Порабощённые чувственностью

Его родное, хорошо изученное за долгие годы тело - давным-давно ему самому не принадлежало. Сердечко, пугливо-затравленной, бедной птичкой рвалось на какую-то иллюзорную свободу, не подозревая, что и там нет ничего - только голая, похотливо-изворотливая чувственность в чистом виде, и всё. Это состояние было его природой, его тайным, трудно живущим отдельной от него жизнью, пороком, его - очерченной буднями и суетой трагедией и неуёмной в редкие минуты обладания иной, не приостановленной чувственностью - радостью. И он - Василий Владимирович Стелюк - так и пребывал всю свою сознательную, почти пятидесятилетнюю жизнь, во власти собственной, узурпирующей его дух, душу и тело, наглой и прожорливой, почти животной - чувственности.
Она лакала из его - Гумберта Гумберта - ладоней и без устали диктовала свои непредсказуемые правила игры. Чувственность не могла никак насытиться тем, что ей подавали на блюде плотского искушения. Она упрямо искала - новые, доверчивые и затравленные собственной несвободой - жертвы для своего обольщения. Перенасыщенная и профессионально скроенная эволюцией эроса, берущая начало от первородного греха, она использовала - как свой благонадёжный и преданный инструмент - мощное сознание, тембр вкрадчивого и притягательного голоса, вполне приличную образованность, время, прочные привычки, основные инстинкты, неуправляемые желания, спорную волю-упрямство, наигранную гибкость и мягкую, змееподобную жёсткость самого Василия Владимировича. Он был орудием чувственности, исполнителем, смертником, палачом и жертвой - одновременно.
Его голос зазывно обещал райское наслаждение - навсегда, на всю оставшуюся жизнь. И даже - после неё. Он искушал, беззастенчиво лгал о совместном будущем, которое, как правило, заканчивалось после первой близости, о верности - до появления на горизонте нового, ещё не изведанного тела - и не выносимо щемящей мужской боли, об одиночестве и утрате веры в женскую любовь.
- И вспомнить нечего - как правило, думал он после всего - ещё одна дура!
Василий Владимирович в грош не ставил собственные слова, требуя при этом полной отчётности о каждом слове - другой, уволакиваемой им в спорное счастье, стороны. Слово - без проверки и недоверия - принадлежало только богу, то есть самому Василию Владимировичу, который на пародии речи построил всю свою целостную и вполне удавшуюся жизнь, нацеленную на получение плотских  удовольствий. Своя несвобода привыкает навязывать такую же несвободу другим.
 Многие недоумевали, но недолго: Василий Владимирович Стелюк был профессиональным жонглёром вкрадчивых фраз, охов, ахов  бестолково-обольстительного характера. Имеющий уши - да услышит! Хотя слушать - это не значит что-либо слышать. И это он тоже знал досконально.
Гумберт Гумберт не жалел сил - принадлежащих не ему, а его скрытой тени - на искушение. Кольцами утончённого и опытного удава, обвиваясь вокруг жертвы, он был мягок и заботлив, как палач на бойне скота: зачем пугать обречённую провиденьем - раньше времени?  Можно испортить драгоценное мясо большим выбросом адреналина. Будет несъедобной и жёсткой. Яд хорош для других, но не для себя. О себе нужно заботиться постоянно - жизнь научила.
Он был гурманом. Его блюда томились долго, чтобы избежать несварения желудка. В принципе, он любил, чтобы они сами себя переваривали - так тоньше, изысканней и аппетитней. Не тратить же энергию на то, что само тебе лезет в рот!
Василий Владимирович не был настоящим. Вернее, его вообще не было. Так, раб собственной чувственности, танцующий под её запойную и мелодичную дудочку.
Его поющие и пляшущие хороводом Эвридики были поражены той же чумой - их собственная чувственность была неуправляемой и немилосердной. Семьи рано или поздно бестолково рушились, дети забывались, имущество всё время делилось, характер портился, патологические привычки - от которых страдали они сами - насаждались окружающим. Блаженны будут нищие духом!..
 Рыбак рыбака чует издалека! Пусть даже в последний, роковой раз.
