НЕ ОТ МИРА СЕГО или жизнь ненормального Часть 4

                ВИТАЛИЙ  ОВЧИННИКОВ




                НЕ ОТ МИРА СЕГО
                ИЛИ
                ЖИЗНЬ  НЕНОРМАЛЬНОГО 


                (психологическая драма)
 
               
               
                Подмосковье



                « Рано или поздно, под старость или в расцвете сил 
                «Несбывшееся зовет нас, и мы оглядываемся,
                стараясь понять, откуда прилетел зов Тогда,
                очнувшись среди мира  сего, тягостно спохватываясь
                и дорожа каждым днем, всматриваемся в жизнь, 
                всем существом стараясь разглядеть, не начинается
                ли сбываться «Несбывшееся?»

                Александр Грин


               
               

                ЧАСТЬ  4-я




                ГОНКА  ЗА  МИРАЖАМИ




               
         
                «Мираж (фр.mirage) – это обманчивое видение,               
                нечто кажущееся, призрачное, нереальное»

                Большой словарь иностранных слов  русского языка



                «Человеческая мечта никогда не бывает конкретной
                или детальной. Чаще всего она эфемерна и
                призрачна, как сон, как мираж…»
                Фраза из неизвестного источника.


               
               
               

                        

            Ближе к восьми часам здание СКТБ начало потихонечку оживать. Послышалось глухое размеренное топанье мужских шагов, их перекрыл звонкий, торопливый перестук женских каблучков. Хлопнула дверь, одна, другая, третья. Зазвучали голоса, раздался смех, где-то зазвенел телефон. Затем у фасада здания СКТБ возник какой-то шум, больше похожий на рокот. Он все нарастал, нарастал, растекаясь по этажам и быстро заполнил все здание. Это прибыла с автобусной остановки большая группа сотрудников СКТБ.
         Ну, что ж, теперь можно и успокоиться. Все вроде бы в порядке. Человеческий материал доставлен к рабочим местам и теперь направляется на свои технологические позиции. Все готовы к началу рабочего дня. Длиться он с 8-00 до 17-00 часов с  обеденным перерывом. А обеденный перерыв везде разный. Где один час, где – полчаса, а где и сорок пять минут. Все зависит от вида производства, от желаний начальства и покладистости местных профсоюзный деятелей. И все это время человек не предоставлен самому себе, он придаток Государственной производственной машины. Его мысли, его желания, его чувства, его сила, ум, энергия и его интеллект должны  быть задействованы только в одном направлении – на максимальное удовлетворение государственных интересов. А уж оно, государство, отметит его старание, его прилежание, его послушание соответственным вознаграждением в виде причитающегося тебе согласно штатному расписанию должностного оклада и премии по итогам работы за месяц, если план заводом и той производственной единицей, где он работает, выполнен.
           И вот получается так, что из каждых суток человеческой жизни, из их 24 часов, он, человек, должен безвозмездно отдавать государству целых девять, а с дорогой и все десять часов. Из оставшихся четырнадцати часов восемь уходят на сон, это, так сказать, биологически обоснованная норма отдыха человека, необходимая для восстановления утраченных в течении дня его жизненных сил. А что же тогда остается самому человеку для удовлетворения его собственных потребностей и собственных интересов? При условии, конечно, что они, как таковые, у него имеются. А ничего практически. Только шесть часов по максимуму, а фактически всего лишь четыре – пять.
           И это на все: и на личную жизнь, и на семью, и на детей. и на отдых, и на развлечения, и на учебу, и на спорт, и на общение с искусством, и еще на многое другое, что является неотъемлемой частью человеческой жизни, его духовной, интеллектуальной составляющей, той самой, которая-то и дает возможность почувствовать себя именно человеком, гомо сапиенсом, то есть, человеком разумным, а не просто каким-то млекопитающим, приматом определенного биологического вида.
         Не парадокс ли? Конечно же парадокс! Но, к сожалению, это было одно из проявлений объективной реальности окружающей действительности в том виде, в котором она существует  сама по себе независимо от воли человека и бороться с ней было бы просто бессмысленно. Во всяком случае,, на данном этапе развития человечества, когда большую часть своего времени человек должен  посвятить созданию для себя приемлемых условий  для жизни и предметов первой необходимости в ней, а не для получения предметов роскоши или развлечения, не говоря уже о предметах для своего духовного или интеллектуального развития.
          Андрей к подобным вещам относился спокойно. Он и так всю свою сознательную жизнь только и делал, что работал, трудился, а порой и просто-напросто вкалывал, как проклятый. Тем же самым занималась и основная масса людей вокруг него. Другой доли он для себя и не мыслил по той простой причине, что другой доли он и не знал. Единственно чего он хотел бы избежать, чему сопротивлялся, чему всегда противился по мере своих сил и возможностей – это делать свое дело с отвращением, с ненавистью к нему или же с полным, как большинство его знакомых и товарищей,  безразличием к получаемым в итоге результатам.
         Порой он искренне завидовал своим коллегам по лаборатории, по СКТБ. Слишком уж ясно было видно, что работа, как таковая их совершенно не интересует. Их больше интересовали величины собственных окладов и проценты получаемых премий, чем представившаяся возможность для самовыражения, для реализации собственных идей в том деле, каким они сейчас занимались. У каждого из них была какая-то другая, более важная, более нужная и более интересная для них жизнь, чем производственно исследовательская деятельность их родного СКТБ, и потому работа здесь, в лаборатории, имела для них далеко не главное, а самое второстепенное значение, работа эта была не в центре их жизни, а где-то на отшибе, на ее дальних задворках.
             И сколько оказалось горькой правды в шутливых словах их начальника технологического отдела Тагера Л.Р., когда он на профсоюзном собрании, посвященном трудовой и производственной дисциплине работников отдела, сказал с трибуны актового зала СКТБ, погрозив пальцем сидящим в зале:
           -- Запомните! Мне от вас нужны три вещи, всего лишь только три. Первая – чтобы вы в 8-00 были уже на своих рабочих местах. Вторая - чтобы  в 17-00 вы покинули свои рабочие места. Понятно? Очень хорошо! И третье – все это имеет хоть какой-то смысл лишь тогда, когда вы во время и в полном объеме сдаете свои ежемесячные плановые отчеты. И все! Больше мне от вас ничего и никогда не потребуется. 
          Тогда Андрею эти слова казались вершиной остроумия, образцом тонкого юмора, прикрывающим оригинальную форму организации исследовательской деятельности отдела, свободной от мелочной, никому не нужной опеки и направленной только на получение  конечного результата при минимальном контроле за ходом самой работы. Андрей тогда, на этом собрании, увидел то, что хотел увидеть. Он обманулся потому, что хотел обмануться, очень хотел, даже жаждал этого обмана. Позже, присмотревшись  повнимательнее, он понял, что слова Тагера имели совершенно другой, малопонятный для него пока что смысл и этот смысл имеет прямое отношение к работе СКТБ
           Действительно, с утра в СКТБ, в  его лабораториях  отделах народу было всегда много. Затем, часам к девяти люди начинали потихонечку исчезать и часам к десяти в помещениях оставались в основном дежурные на телефонах. Где все это время находились сотрудники СКТБ, его коллеги, и чем занимаются, Андрей так и не понял за два года своей работы здесь. Это была как раз та ситуация, когда каждый устраивался, как мог, как хотел, и ни с кем не желал делиться своими секретами. СКТБ размещалось на территории крупного электрометаллургического завода, растянувшегося вдоль железной дороги на многие километры и имеющего чуть ли не с десяток проходных. Выйти из  какой-нибудь проходной к  автобусной остановке и уехать в город по своим собственным делам или даже домой не представляло никакой сложности. Тем более, что пропуска у сотрудников СКТБ имели шифр на свободный проход по всей территории завода без ограничения.
           Работа являлась неприятной обязанностью практически для каждого сотрудника СКТБ и потому каждый из них старался   уделять ей  минимум внимания и тратить на нее как можно меньше личного времени, желания и сил. Люди усиленно делали вид, что работают;  государство, в свою очередь, старательно делало вид, что  полностью оплачивает их труд.  И как ни странно может показаться, такое положение дел всех устраивало, все были довольны друг другом. А некоторые так вошли в отведенную для них роль, что совершенно искренне считали, будто это самое, чем они занимаются в рабочее время, и есть настоящая их работа, в полной мере соответствующая их должностным обязанностям.
