Многое

«И ещё многое напоминало о тебе. Но всё более - неуловимое, пастельно-прозрачное, как предрассветное небо. Что нельзя определить словами. Скорее, лёгким выдохом или случайно брошенным взглядом на зеркальную поверхность, отражающую всё, что угодно. Только не тебя самого. Ты стал тенью себя. Или пылью – в сухом, тёрпком, зажатом безкислородном пространстве Млечности. Или эхом собственного голоса – уже фальшивом и срывающемся. Ибо памяти свойственно не оставлять все рубцы. А только - избранные, не доводящие до финальной точки, преобразованной  в сладостное и освобождающее, наполненное до очевидности - переосмыслением в истечении песочного времени. Ибо - уже навсегда, на все века. Ты не исчезнешь из меня - даже тогда, когда исчезну я.
Как ты безмерно страдаешь от этой новой фальши, которая скоро разъест тебя, станет частью тебя, сольётся с твоей сутью. Ещё не познанной тобою, но уже отчеканенной тёплой монетой неизбежного. Ты исчезаешь в том прежнем виде, который был понятен и доступен тебе, был целостным и чеканно-чётким.
Хотя слух ещё улавливал в разных - не связанных с тобой звуках - мелодии оттенков твоего голоса, их тлеющее разложение в затухающей агонии молчания. Даже в тишине ты был очевиден и ярок. Звучание тишины одинаковое. Насыщенность разная. И я всё ещё переполнена этой насыщенностью, как морская губка переполнена всем океаном, лежащая на дне его незыблемых истин. И сквозь толщу прозрачных вод вижу низкие звёзды – путеводные фонарики света в зоне густой тьмы. Чтобы в период тотального мрака всё живое помнило -  будет свет! Даже тогда,  когда от света отрекутся все. Предательство света на может растворить его до исчезновения. Встряхивая себя от столбняка ночной неподвижности, вспоминаю то зыбкое, детское, бесформенное, невесомое – что было связано с тобой в прошлом. Оно было отчётливым и одушевлённым. И – без всякой поддержки извне – жило своей жизнью. Затягивая по частям или всецело до кончиков реальности, перекраивая ежесекундно в нечто безгранично доверчивое - слухом уходящей любви. Как свет погасшей звезды – ещё долго освещает нуждающихся в этом свете – так и я всё чаще ныряю на глубину прошлого. Особенно, когда вверху штормит. И  во мне будет жить эта память - о том, чего уже нету, но что было. А значит, будет всегда. Ибо свет любви всегда дольше нас, сгоревших от её света».
- Послушай, дорогая, помнишь ту девчонку на кортах - в короткой, белой юбочке, с кривыми ножками, которая всё время подавала нам мячики? Вот что она мне сегодня всунула перед отъездом из пансионата - письмо. И почерк детский, смешно!
Гарик всегда нравился женщинам. И знал об этом. Но девчонки его боялись. Это - впервые. И какой слог! Я сама его так никогда не любила - взаимовыгодный брак.
- А я ей даже завидую! - я старалась быть мудрой и рассудительной - такие недетские чувства! И что ты ей там наплёл? Что у тебя жена - стерва? Но с красивыми ногами и высокой грудью? А от этого ты отказаться не в силах?
Кстати, а что там у вас, как Ирма пишет в письме, было? Кроме, секса, конечно.
- Ничего! - Гарик по мелочам старался действительно не лгать - я её чмокнул в щеку за мячики. Она их так долго выковыривала с высокой крапивы за кортом.
Мой юмор он оценил. Я сохранила письмо. Чтобы знать о том, чего у меня нету.