитур весь рассохся, детали отваливаться стали.… У меня душа заболела, на это глядя. Объяснил я немчуре кое-как, что могу в порядок ее привести. Привел. Он соседям похвастался.… Те еще кому-то, ну и прикатили за мной жандармы не жандармы, но в мундирах каких-то и увезли к самому Герингу в замок. А тот был большим любителем красивых вещей и почитай всю войну я на него ишачил. В 45-м наши пришли, загребли меня в СМЕРШ, а потом в Ухту сплавили, как предателя Родины и лично Сталина… Хозяин зоны как узнал, что я самому Генриху Герингу горки мастерил, тут же меня к делу пристроил. Так что грех жаловаться, не надрывался как остальные зэка, а занимался любимым делом… Видимо сейчас за это меня Господь и наказывает.… Никак помереть не могу…
Я сидела молча. Что тут сказать? Не нам судить наших родителей… Старик помолчал, потом продолжил:
- Я ведь что тебя позвал-то… Грех у меня на душе… Попам не верю, они деньги на Боге зарабатывают… Может ты что-то посоветуешь… Мне племяшка про тебя рассказала. В прошлом годе ты ей сыночка нашла, который с соседским мальчонкой на электричке уехал, подсказала, где искать. Может, и мне поможешь…
Грех у меня на душе.… В Ухтлаге дружок у меня был задушевный. Совсем пацан, а нахлебался.… Под Ленинградом в Синявинских болотах сидел, потом штрафбат, жив остался, и угораздило же его в Германии в немку втюриться.…  У той брат в гитлерюгенде был, прятала она его, а Васька продукты им таскал, и попался… Их хлопнули у него на глазах, а Ваську в столыпинский вагон и уголь рубать.… Никак он Грету забыть не мог. Ночами топчан грыз и выл.… Не уследил я за ним, повесился он.… И снится он мне почитай каждую ночь.… Просит, чтобы я отпел его, а то не может он с Гретой встретиться.… А как же я его отпою? – и он растерянно посмотрел на меня.
   Я задумалась. Потом нерешительно сказала:
   - Есть у меня знакомый священник, но он расстрига. Я посоветуюсь с ним. Можно?
   - Как знаешь, лишь бы Васька успокоился.… А то чувствую, что пока ему не помогу, сам уйти не смогу, а пора уже.… Устал я…
   От деда я отправилась к Илье Ильичу. Тот жил в жуткой покосившейся избенке без всяких удобств. Почему он держался за сии развалины, непонятно, так как вполне мог позволить себе нормальную однокомнатную или небольшую двухкомнатную квартиру.
   - Ну, чего пожаловала? – не очень-то любезно спросил хозяин.
   - Посоветоваться надо. Дело есть.
   - Давай, только в темпе. Кое-кого в гости жду.
   Я про себя усмехнулась. Ясно было, что ждет он Любашу Эпштейн, жену лопуха-криминалиста. Вот уже больше года, как она забыла про все свои неизлечимые болячки, и, потеряв всякий стыд, бегает на свидания к расстриге.
   - Ну, чего ухмыляешься? Говори, чего надо! – рявкнул хозяин.
   Я изложила проблему. Илья Ильич задумался. После довольно продолжительного молчания он, поскребывая бороду, изрек:
   - Нет.… Не смогу.… Это надо к архиепископу идти. Только он вправе разрешить отпевание самоубийцы. Пусть дед ему прошение напишет, а я через знакомого регента передам. Иди обратно к старику, подскажи, как написать и неси письмо ко мне. Но завтра, сегодня я занят.
   На том и расстались.