          Еще один парадокс нашей действительности, нашего общества, в котором отношения между человеком и государством, а также между самими людьми настолько деформированы и изуродованы, что практически полностью потеряли свою истинно человеческую сущность и превратились в какую-то загадочную и малопонятную игру со своими, довольно таки противоестественными законами и причудливыми правилами. И жизнь в этом обществе действительно стала напоминать какой-то очень смешной и печальный анекдот. Судите сами: в стране нет безработицы, но никто не работает; Никто не работает, но планы всегда перевыполняются; Планы перевыполняются, а в магазинах ничего нет; в магазинах ничего нет, а холодильники у всех заполнены; холодильники заполнены, но все всем недовольны; все всем недовольны, но на демонстрациях все дружно кричат:» Да здравствует КПСС!»
           Двойная жизнь, двойная мораль, двойная манера поведения. Видимая, формальная, парадная, пустая и никчемная – для государства, для них; и невидимая, спрятанная от посторонних глаз, живая, трепетная, наполненная радостью и смыслом – для себя, для близких, для родных и друзей. Под мертвым холодным льдом официальной парадности незаметно текла живая, теплая и мокрая вода настоящей жизни. Мертвое было на виду, живое было невидимо.
          Дверь лаборатории распахнулась На пороге появилась небольшая группа оживленно переговаривающихся людей. Это были сотрудники лаборатории, коллеги Андрея. Впереди шел вечный зам.парторга СКТБ, новоиспеченный аспирант Института Электросварки имени Патона  и новоиспеченный  руководитель только что созданной группы по плазменно-дуговому переплаву поверхности  слитков металла Моделким Юрий Петрович. Среднего роста, худощавый, тихий и незаметный мужчина лет пятидесяти с редким пробором волос, косо зачесанных на покатый лоб.
           С личностью Моделкина у Андрея были связаны два очень неприятных момента в его жизни, происшедшие сравнительно недавно, один за другим.  С тех пор Андрей начал инстинктивно сторонится  Юрия Петровича, всячески избегая прямых контактов с ним и практически полностью перешел с ним на официальный стиль общения.
          У Андрея была одна, чисто  человеческая слабость, которую он никогда ни от кого не прятал и не скрывал, и которой он частенько, с удовольствием, при первой же представившейся возможности, поддавался. Эта слабость была свойственна некоторым людям, беспорядочно переполненным самыми разнообразными знаниями об окружающей нас действительности и не умеющими скрывать внутри себя собственные впечатления об открывающихся вдруг перед ними  просторах и глубинах .
         Просто-напросто  Андрей любил поболтать, почесать язык в свободных разговорах на любую тему, начиная от искусства, литературы, философии, истории и кончая геологией, астрономией или техникой. Нельзя сказать, что его знания были очень уж обширны, глубоки, доскональные, скорее – поверхностны.  Однако, в большинстве случаев, он  имел на все свою собственную точку зрения,  причем, очень часть в корне отличающуюся от общепринятой, официальной.
        Свободного времени у сотрудников лаборатории всегда было предостаточно. И хотя в полном составе они собирались сравнительно редко, в этих светских или салонных беседах принимали участие практически все. За исключением, пожалуй, только самого Великанова, так как при нем подобные разговоры, естественно же,  не велись и Моделкина. Юрий Петрович обычно сидел тихонько в своем углу и молча слушал. Конечно же, его в расчет никогда не принимали и говорили при нем, не стесняясь в выражениях обо всем, даже о политике, о партии и его руководителях.
          Наиболее активным оппонентом Андрея в этих разговорах всегда была Ирина Келлер, единственная женщина в лаборатории, инженер-электрохимик, по специальности, занимающаяся некоторыми проблемами поверхностной обработки легированного металлопроката, начиная от «электрохимполировки» изделий из нержавеющих сталей и кончая малопонятными Министерскими темами по приданию поверхностям легированных сталей специальных свойств. Это была вполне современная интеллигентная женщина неопределенного возраста. Худощавая, узкобедрая, с небольшой, всегда поднятой грудью, смело открытой глубоким декольте, и коротенькой, на косой пробор, мальчишеской челкой над высоким, мужским лбом. Лицо у нее удлиненное, иконописного типа, осовремененное курносым, под  Эдиту  Пьеху, задорным носиком и несколько тяжеловатым, выдающимся вперед подбородком. Вдобавок ко всему, она она являлась матерью-одиночкой, много курила, активно пользовалась косметикой, была умна, язвительна, начитана до невозможности, неплохо разбиралась в литературе, музыке, даже играла на пианино и гитаре, немного пела хрипловатым голосом, сочиняла стихи, за словом в карман не лезла, всегда яростно, по мужски спорила, отстаивая свою точку зрения, никогда не пасовала ни перед каким начальством и слыла «правдолюбкой».
             Короче – женщина еще та!  Редко какой мужчина согласился бы с ней жить! Переспать – это пожалуйста! Но не больше! И то,  переспать ночку, другую, от силы - третью, и – все!   На большее уже ни одного мужчину не хватало. Все начинали шарахаться от нее, как черт от ладана! Но…одна характерная особенность -  никто из ее бывших сексуальных партнеров плохо о ней никогда не говорил. И вообще, старательно обходил в своих разговорах с мужиками, эту интимную тему. Почему?!  Спросите сами. Если не хотите по физиономии  получить.
           Мало уступал ей в горячности, хотя и сильно проигрывал в эрудиции, молодой сравнительно парень, Пясецкий Сергей, выпускник МИСИСа, инженер-металлург, до недавнего времени работавший мастером в сталеплавильном цехе на электродуговых печах. Он считал себя поэтом, активно писал стихи, довольно неплохие и часто печатавшиеся в заводской газете «Металлург». Он даже внешность имел необычную, нарочито броскую, чисто поэтическую. Среднего роста, полноватый, всегда подчеркнуто небрежно одетый, чаще всего в длинном, толсто вязанном свитере или такой же кофте с обязательно вытянутыми локтями, реже в кожаном потертом пиджаке и выцветших до желтизны импортных джинсах, купленных по случаю на Измайловском рынке. Пышная густая копна темных, почти черных волос живописно обрамляла его круглое, пухлощекое девичье лицо с нежно розовым, никогда не сходящем со щек румянцем и большими, толстыми, словно бы вывернутыми наружу ярко красными, всегда влажно блестевшими, словно бы облизнутыми, губами.
          Они с Андреем симпатизировали друг другу. Несмотря на значительную разницу в возрасте, уровню жизненного и производственного опыта. Почему? Трудно сказать. Да и кто возьмет на себя смелость объяснить, почему одни люди нам нравятся, а другие – нет, а к третьим мы вообще равнодушны?! Почему с одними людьми нам хочется общаться, с ними мы себя чувствуем свободно, уверенно, комфортно, чуть ли не уютно, и мы стараемся поддерживать с ними дружеские отношения; а с другими – все наоборот7 почему одни люди для нас бывают всегда хорошими, а другие – всегда плохими? И совершенно здесь необязательно, что они должны быть такими же и для других людей. Чаще всего эти отношения касаются только нас двоих, это наше, личное, интимное, не для всеобщего обозрения.
            Андрей даже немного покровительствовал Сергею, незаметно и ненавязчиво помогая ему в работе, контролируя и направляя его инженерную деятельность не в сторону послушного исполнения вышестоящих указаний завлаба Великанова, а на вдумчивую, творческую оценку работоспособности отдельных узлов и механизмов плазмотрона и самой установки для плазменно-дугового оплавления поверхности легированных слитков, с которыми он тогда работал. Этот процесс применялся для ликвидации в слитках поверхностной литейной корки, насыщенной вредными примесями, путем ее расплавления плазменной дугой в вакууме в специальных установках. Эта литейная корка имела толщину 15-20 мм и удалялась ранее механическим способом с помощью резцов на специальных токарных станках большой мощностью.  Назывался он процессом ПДРПС, то есть, процессом плазменно-дугового рафинирования поверхности слитков легированных сталей
            Результаты проведенных Сергеем анализов позволили выявить слабые элементы в существующей  конструкции плазмотронов и самой действующей установки. С помощью Андрея Сергей написал одно рацпредложение, затем другое, третье и дальше уже пошел самостоятельно. И в этой его самостоятельности было столько уверенности в себя, в свою правоту, в свои возможности, что Андрей начал подумывать о совместной работе с Сергеем над одним своим изобретением, над которым давно уже ломал голову. И все безрезультатно. Здесь никак не помешал бы свежий взгляд на проблему, новый, нестандартный подход к ее разрешению.
             Творческий человек во все будет творцом, во все будет неординарным, самобытным, непохожим . К чему бы ему не пришлось прикасаться в своей жизни. И хороший поэт, всегда, при желании, сможет стать хорошим изобретателем. Если только он будет иметь достаточную техническую базу, необходимый уровень технических знаний, позволяющий ему свободно и расковано манипулировать собственными мыслями, чтобы подняться на достаточную высоту для свободного творческого полета.
            В справедливости этой непростой истины Андрею приходилось убеждаться не один раз. Правда, обратного явления, когда технари-изобретатели становились бы неплохими поэтами, Андрею наблюдать почему-то не довелось. По каким-то странным причинам изобретатели технари  поэтами становиться не хотели. Что-то здесь не стыковалось. Жизнь не признавала одинаковых форм и рецептов для всех случаев своего многообразия,  и не хотела всех неодинаковых стричь под одну и ту же гребенку.