Ей - тридцатилетней молодой женщине из провинции - вечно чего-то хотелось. Денег, страсти, модных и изысканных вещей, удовольствий, иной жизни. У неё были свои представления о морали, но её собственное тело сыграло с ней дурную шутку - оно легло бы под каждого, обеспечившего ей хотя бы малую толику желаемого. И при всём этом у неё - так, на всякий случай - был в гражданских мужьях милый мальчик Витя. Всегда под рукой и любящий - чем и удобный. А не предавать чужую любовь девушку никто никогда не учил - у них в роду это было не принято. Её приезд на заработки в Киев носил, скорее, спонтанно-нервозный характер: что-то надо делать - жизнь проходит. Ещё пару лет - и всё, считай, прошла! Судьба - по убеждению Оксаны Петровны - ей явно не додала.
Это не было случайной встречей. Они оба шли к ней всю жизнь, не подозревая об этом - Оксана Петровна и Василий Владимирович, который был старше её - но не мудрее - на восемнадцать лет. Их род, порабощённый чувственностью, чтобы не распространять Содом и Гоморру дальше, на тех, у кого ещё были шансы, был уже обречён - для них время кончилось вчера. Когда сталкиваются столь близкие родственники - двоюродные брат и сестра - в интимных отношениях, сужается информационное поле рода. Вся кармическая грязь мутным потоком хлещет изо всех дыр, затягивая в свои последние водовороты членов дружной и некогда большой семьи. А дальше - дело техники.
В правила приличия оба - дядя Вася и Оксаночка - конечно сыграли. Для окружающих. Всё было шито-крыто, как и положено у мелких жуликов.
Но на ворах шапки-то рано или поздно горят. И этого закона ещё никто не отменял. Грязи было столько, что ею перенасытились все - их дети, не рождённые внуки и даже те, кто их любил - бескорыстно и самозабвенно.
 Да, у Василия Владимировича - мы забыли поведать - на том этапе тоже присутствовала чужая любовь женщины, у которой были совсем иные отношения с этим миром и Богом, чем у дяди Васи. И которую он беззастенчиво использовал - привычное поведение вампира, вышедшего на охоту - в сладкоголосом угаре обольщения. Сам Гумберт Гумберт от чувства любви был отлучён. Уходя от боли, он утратил способность любить. Обычная история - почти, как у всех. Больше всего его в этой любви бесило, что она - другая женщина - любила больше, чем его, саму Любовь. К Творцу. Тем самым - перечёркивая его, Василия Владимировича, обожествление самого себя на корню. А этого он потерпеть уже никак не мог -  не порядок! - пришлось стянуть и её любовь, хотя она ему была не по росту. Пусть знает, с кем дело имеет. А любовь, как известно, слепа. Вот и полюбила…непарнокопытного с пропеллером. Почему-то себя он ощущал самым-самым в мире Карлсоном. Мания величия?
Они - девушка из Житомирской области и её кровный по сути брат - долго тащили одеяло чувственности на себя. Время-то военное - каждый за себя!
Их тела стали пластмассовыми на вкус. И - шероховатыми - от грубой или нежной - уже не имело никакого значения - чужеродной и пресыщенной тактильности. Женское лоно Оксаны перестало удерживать жизнь навсегда - его опустошил раздвоенный змеиный язык Гумберта Гумберта, фаллос которого так и не обрёл утраченной давным-давно, с другими жертвами ночи, былой твёрдости.
Ангел, посланный на Землю для прекращения греховных дел инцестного толка, тоже не ведал, что служит задумкам Творца. Он долго готовил их обоих - Оксану Петровну и Василия Владимировича, наращивая обороты взаимного притяжения, порабощая их упадочную, распадающуюся суть, неразборчивые тела и заскорузлый дух - влечением эроса, руша все барьеры нравственных норм, круша все точки опор и здравого смысла, обворовывая любовь у близких - пусть не раскрывают варежку: любовь тоже можно стянуть! Ангел-то был падшим. И сам о том не ведал. Как и мы - часто не знаем, под кем - ослепшие - ходим.
И тогда - за тяжкие грехи против любви - у их рода была отобрана любовь. Осталась подмена любви - чувственность или сексуальность, так и не ставшая любовью. Порабощённые чувственностью - это приговор.
Просто они - одни из первых на этом пути - в никуда. Вестники апокалипсиса. Первопроходцы завершения. Было много цивилизаций. Но все закончились однообразно, как Содом и Гоморра. Ничто не ново под луной.
Змея укусила свой собственный хвост. Впервые - не успев переменить кожу. И сама не сразу это заметила. Обычно они оба не щадили иных. Теперь - став жертвами и палачами друг для друга - они замкнули круг. Время остановилось. Песок высыпался из песочных часов в пустыню тишины.