Путь

«Вначале восторг. Оторопь. Ощущение невозможности. Как такое могло произойти? Почему такая близость? На уровне предвиденья мысли. Когда ещё ничего нет. Только пульсация в висках. Только неуловимый шорох. Только  дрожь в голосе. И огромная радость от внутренней близости. Которая больше неудержимо разлетающихся галактик. Они далеки и где-то. А это - здесь, внутри, на неуловимой точке соприкосновения с собственным Я. Как отголосок этого Я в ином - ты. И на мгновение в - мы. Термоядерный взрыв. Рождение нового. Из сплава разорвавшихся эмоций, расслоившегося нежностью сознания, обезоруженной,  влажно-детской тактильности. И неуловимость времени, которое остановилось. И счастье тёрпкой боли. И эхо душевных стонов, заблудившихся в горах окаменелых догм, гвоздями забивающие любые отношения под гробовую крышку.
 Потом – уже потише. Но не менее притягательно. Потом - как гладишь лепестки слегка распустившихся роз - чуть бархатистые и атласные одновременно. Прохладные, с неуловимой влажной нежностью касания. Потом – утихшая и приглушённая боль где-то глубоко внутри, на дне не расплескавшегося желания отдать всё - всё, что есть, и чего нету. И чего не может быть, ибо ушло в иное соизмерение, где нет пространства, материи, и тиканья равномерных секунд, отсчитывающих обречённость состояться по замыслу и подобию.
Потом - обескураживающая голубизна неба, заботливо обволакивающая даже на земле - везде,  где не вмешались стихии огня и воды. И  ощущение полёта. Нет, скорее парения. Ибо нет сил на взмахи. Только на приобщение к экзальтации невесомости. И беззвучный звук. Тоже изнутри. Монотонный, перекликающийся с колокольным звоном. Или с утренним пением птиц. Это голос неба. Или всей Вселенной. Наконец-то, освободившийся - от тюремного заключения тишины. Это твой собственный голос - уже без фальши и подражательства. 
А потом, когда проходит и это, возникает иная осознанность себя - морзянкой дрожи по телу и душе, принося долгожданный покой. Более, чем покой. Вывернувший все страхи, ожидания, все недомолвки наизнанку. Чтобы рассеять их в тёмном космосе - тем самым, размежёвывая любовь от нелюбви. Чтобы не было подмен. Привычной мимикрии одного в другое. Чтобы не растворять одно в другом. Никогда. Пока есть эта Вселенная, неся всему сущему заряд непрекращающейся ЛЮБВИ в очертаниях жизни - истинной и непоколебимой.
И это то единственное, что достойно боли Создателя, через которую проводят и нас - готовых к этой боли, готовящихся к этой боли всю жизнь, вернее, все жизни, названные Великой Дорогой к Нему».
- И это её объяснение, почему она ушла в монастырь?
Голос немолодой, но всё ещё привлекательной женщины дрожал от негодования. Это была мать Софьи - Ольга Эдуардовна, которая никак не могла осознать, что все её планы на строптивую дочь рухнули. Уверенная в себе, преуспевающая в бизнесе и познаниях жизни, Ольга Эдуардовна оказалась впервые в столь затруднительной ситуации. Она не знала, где ей искать Софью, что говорить родителям не состоявшегося жениха, как себя вести в обществе. Ведь всё было так хорошо.
- Что ты молчишь? Может, она была беременной от этого недотёпы Славика? - Ольга Эдуардовна обрушивала свой гнев на мужа с такой яростью, что тот съёжился. Он не держал её бурные скандалы - у него было больное сердце.
- Я знаю столько же, сколько и ты! - Павел Васильевич пытался удерживать психологическое равновесие - ты же знаешь, Софья ходила на службы в православную церковь, долго молилась, читала «Библию». Думаю, что это - не спонтанное решение. Она с нами уже давно не делилась планами на будущее.
- Не говори глупостей, это всё несерьёзно! - мать не унималась - скорее всего, куда-то заехала в область, чтобы тут не знали - и там сделает аборт. Прочти ещё раз записку. И тон - какой напыщенный! Да у неё просто литературный дар! А с нами двух фраз толком связать не хотела - всё ей было некогда! Мерзавка!
Павел Васильевич ещё раз перечёл послание Софьи к матери, отцу да и всем остальным, кто мог бы интересоваться её исчезновением перед самой свадьбой.
- Конечно, её слабохарактерный Славик - полный ноль. Но у него есть родители. И у меня с ними - общее дело. Об этом она не подумала? Она же мне развалила все планы. А такие можно было бы провернуть торговые операции. Мы бы тогда Серафимовичей сделали, сожрали бы их с потрохами.
Ольга Эдуардовна закурила, стряхивая пепел прямо в вазочку с жёлтыми  цветами.
- Знаешь, давай собирайся, пойдём в церковь - женщина была настойчивой и даже агрессивной - я им там устрою монастырь. Пусть ловят кого-то поглупее.
Батюшка Валерий хорошо знал, часто причащал Софью. Она часто была в его приходе. Он сразу её вспомнил, очень хорошо отозвался о Софье: «Светлая душа. Так стремилась к Богу». Но больше он ничего не разъяснил - или не хотел, или сам был не в курсе. Хотя и тихо радовался - это было заметно, что Софья ушла в монастырь. «На всё воля Божья» - сказал он погрустневшим родителям.
- Ты иди домой - как-то успокоено и без бойцовского азарта  сказала мужу Ольга Эдуардовна - а я тут ещё поспрашиваю. Может, что-то и узнаю.
Когда Павел Васильевич покинул старую, намоленную за пять веков, маленькую, пахнущую ладаном церковь, немолодая женщина заказала службу за упокой дочери Софьи, безвременно погибшей и оплакиваемой близкими.
Ночью у Павла Васильевича случился тяжёлый инфаркт. Он умер быстро, с детской улыбкой на устах. Ольга Эдуардовна даже не проснулась - они давно спали в разных комнатах. Они давно жили разной жизнью. Их брак держала зыбкая память о прежней любви, масса общих - тридцатилетних - привычек и дочь Софья.
- Умер смертью праведника - кто-то сказал на его похоронах - да, не мучался долго.
- Хорошая смерть - заметила соседка Ирина Игоревна - отстрадался за жизнь.
Софья на похороны отца так и не приехала. Наверное, она даже не знала, что он умер. А сердце дочери ей ничего не подсказало. Она порвала со своим прошлым.
А может, Софья вспомнила притчу, которую прочла в «Священном писании»:
- Иисус, я только похороню своего отца и пойду за Тобой - сказал Христу один из учеников Спасителя, избравший христианский путь.
- Не делай этого - ответил с грустью в голосе на эти слова будущего ученика Иисус - пусть мёртвые хоронят своих мертвецов. Твоё место - уже среди живых.