                *
 
           Андрей вырос среди книг и без книг свою жизнь даже представить не мог. Но родительские книги так и остались родительскими. Поэтому он при первой же возможности старался хоть что-нибудь, да купить. В основном он предпочитал художественную классику, как советскую, так и мировую и историческую литературу, больше по двадцатому веку, начиная с русско-японской войны и далее -  первой мировой, гражданской войне и Великой Отечественной. На рубеже  Хрущевской оттепели тогда у нас было выпущено множество книг по истории Гражданской войны. И беллетристика, и исторические труды, и биографии полководцев и политических деятелей тех времен А затем, в шестидесятые годы потоком пошли «военно-исторические» мемуары полководцев Великой Отечественной войны. Начиная от Жукова, Рокоссовского и Василевским и кончая воспоминаниями командующих армиями. У Андрея скопилось много подобной литературы. И бывая в Москве по работе или по своим личным делам, Андрей обязательно пробегался по книжным магазинам И в букинистическом на Арбате, и в военной книге и в доме книге на калининском. И редко когда возвращался пустой. Что-нибудь, да привозил. 
            О своем увлечении отечественной историей, преимущественно Советского периода, Андрей старался особенно не распространяться. Слишком уж сильно отличалась от официальной та картина действительного хода исторических событий в нашей стране, которая постепенно открывалась Андрею. Настолько сильно, что становилось невольно не по себе. Даже наедине с самим собой.
            Андрей завел свою картотеку биографий выдающихся партийных, государственных, военных и хозяйственных деятелей страны, наиболее отличившихся в событиях Октябрьской революции, Гражданской войны и в последующих годах Советского партийно-хозяйственного строительства и потому совершенно не известных Советским гражданам. Картотека насчитывала уже свыше трех тысяч биографий. Биографии некоторых из них были просто фантастически легендарными, особенно «военноначальников» и полководцев Гражданской войны. Командовать в 20-22 года дивизией, корпусом, армией, а в 22-25 лет фронтом – такое даже вообразить себе было невозможно. Это была не просто фантастика, это была сверх фантастика, миф, сказка, какая-то абстрактная нереальность. И в то же время все это было, было, было в нашей, Советской действительности.  И этому есть свои, объективные объяснения.
          Революция дала такой мощнейший всплеск талантливости на Руси, которого, пожалуй, она не знала за всю историю своего существования. Повсеместно Революция выдвигала на передовые рубежи жизни людей необычных, умных, ярких, красивых до умопомрачения, с широчайшим диапазоном интересов, с мощным интеллектом и талантливых до невозможности. Людей, у которых удавалось буквально все, за что бы они не брались, чем бы их тогда суровая година не заставляла  заниматься. Причем, их выдвижение шло в условиях жуткой мясорубки Гражданской войны, в ожесточенной борьбе с их противниками, не менее одаренными, не менее жестокими и талантливыми, не менее упорными в достижении своих целей, чем они сами. Таким бы людям да простор деятельности! Чтобы они тогда смогли бы сотворить со своей страной! Ведь каждым из них двигала вперед благородная идея строительства нового, более лучшего и справедливого общества для всех людей земли.
              Но, Господи, как же несправедливо и жестоко обошлась с ними их собственная жизнь! Каждому из них была уготовлена страшная дорога в ад. И выстлана была эта дорога не только их собственными телами, но также и телами их родных, их близких, их друзей, их товарищей и даже просто их знакомых. Их всех затем поголовно уничтожили. Зачем?  Почему? Что это за общество, уничтожающее своих лучших представителей? И не просто уничтожающее физически с применением самых страшных и изощренных пыток, заставляющих людей признаваться в совершении ими чудовищных, нелепейших и глупейших преступлениях против своей родины, своего народа и своей Советской власти. Нет, это общество попыталось уничтожить их еще морально и даже исторически. Чудовищно! Но это, к сожалению, тот самый факт, от которого никуда не денешься, как ни старайся, как ни пытайся. Действительно, их имена были стерты со страниц истории   И не стало, как будто и не было никогда совсем, этих тысяч и тысяч людей, родившихся в России, воевавших в первую мировую войну, совершавших Великую Октябрьскую Революцию, воевавших в Гражданскую войну, затем восстанавливающих разрушенную экономику страны и создававших новое государство на земле, государство рабочих и крестьян. Настолько Новый строй, за утверждение которого они воевали и который они потом строили, ненавидел и боялся их неординарности, непохожести их или просто талантливости, что всеми силами постарался даже саму память о них вытравить из глубины народного сознания. Забыть о них навсегда! Навечно! Чтобы никому  в этой стране теперь   неповадно было даже попытаться выделиться из общечеловеческой  массы Гражданина СССР. Все должны быть одинаковы в этой стране! И в одежде, и в мыслях, и в чувствах! Все – как все! И стали люди в Великой стране до тошноты одинаковы, до жути однообразны и безлики…
            Лишь только с близкими для него людьми Андрей мог позволить себе немного пооткровенничать, поделиться новой информацией о тех или иных малоизвестных фактах нашей истории или же просто «порассуждать» на эту скользкую, опасную, но такую близкую для него тему.
           Но здесь, в СКТБ, Андрей позволил себе расслабиться и дать полную волю обуревающим его чувствам. В чес причина подобного безрассудства? Трудно сказать. Может время начало меняться вроде бы к лучшему и вдруг повеяло новыми теплыми запахами, стало легче дышать. Вот уже вышла в свет  двухтомная «История Гражданской войны в СССР», практически первая в стране попытка дать неискаженную картину хода исторических событий тех давних лет с указанием действительных, а не вымышленных фамилий участников. Чехарда с изданием этого двухтомника шла несколько лет. Чувствовалось, что авторам книги приходится преодолевать сильнейшее сопротивление верхнего эшелона партийной иерархии, не желающей никаких откровений о деятельности большевиков в стране за прошедшие годы. .
           Но первая ласточка не оказалась случайной, заблудшей одиночкой. Вскоре затем вышла «Энциклопедия Гражданской войны», уникальное в своем роде издание, где ничего не говорилось о бывших в стране в 20-30е годы массовых репрессиях, но время смерти почти всех участников Гражданской войны, ее «военоначальников», политкомиссаров и даже медработников, упомянутых в «Энциклопедии», странным образом остановилась на 35-38 годах. Даже не думающему человеку эти факты не могли не показаться странными. Получалось, что цвет нации, 40-50-летние мужчины и женщины в расцвете своих физических и интеллектуальных сил, в течении 2-4 лет вдруг неожиданно повымерли. Факт настолько странный, что поневоле начнешь задавать вопросы. Пусть не государству, пусть самому себе, но все же – задавать.
         «Историю Гражданской  войны» Андрей купил в «Доме военной книги» на Садовой, отстояв в очереди четыре с лишним часа; а «Энциклопедию Гражданской войны» - в магазине «Академкнига», что на улице Горького. , где тоже проторчал в очереди несколько часов. И тот факт, что желающих узнать действительную, а не мнимую, выдуманную кем-то историю своей страны было так много, а некоторые брали даже по нескольку экземпляров, не только для себя лично, но и для своих знакомых или родственников, было отрадным явлением. Продавцы в магазинах были в явном шоке. Они давно такого не видели. Люди стояли в очереди, в сумасшедшей очереди, не за каким-то там новомодным романом, а за скучнейшими, совершенно не интересными, в сущности, книжками. Действительно, было от чего прийти в изумление. Тиражи двухтомника и энциклопедии в Москве разошлись буквально за день. И было совершенно естественно, что Андрей не смог не поделиться ценнейшими, с его точки зрения, этими приобретениями у себя в лаборатории.
          Так хотелось поверить в реальность надвигающихся перемен, смутные, едва уловимые признаки которых начинались ощущаться вокруг. Слишком уж невмоготу стало дышать в этой спертой и затхлой до дурноты атмосфере всеобщей лжи, ханжества и пошлого лицемерия. К горлу начинала подкатывать тошнота. Душа требовала свежего воздуха, требовала кислорода правды.
          И Андрея прорвало. Он выдавал эту правду огромными порциями, выливал нескончаемым потоком на головы своих ошеломленных  слушателей, коллег по лаборатории. Действительно, было от чего смутиться, растеряться, даже запаниковать. Неприглядно, жутко и страшно выглядела эта новая правда. Не хотелось верить в такую правду. Разум обычного, неподготовленного советского человека не мог воспринимать ее. И в помещении лаборатории вспыхивали яростные споры. Каждое слово Андрея вызывало сильнейшую реакцию неприятия и элементарного недоверия.
           Андрей был плохим полемистом. Он слишком быстро заводился, начинал горячиться и терял контроль над логикой своих рассуждений, легко уходя от главного, увлекаясь побочными, внезапно раскрывшимися, но совершенно  второстепенными сюжетными линиями. Однако спорил он всегда яростно, азартно, самозабвенно, до хрипоты в горле, до боли в костяшках пальцев кулаков, стиснутых от ощущения собственного бессилия и нелепости приводимых им в качестве доказательств аргументов.
          И вот однажды Андрей в большом, длинном и путанном разговоре о деятелях Гражданской войны назвал Ворошилова К.Е. кровавым палачом и могильщиком Красной Армии, человеком без чести и совести; человеком, руки которого по локоть замараны в крови его бывших товарищей и соратников. Тем более, что в действительности так оно примерно и было. Никто из участников разговора, а это были почти все работники лаборатории, за исключением самого Великанова Е.Н., на его эти слова и внимания-то не обратил. Каждый был занят собственными аргументами, подбором собственных слов и доказательств и, естественно, мало слушал другого.
           Они – не слушали. Но был в их комнате один человек, который все слушал, все замечал, все фиксировал в своей памяти и делал соответствующие выводы, хотя участия в разговоре и споре не принимал. Он тихо сидел в своем углу, маленький. Незаметный человечек со строгим, неулыбчивым лицом схимника и вечно что-то писал, писал медленно и сосредоточенно, четким аккуратным почерком. Или же просто сидел неподвижно, глядя в пустоту серыми, ничего не выражающими холодными глазами, сидел подолгу, в прямой неподвижной позе, не шевелясь, положив обе руки на крышку стола, как добросовестный ученик в школе.
          На него никогда не обращали внимания, с ним в лаборатории никто никогда  не считался и никаким таким особым авторитетом он среди работников лаборатории и даже. сотрудников СКТБ не пользовался. Ни как специалист, ни как работник. Поэтому в отсутствие начальства в комнате лаборатории говорили при нем, не стесняясь, все, что кому взбредало в разгоряченную спором голову.
          Не считались, в, видимо, напрасно. Моделкин все всегда видел, все всегда слышал, все запоминал , и ничто, оказывается, не ускользало от этих внимательных, всевидящих глаз и все слышащих ушей.
         -- Андрей Сергеевич, - услышали вдруг они негромкий, спокойный, хрипловатый низкий голос, - а кто вам разрешил так отзываться о товарище Ворошилове, крупном политическом и государственном деятеле нашего Государства, известном Полководце Гражданской и Отечественно войн?
        Андрей в запале разговора на мгновение остановился, взглянул на него недоумевающее раздражительно, как смотрят на внезапно появившуюся и назойливо жужжащую под ухом муху, мешающую делать нужное дело и недовольно буркнул:
          -- А кто же он еще есть?! Палач, он и есть палач! Другого мнения здесь и быть не может! И не должно быть…
          В ответ он услышал спокойный, уверенный, наполненный  какой-то несокрушимой, сдерживаемой до поры силой, голос:
         -- Запомните, Андрей Сергеевич, товарищ Ворошилов является одним из крупнейших политических, государственных и военных деятелей нашего государства, выдающимся полководцем Гражданской и Великой отечественно войны. Ясно?! И кто вам, Андрей Сергеевич, позволил здесь клеветать на него, а?!  Вы понимаете, чем вы здесь в рабочее время сейчас занимаетесь?!
        В комнате мгновенно установилась тягостная, напряженная тишина, такая тишина, что Андрей вдруг явственно услышал, как у него в груди стучит сердце. Все сильнее и сильнее, и вот уже у него  ушах громко, на весь мир забухало:
       -- Бум! Бум! Бум! Бум!
       Андрей смотрел на Моделкина и чувствовал, как у него бледнеет лицо, почувствовал потому, что у него вдруг противно заледенели щеки, а затем и нос. И он понял, что испугался. Испугался так сильно, как никогда в жизни; он даже почувствовал слабость в ногах и вынужден был сесть.
        Первой пришла в себя Келлер. Она попыталась взять инициативу в свои руки. Она этак залихватски улыбнулась Моделкину и махнула рукой:
         -- Да будет тебе Юр, придираться к словам! Мало ли что можно говорить на свете! Но нельзя же все воспринимать буквально, так, как оно звучит на самом деле. У нас же, Юр, обычный треп, ничего серьезного здесь нет и быть не может. Это же своего рода ППР, поговорим, поговорим и разойдемся. Нельзя же эту нашу болтовню воспринимать всерьез. Мы и сами ее всерьез не воспринимаем. Так, плескание воды в стакане, ничего большего. Пузыри одни мыльные…
          В ответ они услышали все такое же невозмутимо твердое:
           -- Про деятелей партии и правительства никто никогда не имеет право плохо говорить. Это дело политическое и противозаконное. И я вынужден обо всем услышанном здесь доложить в партком.
          Он встал и не спеша пошел к двери. Невысокий, худощавый, аккуратный, с прямо посаженной непреклонной головой. Вид человека никогда не ошибающегося, твердо убежденного в своей правоте, всегда знающего, что делать и как поступать в любых случаях своей жизни и жизни других людей. Вид человека недалекого, ограниченного, страшного в своей слепой, не рассуждающей убежденности  правоты и необходимости собственных дел   и  никогда не понимающего истинного значения своих собственных поступков. Дверь за ним тихо закрылась.
          -- Мнда-а-а,  - протянул Андрей, -  ис-сто-ри-я!
          -- Неужели в партком пошел? -  то ли вопросительно, то ли утвердительно сказал Сергей. Лицо его было растерянным.
        -- Уж кто, кто, а Моделкин-то никогда не упустит возможности показать свою партийную принципиальности, - произнес Сашка Мартынушкин, инженер металлург, коллега Сергея по группе «плазменно» металлургических процессов. Видный, в расцвете физических сил мужчина, из тех, что всегда нравятся женщинам. Высокий, широкоплечий, спортивно стройный, с этакой нарочито небрежной, гибко кошачьей грацией уверенного в себе матерого, сильного хищника. Он два раза был уже женат, оба раза неудачно, и теперь жил один в однокомнатной кооперативной квартире, купленной ему еще родителями и  платил  алименты за двоих своих детей. Жил весело, порой сильно пил, куролесил, чудил и наслаждался жизнью по мере своих сил и возможностей. И хотя он всегда старался держать себя невозмутимо спокойно и независимо, в глубине его зеленоватых глаз  порой проглядывала такая тоска, такая боль, что становилось нехорошо от дурных за него предчувствий.
           -- Уж я-то его знаю, -  продолжил он серьезным тоном, -  Как сказал в свое время Троцкий о Сталине – гениальная посредственность. Вот что-то наподобие этого мы видим в Моделкине. Тихий, незаметный, а потом глянете, он уже высоко над вами, а вас уже и нет на этой земле. Вы там где-нибудь, на том самом…или … же - под  его ногами… в качестве пыли или грязи..
          Мартынушкин неопределенно махнул рукой и выразительно хмыкнул.
          -- Да ладно тебе, Сашка, току наводить, - сердито оборвала его Ирина, - сел на своего конька, поехал, не остановишь теперь, - она протянула руку и слегка коснулась головы Андрея, как бы погладила его, - не расстраивайся Андрюша,  не слушай ты его, - она сердито взглянула на Мартынушкина, - балаболку пустого. Сейчас не 37-й год и не 49-й. что же там, в парткоме, одни дураки сидят с идиотами что ли?
           -- Это ты точно отметила, - хохотнул Мартынушкин, - прямо в десятку попала. Теперь и тебе припомнится все на свете сразу. Как и Андрею нашему. Вместо вас провожать будем. Вот всплакнем на «прощаньице»! А я уж помолюсь за твою душу грешную, чтобы вас с Сергеевичем в одну камеру вместе посадили. Все веселее будет.
            Все рассмеялись. Напряжение вроде бы спало. Однако горький, нехороший и липкий какой-то осадок от происшедшего на душе все-таки остался и никак не хотел уходить.
           На другой день Андрея вызвали в партком. Моделкин сдержал свою угрозу, зафиксировав ее в письменном виде  с помощью докладной записке. А докладная – это уже документ. Не прореагировать на него невозможно. Это может быть в дальнейшем. Чревато самыми неприятными последствиями и для самого парторга. Здесь уж лучше перестраховаться, чем недооценить возможные последствия.
           В кабинете парторга кроме него самого сидели еще трое. Лица у всех были сосредоточены и серьезны. Ситуация была очень уж необычной и даже чрезвычайной. Подобных дел здесь еще не бывало и они не знали, как себя вести, поэтому на всякий случай  на всякий случай надели на себя маску важности и деловой озабоченности.
           Столы в кабинете парткома стояли П-образно. Парторг сидел за центральным, поперечным столом, а члены парткома – за двумя боковыми продольными. Андрея посадили на стул, стоящий отдельно в начале прохода между этими боковыми столами. Дверь в кабинет располагалась за спиной Андрея.
           Андрей сидел прямо, положив руки на колени. И у него возникло неприятное ощущение своей открытости, своей незащищенности и надвигающейся опасности. Но опасности почему-то не спереди, от парторга и членов парткома, а со спины, от закрытой и невидимой ему двери.
           Парторг взял со стола лист бумаги, подержал его перед собой, как бы увидев его впервые, только что, сделал внимательное лицо, уставившись глазами на бумагу, словно бы впервые читая его, затем нахмурился, глянул на Андрея, хмыкнул, осуждающе покачал головой и строгим внушительным голосом проговорил:
          -- Товарищи! К нам поступило заявление в виде докладной записки от члена парткома, моего заместителя, товарища Моделкина Юрия Петровича. Я зачитаю его.
         Он сделал значительное лицо и медленно, четко, даже с выражениями в некоторых местах, прочитал:
                Секретарю партийной организации
                СКТБ  МИАМП товарищу Степанову В.С.
                От коммуниста с 1968 года, члена парткома
                С 1979 года, товарища Моделкина Ю.П.





                Докладная записка


            Довожу до вашего сведения, что 12 октября текущего года в 10-ть часов 35 минут в кабинете лаборатории ЭФОМ руководитель группы по плазменной резке металлов Кротов Андрей Миронович в разговоре с товарищами Келлер Ириной Игоревной, Пясецким Сергеем Вячеславовичем, Мартынушкиным Алексеем Николаевичем, Дубининым Петром Николаевичем  в присутствии меня, Моделкина Юрия Николаевича, произвел «оклеветание» выдающегося партийного и государственного деятеля нашей страны, полководца Гражданской и Великой Отечественной войны, товарища Ворошилова Климента Ефремовича, назвав его «убийцей, могильщиком Красной Армии, палачом, у которого руки по локоть в крови». Считаю своим долгом, партийным и патриотическим, доложить об этом вопиющем факте политической и гражданской безответственности в партком КТБ для принятия соответствующих мер.



                Моделкин. Ю.Н.

          Парторг положил докладную записку на стол, окинул присутствующих многозначительным взглядом, как бы призывая их проникнуться и прочувствовать значимость происходящего здесь события и разделить вместе с ним бремя ответственности за принятие последующего важного решения. Он выдержал некоторую, соответствующую с его точки зрения, данному моменту паузу, и медленно, внушительно, тщательно выговаривая каждое слово, произнес. Даже не произнес, а скорее продекламировал, четко и веско:
          -- Ну, что Андрей Сергеевич, вы можете нам сказать по этому поводу?   
          Андрей внутренне подобрался. Он понимал, что судьба его висит на волоске. Каждое сказанное им сейчас слово, интонация, с какой она будет произнесена, выражение лица, которое будет при этом, - все будет учитываться, все будет иметь значение для присутствующих здесь членов парткома, его коллег по работе, при принятии решения. Решения, которое может во многом определить его будущую судьбу, его будущую жизнь. И Андрей осторожно ответил:
         -- Да, факты, изложенные здесь имели место. Однако ничего противозаконного в моих словах нет. Они отражают действительное положение дел в нашей истории, связанных с именем товарища Ворошилова. Действительное, а не выдуманное. Историю нашей Родины я знаю несколько лучше, чем товарищ Моделкин, и чем обычный гражданин нашей страны, поэтому, если нужно, я смогу доказать правдивость, а не лживость своих слов, сказанных тогда.
         Члены парткома встревожено переглянулись. Такого оборота дел они явно не ожидали. Заранее выработанный сценарий, утвержденная заранее схема заседания, неожиданно рассыпались. А здесь, в этом кабинете, непредвиденных неожиданностей не любили, неуправляемого хода событий ни в каком виде не признавали.
          -- А почему вы решили, что обладаете достаточным уровнем знаний по истории нашей родины, - сердито спросил парторг, - у вас образование, правда , высшее, но все же техническое!               
          -- И то заочное, - язвительно вставил один из присутствующих, молодой парень лет тридцати, холеный, хорошо и даже щеголевато одетый, сын одного из руководителей  металлургического завода.
         -- Ну и что из того, что заочное!, - неожиданно вдруг вскипел сидевший напротив него худощавый пожилой мужчина, - я сам из рабочих, заочно учился. И работал, и учился, и семью кормил при этом. Все одновременно. И не считаю, что у меня знаний меньше, чем у тех, кто за папины деньги штаны протирал в дневных ВУЗах. Не важно, кто где учился! Важно – кто как работает! Работа – главное! Вот что!
          -- И он, как бы в подтверждении своих слов, сердито стукнул кулаком по крышке стола. Парторг сверкнул в его сторону глазами. Заседание уходило в сторону от намеченной ранее и согласованной уже линией. Такого терпеть было невозможно. И он был в ярости. Он почти рявкнул на пожилого мужчину. Громко, не стесняясь. Здесь уже было не до приличий. Необходимо было спасать положение. И как можно скорее. Пока еще не совсем поздно:
         -- Хватит, Сергей Николаевич! Вы отвлеклись! Мы не для того сюда собрались, чтобы обсуждать плюсы и минусы нашего высшего образования. Если партия решила иметь и дневное, и заочное, и вечернее образование, значит, так оно и должно быть; значит, каждая из этих форм образования отражает интересы нашего народного хозяйства. И – хватит на эту тему! Пора переходить к делу!
         Он повернулся к Андрею и уже спокойно, но со сдержанной угрозой, сказал:
         -- Итак, Андрей Сергеевич, мы вас слушаем.
         Андрей про себя улыбнулся, хотя внешне никак не выразил своего отношения к происходящему. Он понимал, что первый раунд оказался за ним. Правда, его личной заслуги в этом практически не было никакой. Помог элементарный случай. Ход заседания парткома неожиданно скомкался, спутался, потерял свою стройность и четкую направленность, уклонившись от заранее намеченного и запланированного сценария. Однако, не надо было увлекаться, не надо заранее обнадеживаться и нельзя недооценивать возможности сидевших перед ним противников. Они не любят проигрывать, не любят, да и не умеют перестраивать на ходу свои утвержденные схемы работы с людьми. Поэтому этих людей надо бить  их же собственным оружием, утвержденными политическими схемами и формулировками, ссылками на известную политическую литературу, ими же рекомендованную, но никогда  самими же не читаемую и не прорабатываемую.
          Так же спокойно и так же невозмутимо Андрей ответил:
           -- Помимо ВЗМИ я закончил также Всесоюзный Ленинский Университет Марксизма Ленинизма при горкоме партии, трехгодичный курс историко-философского факультета. Направлен был на учебу решением парткома ОАО «Машзавод» в 1982 году, закончил его в 1985 году. Закончил с отличием. Дипломная работа у меня была как раз по истории Гражданской войны. Так что, я не самозванец. Кроме того, я собираю материалы, изданные в нашей стране по истории Великой Октябрьской Революции, Гражданской войны и периода формирования наших вооруженных сил, начиная с 1918 года. К материалам относятся статьи, монографии, брошюры, книги, диссертации. Издание всех этих материалов может быть санкционировано только лишь самим Институтом Марксизма Ленинизма при ЦК КПСС. Этих материалов у меня сейчас свыше тысячи единиц. Можете, при желании посмотреть их у меня дома.
           Андрей замолчал и быстрым, незаметным взглядом окинул присутствующих на заседании парткома. Они молчали. Выглядели они растерянными. Сказанное Андреем ошеломило их и просто-напросто ошарашило. Ситуация в этом кабинете явно вышла из-под  контроля, их контроля, партийного контроля. Все шло не так, как думалось, как планировалось. Вопрос начинал переходить в ту плоскость, где они ранее всегда довольствовались приходящими из верхних инстанций циркулярами и руководящими указаниями. Самостийности в данных вопросах не допускалось, да они и не желали иметь по данным вопросам самостоятельного мнения. Слишком уж чревато. Сюда лучше не соваться.. Ни под каким предлогом.
            Первым в себя пришел парторг. Он попытался вернуть обсуждение в наезженную, давно знакомую колею готовых цитат и принятых решений:
           -- Ну, что ж, Андрей Сергеевич, это хорошо, что вы в подобных вопросах руководствуетесь материалами, рекомендованными и одобренными ЦК КПСС. Может вы покажете что-нибудь и нам, рядовым членам партии, простым Советским труженикам, чтобы и мы знали на будущее.
          Андрей насторожился. Хотя и второй раунд оказался за ним, но чувствовалось, что именно сейчас  наступил решающий момент. Одно, неосторожно сказанное им слово может испортить все, и тогда уж они здесь на нем отыграются от всей души. Не пожалеют, не пощадят И он тогда решил для острастки их немного помучить, задавить их незнакомой им информацией о Ворошилове, неизвестными им историческими фактами из Советской истории времен Гражданской войны.
         Говорил он долго. Сыпал менами, фактами, цифрами, делая многочисленные ссылки, цитируя классиков Марксизма Ленинизма, известных и неизвестных историков, политиков, государственных и политических деятелей не только  нашей страны, но также и зарубежных стран. Это было даже не выступление, не речь, а целая лекция о некоторых, не слишком известных широкой публике фактов истории нашей страны, рассказанная горячо, взволнованно и увлеченно.
          Самое поразительное было то, что его слушали, слушали с нескрываемым интересом, не перебивая. Слушал и сам парторг, и члены парткома,  и даже Моделкин. Несколько раз в этот момент звонил телефон, парторг хмурил брови, брал трубку, недовольно слушал, затем коротко бросал:
         -- Занято! Перезвоните через час!
         И надо отдать должное парторгу, что он опять опомнился первым, взял себя и ситуация в руки, вернул всех с небес на грешную землю и виртуозно вышел из щекотливого для себя положения. Минут через тридцать после начала выступления Андрея он глянул на часы, покачал озадаченно головой, что-то неразборчиво пробурчал про себя, затем постучал карандашом по столу:
          -- Все, товарищи! Давайте закругляться. Хватит. Мне кажется – вопрос ясен. Давайте сначала скажем спасибо Андрею Сергеевичу за хорошую лекцию. Действительно, к нашему стыду приходится признавать, что мы плохо знаем собственную историю. Очень плохо. Правда, надо честно сказать, что раньше это знание сверху не поощрялось. А мы люди – подчиненные, против линии партии никогда не шли. Всегда со своим народом, с его авангардом, нашей партией. Самостийности какой-нибудь или анархии в своих действиях не допускали. А потому запишем в протоколе заседания следующее наше решение:
            1. Выразить благодарность коммунисту, товарищу Моделкину Ю.Н. за образец партийной бдительности и партийной принципиальности в вопросах идеологической борьбы за чистоту партийной линии.
           2 Выразить замечание руководителю группы лаборатории ЭФОМ, беспартийному товарищу Кротову А.С. за неподобающее высказывание о товарище Ворошилове, выдающемся партийном и государственном деятеле нашего государства, несанкционированные соответствующими органами КПСС.
           Все товарищи! Есть возражения, замечания?
           Ни возражений, ни замечаний ни у кого не было. Запал гона за беззащитной вроде жертвой уже прошел. Всех охватила апатия и равнодушие. Все ждали конца спектакля. Интереса к судьбе Андрея они уже не испытывали. Беззащитная вроде бы жертва вырвалась из их рук и ушла, стала теперь недосягаемой. И им теперь было уже все равно. И парторг, старый, опытный партийный босс все это понял раньше других.  Жертва ушла из-под самых рук, поэтому надо было скорее кончать. Тот факт, что заседание парткома пошло не по заранее намеченному сценарию, теперь уже никого не волновал. Так даже и лучше. Проблема закрыта на корню, без всякого шума, без осложнений, а значит, и без дополнительных забот. Тише едешь, дальше будешь. Так оно будет лучше, спокойнее и для себя, парторга, и для всей партийной организации СКТБ.
             Андрей смотрел на завершающий этап этого фарса довольно-таки равнодушно. Он понял, что победил, но победа досталась ему тяжело. Он чувствовал себя  измотанным до предела., высосанным до капли, не было физических сил ни говорить, ни шевелиться, ни двигаться. И совсем не было радости, не говоря уж о каком-нибудь чувстве торжества победителя. Хотелось выбраться поскорее из кабинета парткома, чтобы не видеть этих опостылевших навечно лиц участников заседания.
          Парторг обвел присутствующих строгим, обязывающим взглядом и произнес:
         -- Объявляю заседание парткома законченным. До свидания, товарищи!

                *

          С этого памятного дня у Андрея появилось к Моделкину чувство сильнейшей неприязни,  доходящей порой до его полного физического неприятия , чуть ли не отвращения. Он прекратил с ним все виды отношений, кроме официальных. Да и те свел лишь к обязательному минимуму, стараясь, по возможности, вообще не обращаться к нему ни по каким вопросам. При Моделкине Андрей теперь больше молчал, чем говорил. Происшедшее между ним и Моделкиным оказалось для Андрея  хорошим уроком, и выводы для себя Андрей сделал соответствующие.. да и коллеги Андрея тоже. Атмосфера в лаборатории резко изменилась.
          Исчезли дружеская искренность, легкость и некоторая даже безответственность взаимных отношений, расцвеченная всплесками долгих доверительных разговоров и жарких споров обо всем, что когда-то происходило, сейчас происходит или будет происходить с человеком в этом полулунном мире. Лаборатория буквально на глазах начала превращаться в самую заурядную чиновничью «совконтору», где работа, как таковая, никого не интересует и все занимаются лишь разрешением своих собственных личных проблем и забот.
          Так продолжалось до зимы 1986 года, когда в лаборатории появилась группа специалистов института электросварки имени академика Б.Е.Патона ( ИЭС им.Патона) из отдела по плазменно-дуговой металлургии. Институт заключил договор со СКТБ по разработке оборудования и технологии плазменно-дугового оплавления поверхности слитков легированной стали в вакуумных камерах вместо традиционной их резцовой обдирки на специальных токарных станках большой мощности., используемой в настоящее время на металлургических заводах страны. Процесс носил красивое, загадочно туманное название, процесс ПДРПС или процесс плазменно-дугового рафинирования, то есть изменения, поверхностей слитков в вакууме и считался по тем временам очень даже перспективным, с большим экономическим эффектом от внедрения..
          «Патоновцы» работали в СКТБ и на металлургическом заводе, работали очень активно, так как имели прямую материальную зависимость своей зарплаты от объемов внедрения собственной технологии и собственного оборудования на предприятиях страны. Кроме того, учитывая действительную новизну и действительную перспективность процессов ПДРПС, на разработанных «конструкторско» технологических материалах можно было легко сделать кандидатскую и даже докторскую  диссертацию. Чем, собственно говоря, «Патоновцы» и занимались. Все они были аспирантами, работали здесь над материалами своих диссертаций, а начальник их отдела со своим заместителем. оба кандидаты наук, работали уже над докторскими диссертациями.
          Сотрудничество с «патоновцами» обещало быть долгим, плодотворным и, в конечном своем итоге, выгодным для обеих сторон, ставшими партнерами. Объем совместной работы оказался настолько значительным, что в СКТБ постоянно находился кто-нибудь из представителей ИЭС. Чаще всего приезжал и жил здесь неделями в заводской гостинице тридцатилетний мужчина, Кедрин Анатолий. Среднего роста, крепко сбитый, плотный, похожий на штангиста парень, всегда элегантно одетый, в отутюженных, постоянно серых тонов, костюмах и белоснежных рубашках с обязательным галстуком. Черная, слегка волнистая шевелюра зачесанных назад волос открывала высокий лоб с карими, наполненными острым любопытством живыми глазами над тонким с горбинкой носом и подвижными, чувственными губами, слегка сложенными в насмешливую улыбку вечного скептика.
           Он оказался очень компанейским парнем, из тех,  кого называют душой любого общества. Знал множество анекдотов и великолепно их рассказывал, умел завести и поддержать разговор с кем угодно и на любую тему, был неплохим полемистом, любил поспорить, пошутить, поухаживать за женщинами. Он расшевелили даже Моделкина с Великановым, зайдя к ним в такое доверие, что мог себе позволить рассказывать при них политические анекдоты про Брежнева, про Сталина и даже про Ленина.. Причем, рассказывал в лицах, мастерски копируя мимику и манеру разговора каждого из них, наших бывших вождей.
          Андрей с Кедриным довольно крепко сдружились, хотя по работе контактов у них практически не было. Но их как-то сразу потянуло друг к другу. Нашлось много точек соприкосновения. Интересы, вкусы, увлечения и даже точки зрения во многом у них совпадали. Кедрин стал бывать у них дома, очаровал жену и дочь Андрея, а их разговоры на политические и исторические темы отличались редкой взаимной откровенностью. Кедрин был знаком и с авторскими свидетельствами Андрея и с его техническими публикациями. Он знал, над чем работает Андрей в настоящее время, что его волнует и заботит. И Андрей был в курсе дел  Кедрина и даже помог ему решить одну из самых наболевших и злободневных проблем процессов ПДРПС – проблему повышения стойкости рабочих головок плазмотронов, размещенных внутри рабочей камеры установки и испытывающих во время работы сильнейшее высокотемпературное воздействие.
         Андрей предложил такую конструкцию установки ПДРПС, в которой основные блоки корпуса плазмотрона являлись одновременно и частью конструкции крышки рабочей камеры и потому располагались вне зоны высоких температур в процессе работы камеры, а настройка плазмотронов на заданные режимы или замена вышедших из строя быстроизнашивающихся деталей осуществлялась снаружи, без открытия и разгерметизации самой  камеры, с минимальной  затратой рабочего времени. Кроме того, подобная конструкция  установки позволяла устанавливать на ее крышке сразу несколько плазмотронов, объединив их одинаковые узлы в единый, общий для всех блок, что увеличивало производительность процесса в несколько раз. А это уже открывало широчайшие возможности для создания автоматической линии для  ПДРПС поверхности слитков совсем без участия человека.
         Предложения Андрея заинтересовало «патоновцев» на самом высоком уровне. Были оформлены несколько заявок на изобретения и очень быстро, с первого же захода пришли положительные решения на авторские свидетельств. Однако вопрос с разработкой рабочих чертежей на новую установку и на автоматическую линию с новой установкой сразу же повис в воздухе. Слишком уж необычны били эти технические решения, предложенные Андреем. Слишком необычны! Чересчур необычны! Да - любопытно! Да – интересно! Да – оригинально! Но…слишком уж непохоже на существующие установки ПДРПС, как у нас, так и за рубежом! Совершенно непохожи и абсолютно нетипичны! Кто его знает. как они поведут себя на практике. Нет, не стоит рисковать, не стоит связываться, тратить на это время. Право – не стоит! Пусть полежат до лучших времен. Идея конструкции  застолблена авторскими. Ничего страшного за это время не произойдет! А пока попробуем  забить в план будущего года в раздел новых разработок  эту идею для  экспериментальной  установки. Может и самого автора к ней подключить? А что – это мысль!
          И где-то весной, вскоре после прихода положительных решений на заявки по новой конструкции ПДРПС, Кедрин, приехав в очередной раз в СКТБ, подошел к Андрею, поздоровался и, « заговорщески» подмигнув, сказал  с загадочным видом:
         -- Слушай, Андрей, дело есть. Поговорить надо.
         Они вышли в коридор, встали у торцевого окна, где у работников второго этажа была своя импровизированная курилка. Кедрин закурил, выпустил струю дыма в потолок, проследил за ней взглядом, затем сказал:
         -- У меня к тебе поручение от моего руководства. У нас недавно было расширенное совещание о перспективах развития процесса ПДРПС в стране. Процесс сравнительно молодой, возник он на стыке металлургического и сварочного производства. Специалистов в этой области, как таковых, не существует  совсем. На разных заводах работают обычно совершенно случайные люди: металлурги, сварщики, электрики, где, как придется, где, как сложилось. А здесь желательно иметь инженеров с большими объемами знаний в разных областях техники, с опытом работы в разных видах производств, с широким кругозором, нестандартным образом мышления. Сам понимаешь, нужно стыковать, находить общее для совершенно различных областей науки и техники, создавать базис для совершенно новой техники, новой технологии, новой, по существу, области производства. Перспективы – огромнейшие, а работать не с кем. Кадров инженерных совершенно нет.
          Поэтому было принято решение – искать подобные кадры, искать нужных специалистов на местах, на заводах, где мы работаем. С этой целью в ИЭС создается льготный аспирантский фонд для обучения найденных таким образом специалистов. Чтобы институт затем через них проводил бы свою техническую политику в области ПДРПС. Улавливаешь? -  Кедрин хлопнул Андрея по плечу, - На этом совещании шел разговор и о тебе. Вовремя подоспели положительные решения на твои изобретения. Так что, Андрей, как ни крути, как ни выкручивайся – это судьба твоя протрубила! Твоя кандидатура всех устроила. Никто не был против. Поэтому я имею официальное поручение – уговорить тебя перейти к нам на работу и поступить в аспирантуру по тематике ПДРПС. Через три года кандидатская тебе обеспечена! Да ты и сам ее сделаешь запросто, я уверен! – Кедрин засмеялся и снова хлопнул Андрея по плечу, - Я рад за тебя! Бросай ты эту свою резку, хоть она и плазменная и переключайся поскорее на ПДРПС. С начальством в СКТБ я переговорю. Они не будут против. Это не в их интересах. Слишком уж завязаны с нами. Перечить не станут.
           Кедрин еще не успел закончить свою многословную, несколько сбивчивую и странноватую для него речь, а Андрей для себя уже все решил. Решил, сам того еще не осознавая. Он просто-напросто вновь поймался на крючок, вновь загорелся новой идеей, увлекся новыми радужными перспективами. Опять, в который уж раз в своей жизни он прельстился видом журавля в небе, напрочь отбрасывая надоевшую и опостылевшую до оскомины синицу в своих руках.
          Андрей достал пачку сигарет, закурил, глубоко и жадно затянулся, затем коротко выдохнул вместе с дымом:
         -- Заманчиво…Соблазняет…
         Вот и я говорю, Андрей! – взвинтился Кедрин, - Эта работа как раз по тебе. Я не сомневаюсь! Соглашайся! А остальное я беру на себя. Тем более, кстати, группу у Вас по ПДРПС будут создавать Рекомендации ИЭС по этому поводу в Министерстве уже есть. Скоро к Вам придет новое штатное расписание для СКТБ,  где уже расписан состав новой группы и все остальное, что нужно.
           Андрей подал ему руку:
        --  Согласен. Что от меня требуется?
        Легче всего соблазнить человека, который хочет быть соблазненным. Проще всего обмануть человека, который желает быть обманутым. Так оно и случилось. Хотя, в сущности, это, наверное, был бы наиболее оптимальный вариант изменения судьбы Андрея. Именно здесь в максимальной степени смогли бы проявиться лучшие черты характера и всей человеческой  натуры Андрея. А для его интеллекта открылось бы широкое поле деятельности. Хотя, как всегда, господь предполагает в жизни человека одно, а черт, в свою очередь, располагает совершенно другими для того возможностями. И кто здесь прав, а кто – нет, нам неизвестно. Но когда человек с  абсолютно гуманитарными склонностями, не любящий технику, и никогда не увлекающейся техникой,  вдруг неожиданно, по воле обстоятельств, становится «технарем» и добивается в этой деятельности  сногсшибательных результатов, то впору задуматься здесь о руке самого дьявола.
          Все необходимые бумаги Андрей оформил быстро. Оставалось дело за характеристикой. Текст ее он составил сам. По широко известному еще со  школьных времен принципу: тебе надо, ты и сочиняй. Согласовал с Тагером, отпечатал в машбюро и пошел к парторгу за подписью. По сложившейся в СКТБ традиции все характеристики на сотрудников подписывал руководящий треугольник СКТБ в следующем порядке: сначала парторг, затем профорг и потом уже начальник СКТБ или его заместитель. Никаких осложнений с характеристикой Андрей не ожидал, так как он предварительно все с каждым из них уже все обговорил. Да и сама характеристика была в Советском обществе таким документом, который никто никогда не читал. Она писалась по одному и тому же усредненному трафарету для всех работников организации и главным было в ней -  в ее наличии. И  все!
            Согласно утвержденному когда-то порядку было решено при различного рода представлениях на работника оформлять некий блок документов,  одним из основных в котором являлась характеристика этого работника, выдаваемая его руководителями и потому несущими ответственность за него. В характеристике указывалась его социальное положение, его морально этический и политический уровень, его продвижения по службе, награды, его человеческие, профессиональные и  политические качества и т.д и т.п. Когда-то, в предвоенные, военные и послевоенные годы характеристика являлась ведущим документом, по которому  можно было судить о человеке. Потом ее значение ослабло, «порастерялось» и главным теперь считалось в характеристике -  ее наличие, а не ее содержание.
            Парторг был на месте. Он внимательно прочитал характеристику, положил ее на стол и сказал Андрею:
            -- Зайди к концу работы.
            Андрей удивленно взглянул на него, пожал плечами  сказал:
           --  Хорошо. Зайду в конце работы.
           Спорить с парторгом он не стал, но и подвоха в его словах не увидел, так как этот текст характеристики парторг уже видел и одобрил его в черновике. Даже визу свою поставил. А черновик был приложен к отпечатанному бланку характеристики. Все, как положено! Не придерешься! И Андрей решил не выступать, не кипятиться из-за чепухи. К концу, так к концу. Какая, в принципе, разница. Ладно, пусть потешит свое самолюбие. Видать, хочет все-таки «повыпендриваться», тоже показать себя  большим начальником, от которого кое что зависит в жизни работников СКТБ. Что же поделать – это и есть наша жизнь в полной своей красе и никуда от ее абсурдов не денешься. Надо просто постараться не обращать на них внимания. Слишком много чести…
          В конце работы, в половине пятого Андрей вошел в партком еще раз. Парторг сидел за столом и читал газету «Правда». Бывший офицер политработник он признавал только две газеты: «Правда» и «Красная Звезда», искренне считая, что для нормального Советского человека другой печати никогда и не потребуется.
          Андрей подошел к нему и сел за один из боковых стульев, настраиваясь на нечто долгое и нудное. Парторг посмотрел на Андрея и широко, радостно улыбнулся:
          -- А-а-а-а, Андрей Сергеевич! Здравствуйте! Здравствуйте! В науку, значит, потянуло? Ну, что ж, это очень даже хорошо! Очень и очень хорошо! Нужное для страны дело! Полезное! Какой прогресс без науки?! А нет прогресса, разве сможем мы тогда противостоять империалистической агрессии?! Конечно же – нет! Партия это прекрасно понимает, потому и поддерживает всегда науку. Наука у нее всегда на острие внимания! У меня вот тоже иногда мысль появляется – махнуть на все рукой,  тоже поступить в аспирантуру и заняться наукой, этим чистым, благородным делом. Двигать, так сказать, наш прогресс вперед. Да вот – не пускают, - он огорченно покачал головой, сделал жалобное лицо, - говорят, что надо кому-то и здесь, этим грязным делом заниматься, с людьми работать, направлять и воспитывать их. Ведь без нас. Без партии и наука-то с места не сдвинется, все к анархии придет. Партия понимает это и всегда свою руку держит на пульсе научно технического прогресса. Чтобы знать, чтобы чувствовать ее нужды, ее интересы и грамотно управлять ею. Понятно, Андрей Сергеевич?
           Андрей молча кивнул головой. Он не слушал разглагольствований парторга, впуская его слова в одно ухо, а в другое выпуская. Он был занят своими мыслями. Ему хотелось скорее получить эту проклятую подпись, чтобы заиметь поскорее эту никому не нужную бумажку, называемой почему-то  характеристикой. Он прекрасно знал, что характеристики в личных делах никто никогда не читает, но их наличие обязательно, а отсуствие – чревато неприятными последствиями. Вот, пожалуй, и все.
          В «добрые  старые времена», называемыми теперь Сталинскими, когда кадровики на предприятиях являлись одним из неотъемлемых  элементов Государственной авторитарной системы и являлись самыми зловещими, самыми значительными фигурами  на предприятиях и учреждениях, характеристика входила в число тех основных документов личности человека, которые удостоверяли благонадежность и легальность Советского гражданина к существующему режиму. Их значимость была очень и очень весомой. Но это тогда. А сейчас? Формальные, округлые, ничего не значащие слова и фразы, безликий, трафаретно типовой образ, абсолютно несовместимый с настоящим образом реального человека, носящего эту фамилию и претендующего на эту характеристику. Абсурд? Конечно же! Но его существование от нас с Вами совершенно  не зависит, а потому и не будем обращать на него внимание.
          А парторг, между тем, продолжал:
          -- Мы вот здесь посоветовались и решили, что Вы, Андрей Сергеевич, должны быть не просто аспирантом в ИЭС, будущим кандидатом наук, а представителем партии в науке, проводником ее интересов на острие научно-технического прогресса…
         Андрей вдруг насторожился. В мутном, наводящем смертельную скуку потоке обязательных, но ничего не значащих слов парторга появилось вдруг нечто такое, отчего он вдруг встревожился. Витиеватая бутафория стандартных, пустых слов таила в себе угрозу. Не зря, выходит, парторг тянул время. Они там что-то решали насчет него, они имели на него какие-то свои виды или свои расчеты. Они что, считают его пешкой в собственных руках?.
          Парторг выдвинул ящик стола, достал оттуда лист бумаги с отпечатанными на нем какими-то словами и подал Андрею:
          -- Вот тебе бланк заявления в партию. Заполни его. Одну рекомендацию дает тебе Моделкин, вторую – начальник экспериментального цеха.
         Андрей поднялся, протянул руку, взял бланк заявления, сел. Движения его были замедленны, словно бы заторможены. Он чувствовал, как ярость начинает охватывать его и из последних сил старался сдержать себя.. Отведя взгляд и не смотря на парторга, он хмуро спросил:
         -- А что , беспартийным в аспирантуру уже нельзя?
         Парторг досадливо сморщился:
         -- Ну, зачем вы так, Андрей Сергеевич?! Вечно вы все переиначиваете, с ног на голову ставите.
        -- Это вы переиначиваете, -  Андрей старался говорить спокойно, - я пришел к вам характеристику подписать. Причем текст ее и с руководством, и с вами был заранее согласован. А вы мне условия ставите…
        Парторг поджал губы и строгим, назидательным голосом произнес:
        -- Никто вам, Андрей Сергеевич, никаких условий не ставит. И, пожалуйста, не передергивайте мои слова, не ищите в них какого-нибудь потайного смысла. Все гораздо проще. Вы очень мнительны, Андрей Сергеевич! Вы  всегда своих врагов везде видите. Даже там. где их и в помине нет. А в действительности. все совсем наоборот. Запомните, пожалуйста, сделайте уж любезность, одну непреложную истину, согласно которой это мы  вам навстречу пошли, это мы вам готовы помочь. Хотя, если откровенно, совершенно и не обязаны этого делать. Ведь вы у нас работаете совсем ничего. Мы вас практически и не знаем. Ничем особенным вы у нас  себя не проявили. А общественной деятельностью практически совсем не занимаетесь. Даже больше – вы ее сознательно игнорируете. А посмотрите, какую мы вам характеристику даем? Вы что же думаете, мы ничего не знаем, не видим и не слышим? Ошибаетесь, Андрей Сергеевич. От партии, от народа ничего не скроешь, не спрячешь. Но мы же вам не запрещаем учиться в аспирантуре. Наоборот, мы вам навстречу пошли! А вы, Андрей Сергеевич, как себя ведете?! Вместо того, чтобы элементарное человеческое спасибо сказать нам, оценить оказанное вам доверие. Заметьте – авансом выданное доверие, вы здесь, в парткоме, сцену мне, парторгу устраиваете! Нехорошо, Андрей Сергеевич, очень даже нехорошо. Стыдно…
         Говоря эти слова, парторг не сводил с Андрея настороженных глаз, словно бы проверяя впечатление от только что произнесенной речи, длинной, напыщенной, демагогичной, и в конце даже театрально развел руками и осуждающе покачал головой.
 И здесь Андрей не выдержал, сорвался. Он прекрасно понимал, что сейчас для него самое лучшее это покорно смолчать, сделать вид, что отповедь парторга достигла своей цели, что он, Андрей, понял свою ошибку и глубоко теперь раскаивается, и согласен на все, что предлагал парторг, и затем взять этот чертов бланк заявления в партию, подписать его не глядя и уйти отсюда поскорее, чтобы не видеть больше эту омерзительную, гладко лоснящуюся от избытка самодовольства и прямо-таки сочащуюся лицемерием круглую физиономию партийного руководителя СКТБ. Человека малограмотного и малокультурного, недалекого и ограниченного, с лакейским складом характера, но очень по житейски, коварного, хитрого, цепкого, с чрезвычайно развитым инстинктом самосохранения, «приспосабливаемости» и умения извлекать собственную выгоду из всего, с чем бы он в своей жизни ни соприкасался.
          Парторга не любили в СКТБ, не уважали, но побаивались и старались по возможности не обострять с ним отношения., так как от отличался невероятной злопамятностью и никогда не упускал возможности отплатить своим обидчикам. Никогда, сколько бы времени ни прошло с тех пор. Здесь он был точнейшей копией своего бывшего вождя и учителя, товарища Сталина. Так сказать, его  верный и «преданнейший» ученик и последователь, если можно так сказать о мелком партийном функционере, в полном серьезе взявшим на вооружение идеи «вождя всех времен и народов». Странное дело, но зло почему-то всегда имеет гораздо больше последователей в своих делах, чем добро.. Интересно, почему?! То ли потому, что зло делать гораздо легче, проще и эффектнее, чем добро. Сразу же виден результат. То ли потому, что с помощью злых, недобрых и нечестных методов быстрее и удобнее добиваться своих личных целей. То ли еще по каким причинам. Но это, к сожалению, именно та истина, от которой никуда не денешься..
Она была, есть и, вероятно, всегда будет.
            Но сдерживаться дальше было уже невозможно. Андрей медленно поднялся,  глубоко вдохнул в себя затхлый воздух кабинета и грохнул кулаком по крышке стола. Слова вырывались из его напряженного горла сами, помимо его воли и его сознания и были одно страшнее другого. Он швырнул скомканный бланк заявления в партию  прямо в лицо парторга и выбежал из кабинета,  так хлопнув  напоследок  дверью, что жалобно задребезжали стекла на окнах кабинета парторга.



                КОНЦ  ЧЕТВЕРТОЙ  ЧАСТИ